Главная · Поиск книг · Поступления книг · Top 40 · Форумы · Ссылки · Читатели

Настройка текста
Перенос строк


    Прохождения игр    
Roman legionnaire vs Knight Artorias
Ghost-Skeleton in DSR
Expedition SCP-432-4
Expedition SCP-432-3 DATA EXPUNGED

Другие игры...


liveinternet.ru: показано число просмотров за 24 часа, посетителей за 24 часа и за сегодня
Rambler's Top100
Русская фантастика - Андрей Лазарчук Весь текст 118.56 Kb

Зеркала

Следующая страница
 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
Андрей Лазарчук

                                  ЗЕРКАЛА
                                  рассказ

  Неприятно в этом признаваться, но один раз я уже описывал события лета
восемьдесят второго года. Я накатал по горячим следам лихую детективную
повесть и отправил ее в один журнал, который, как мне казалось тогда, с
вниманием относится к молодым авторам. Вскоре пришел ответ, что повесть
прочли и готовы рассмотреть вопрос публикации ее, если автор переделает все
так, чтобы действие происходило не у нас, а в Америке. Это было в середине
октября (оцените мою оперативность и оперативность журнала!), а второго
ноября Боб сделал то, что сделал - то, что вытравило из этой истории дух
приключения и оставило только трагедию.
  С тех пор на меня накатывают приступы понимания - будто бы это я вместо
Боба точно знаю и понимаю все, и нет больше возможности прятаться за
догадки и толкования, и сделать ничего нельзя, и нельзя оставлять все как
есть... Потом это проходит. Но вот эту половину месяца, вторую половину
октября, я не прощу себе никогда - потому что я совершенно серьезно
подумывал над тем, как бы половчее выполнить задание редакции. Стыдно. До
сих пор стыдно. Ведь из того, что произошло, я не знал только каких-то
деталей, частностей, фрагментов. Но я нафантазировал, наврал с три короба,
выстроил насквозь лживую версию событий, а те события, которые в эту версию
не вписывались, я отбросил. И что самое смешное, я готов был вообще плюнуть
на приличия и врать до конца.
  Понимаете, если бы я не оказался тогда в эпицентре всех этих дел, и если
бы Боб не был моим настоящим другом - единственным и последним настоящим
другом,- и если бы не чувство стыда за принадлежность к тому же
биологическому виду, что и Осипов, Старохацкий и Буйков, наконец, если бы
не Таня Шмелева, с которой я редко, но встречаюсь... но главное, конечно,
Боб... так вот, если бы не все это, то я мог бы состряпать детектив - и
какой детектив!
  Но детектив я писать не буду. Хотя события позволяют. И Боб, будь он жив,
не обиделся бы на меня, а только посмеялся бы и выдал бы какой-нибудь
афоризм. Я жалею, что не записывал за ним - запомнилось очень мало. Кто мог
ожидать, что все так неожиданно оборвется... Просто для того, чтобы
написать детектив, опять придется много выдумывать, сочинять всякие там
диалоги: Боб в столовой, Боб допрашивает, Боб у прокурора - то есть то,
чего я не видел и не слышал; заставлять этого придуманного Боба картинно
размышлять над делом - так, чтобы читателю был понятен ход его мыслей (Боб
говорил как-то, что сам почти не понимает хода своих мыслей, не улавливает
его, и поэтому временами глядит в зеркало, а там - дурак дураком...) - ну,
и прочее в том же духе. Он не обиделся бы, но мне было бы неловко давать
ему это читать. А я так не хочу.
  Я так не хочу. Все происходило рядом со мной и даже чуть-чуть с моим
участием, и Боб был моим настоящим другом, и второй раз таких друзей не
бывает, и стыд временами усиливается до того, что хоть в петлю - а лучше
бежать куда-нибудь от людей, бежать, и там, в пустыне, молить о прощении -
бежать, плакать, просить за себя и за остальных, не причастных к тем,
другим - кто навсегда, на все времена, запятнал род людской... и вдруг
понимаешь, что по меркам людского рода это и не преступление даже - то, что
они совершали,- а так, проступок, за который и мордуто бить не принято... а
ведь Боб знал все наверняка, знал все до последней точки и ничего не сказал
ни мне, ни на суде - он считал, что так будет правильно; я до сих пор помню
выражение его лица: совершенно запредельное недоумение...
  Боб все знал наверняка - он видел это своими глазами. Я видел не все, мне
приходится додумывать, и иногда я начинаю мучительно сомневаться в
правильности того, что додумываю. Поэтому я просто расскажу все так, как
оно происходило.
  Поэтому - и еще потому, что слишком хорошо помню звук пули, пролетающей
рядом. И характерный короткий, спрессованный хруст, с которым она врезается
в стену. С таким же, наверное, хрустом она врезается, входит, погружается в
тело. И чувство, с которым стреляешь в человека, торопясь успеть попасть в
него раньше, чем он в тебя,- страх, подавляющий почти все остальное, как
это сказать правильно: зверящий? озверяющий? Как легко и как хочется убить
того, кто вызывает в тебе этот страх,- и как гнусно после...
  Я не напишу ни единой буквы, из-за которой не смог бы посмотреть Бобу в
глаза.
  Я помню, как он встретил приговор: покивал головой, вздохнул и будто бы
чуть обмяк; друзья и родственники Осипова, Старохацкого и Буйкова
аплодировали суду, адвокатесса Софья Моисеевна страшно побледнела и, стоя,
перебирала бумаги в своей папке - Боб не хотел, чтобы его защищали, она
билась об него, как рыба об лед... И мне показалось, что был момент, когда
Боб сдержал улыбку - когда глядел на аплодирующих друзей и родственников; и
я не удивился бы, если бы он улыбнулся и вместе с ними поаплодировал бы
суду - в конце концов, суд только подтвердил тот приговор, который он сам
себе вынес.
  Таня выдержала все это. Она стояла рядом со мной, неотрывно смотрела на
Боба, и лицо ее было скучным и плоским, как картонная маска. Мы встречаемся
с ней изредка и даже иногда разговариваем. Я ничем не могу ей помочь -
просто потому, что в том мире, откуда ей можно было бы протянуть руку, меня
нет. Там одиночество, ветер, дождь - и разбитые зеркала...
  Разбитые зеркала... У меня сохранились два осколка тех зеркал, оба с
тетрадку размером. Если их закрепить одно напротив другого, четко выверив
расстояние,- должно быть точно два метра шестьдесят шесть сантиметров,- то
через несколько минут грани осколков начинают светиться: одного - багровым,
другого - густофиолетовым, почти черным; невозможно представить это черное
свечение, пока сам его не увидишь. Поверхность зеркал тогда как-то
размывается, затуманивается, и туда можно просунуть, скажем, руку...
  Я никогда не делал этого. Я просто представил себе, как возле той дороги
из ничего высовывается рука. Символ Земли - рука, запущенная в другой мир.
В карман другого мира. За пазуху другого мира. Символ Земли в том мире -
ныне и присно и во веки веков.
  Позор, от которого нам никогда не отмыться.
  Не знаю, прав ли я, рассказывая обо всем этом. Или прав был Боб, когда
приказывал, просил, умолял молчать, молчать во что бы то ни стало, и я не
могу не соглашаться с его доводами и признаю его - наверное - правоту; но,
соглашаясь и призывая, я почему-то все равно поступаю по-своему. Зачем? Не
имею ни малейшего представления. Практического смысла в этом нет никакого.
  
  Материалы дела и кое-что сверх того

  Из четырех восьмых классов у нас сделали три девятых, и таким образом мы
с Бобом оказались за одной партой. В те времена Боб был вежливо-хамоват с
учителями, и особенно от него доставалось историчке и литераторше - Боб
слишком много знал.
  С программой по литературе, помню, у меня тоже были сложные и запутанные
отношения, вероятно, это вообще моя склонность - все запутывать и
усложнять,- и на этом поприще мы с Бобом очень поладили. Был еще такой
забавнейший предмет: обществоведение. Там мы тоже порезвились. На педсовете
я молчал и изображал покорность, Боб ворчал и огрызался. А когда мы
заканчивали девятый, родители Боба уехали в Нигерию на два года, и Боб
остался один в шикарной трехкомнатной квартире; я до сих пор с
удовольствием вспоминаю кое-что из той поры. Но несмотря на такой, я бы
сказал, спорадически-аморальный образ жизни, доучились мы нормально и,
получив аттестаты, расстались - на целых десять лет.
  Смешно - но вот сейчас, вспоминая наш девятый - десятый, я никак не могу
восстановить полностью атрибутику тех лет. То есть кое-что вспоминается -
по отдельности: клеши, например, произведенные из обычных брюк путем
ушивания в бедрах и вставки клиньев; стремление как можно дольше
продержаться без стрижки - ну, тут Боб был вне конкуренции; танцы шейк и
танго - замечательные танцы, которые не надо было уметь танцевать; музыка
"Битлз" и "Лед Зеппелин" (или я путаю, и "Лед Зеппелин" появились позже?);
в десятом классе Витька Бардин спаял светомузыку - именно не цвето-, а
свето-, потому что лампочки на щите в такт музыке то накалялись, то меркли;
про джинсы ходили какие-то странные слухи, многие их видели, но никто не
имел, и, когда Бобов отец, Бронислав Вацлавич, привез - он приезжал изредка
на неделю, на две по делам - две пары джинсов и Боб сходу подарил одни мне,
мы в классе определенный фурор. Вообще вокруг нас тогда - вокруг Боба
главным образом - создалась этакая порочно-притягательная, богемная
атмосфера; девочки смотрели на нас совершенно особыми глазами. Так мы и
жили, а потом неожиданно для себя оказались в разных университетах и,
естественно, в разных городах - долго рассказывать, почему так получилось.
Изредка переписывались, несколько раз встречались - первые годы. Потом и
переписка иссякла, и встреч не было - до самого десятилетия выпуска.
  Двое наших - Тамарка Кравченко и Саша Ляпунов, поженившись, купили дом в
Слободке, и там собрались две трети класса. Пили за новую семью, за
новоселье, за встречу,- пили много, но было как-то странно невесело. То ли
действовало известие, что Игорь Прилепский погиб в Афганистане, но говорить
об этом почему-то нельзя, а Юрик Ройтман уехал в Америку, и непонятно, как
к этому относиться, потому что Юрку все знали, и знали, какой он отличный
парень... или казалось тогда, что невесело всем, а на самом деле невесело
было мне одному - по чисто личным причинам? Или просто не прошла еще вполне
понятная неловкость позднего узнавания друг друга и возвращения в старые
роли: жмет, тянет, не по сезону пошито?
  В общем, не знаю. Было что-то такое... расплывчатое. И тут пришел Боб.
  Пришел Боб - и все разрядилось: в Боба, как в громоотвод, ушло
атмосферное электричество, все вдруг запорхали бабочками, хотя он никого не
трогал и не тормошил, просто его тут не хватало до сих пор - бывает так; мы
с ним потузили друг друга в животы - он меня бережно, я его с уважением -
живот у Боба был тверд и неровен, как стиральная доска, будто ребра у него,
как у крокодила, продолжались до этого самого... и с тех пор мы виделись
если не каждый день, то все равно часто.
  Теперь и не вспомнить, как именно родилась идея написать детектив: то ли
Боб рассказал что-то интересное, то ли просто мне приспичило прославиться,
и я решил растащить Боба на материал - да и какая теперь разница? Главное -
то, что я достаточно полно познакомился (в изложении Боба, конечно) с
делом, которое он сам на себя повесил.
  Итак, Боб - Роберт Брониславович Браницкий, старший следователь городской
прокуратуры, молодой и энергичный работник, разбираясь в порядке
прокурорского надзора с делами в различных ведомствах, наткнулся на
несколько чрезвычайно интересных моментов. Он доложил о заинтересовавших
его делах прокурору, дела объединили в одно, сформировали так называемую
следственную группу - чисто формально, однако дело вел Боб самолично,- и с
этого момента, наверное, и можно нести хронологию событий.
  Вот как все это изложено в том моем паскудном детективчике (правда, Боб у
меня там именуется Вячеславом Борисовичем - оставляю как есть): "На столе
перед Вячеславом Борисовичем лежали три папки - с разными номерами и разной
степени захватанности. То, что было в папках, он помнил почти наизусть.
Дело о наезде на гражданку Цветкову Феклу Степановну, тысяча девятьсот
одиннадцатого года рождения. Наезд произошел тридцать первого января тысяча
девятьсот восемьдесят второго года на улице без названия - на узкой
отсыпной дороге, проходящей между старым городским кладбищем и оградой
шинного завода и соединяющей улицу Новороссийскую и Московский тракт.
Глухая, безлюдная окраина. Ширина дороги не превышает четырех метров и,
главное, есть два крутых поворота: где угол кладбища - направо, и через сто
восемьдесят метров - налево. Самый опытный водитель на таком повороте -
узкая дорога и полное отсутствие видимости - должен сбросить скорость до
Следующая страница
 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
Ваша оценка:
Комментарий:
  Подпись:
(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
  Сайт:
 

Реклама