выше головы, травой-метелкой и ядовито-желтыми цветами на хрупких
трубчатых стеблях; Светлана когда-то знала, как их имя... Лейтенант Дабби
шел, поддерживая ее под локоть, а она, прижимая Билли, все оглядывалась на
Льва: как он там, с незажившей своей ногой? Но Лев ковылял уверенно, и ей
вдруг стало страшно: Лев мог соблазниться укромностью места - и начать
убивать. Нож висел у него между лопаток...
Внутри огромного черемухового куста было прохладно и обитаемо: ящики
и бочонки служили стульями, на сучке висела казачья шашка.
- Берлога Робин Гуда, - усмехнулся Дабби. - Присаживайтесь. Не
желаете ли джину? К сожалению, ничего кроме джина предложить не в силах...
Все сели. Билли слез на землю, побежал к шашке. Обхватил ее, почти
повис и оглянулся победно: видали?
- Лейтенант, - сказал Лев напряженным голосом. - Я не хочу до
бесконечности пользоваться добротой леди Светланы. Учитывая, что в том
мятеже мы с вами были на одной стороне... Видите ли, я - офицер
специального подразделения палладийской военной разведки. Поручик
Каульбарс, к вашим услугам. Выполнял особое задание в тылу вашей армии.
Аналогичное тому, что и во время мятежа. Подчеркиваю это особо.
- Так, - сказал Дабби.
- Позвольте вручить вам... - Лев протянул руку - пустую руку, ладонью
вверх - сделал неуловимое движение пальцами - и в руке его оказался
небольшой узкий нож. Дабби бросил руку к кобуре, но было ясно, что в
случае чего он не успеет. - Это вам на память, возьмите, - Лев, зажав
клинок двумя пальцами, подал нож ручкой вперед. - Я не воюю с вами, прошу
понять это. Я не воюю с меррилендцами. У нас общий враг. Один общий враг -
внешний. И тогда, и сейчас. Во время мятежа мы были в одном строю - против
него. А теперь мы вдруг сами стали почему-то враги...
Дабби долго не отвечал, крутя в пальцах нож. То ли сданный, то ли
подаренный.
- Есть что-то неправильное в этой войне, - сказал он, наконец. - Я не
понимаю этого, но... Меня подстреливали трижды. В самом начале, на
Фьюнерел... тогда еще валяли дурака, палили в ворон, а по ночам сходились
где-нибудь в овражке, разводили костер и пили, и пели... Кто-то из своих
выстрелил мне в затылок. Говорили потом, что это был профсоюзный агитатор.
Тогда только-только начали создавать профсоюзы в армии, и я был
категорически против. Как все эти болтуны, стрелять он не умел... Они же и
погнали нас потом в это безумное наступление: по песку, без воды, без
патронов - ну, забыли подвезти... Ваши тогда еще не воевали по-настоящему
- рассчитывали, наверное, что мы перебесимся, возьмемся за ум... и, может
быть, разберемся с теми, кто у нас дома мутит воду. Но мы, конечно, за ум
не взялись. А высадились осенью на острове Бурь. Командовал десантом
кто-то очень странный, и в рядах тоже были очень странные солдаты. Их было
мало, человек тридцать, но воевали они, как дьяволы, и оружие у них было
очень мощное. Мы заняли тогда больше половины острова... но ваши сумели,
наконец, подвезти достаточно пушек, чтобы вымести нас картечью... Мне
повезло: зацепило в самом начале, вытащить успели и погрузить на корабль
тоже. Многих так и не погрузили... А третья рана уже здесь, на Острове:
пытались выбить ваших с укрепленной высотки. И я все понимаю, но
почему-то: если бы завтра надо было лезть на ту высотку, я бы полез. Вот в
чем ведь дело...
Лев хотел что-то сказать в ответ, но необычный звук прервал его.
Мягкий свистящий рокот. Он возник как бы со всех сторон сразу, нарастал
стремительно - и вдруг взорвался воем и грохотом. Черное продолговатое
тело пронеслось над самыми головами. Вихрь рухнул сверху, ломая ветви,
обрывая листья. Над дорогой мгновенно вспухли грязно-белые тучи. Высоко и
медленно летело колесо.
Светлана вдруг обнаружила себя на открытом месте, с Билли на руках.
Стояла глухая тишина. Никого не было рядом. Там, где была дорога, медленно
двигались тени. Кто-то страшный, черно-розовый, встал перед нею из травы и
рухнул, скребя руками землю - будто хотел зарыться. Дым расползался,
редел, но - пронизанный солнечным светом, становился еще непрозрачнее,
хотя и по-иному. На трех ногах ковыляла лошадь, шарахнулась от Светланы,
упала на бок и забилась. Солдат, немолодой усатый дядька, обматывал бинтом
правую кисть. Увидев Светлану, широко улыбнулся ей. Острые осколки
зубов...
Кто-то остановил ее, показал рукой - туда. Это не тишина, подумала
Светлана, это я просто ничего не слышу. На брезент сносили раненых. Надо
помогать, решила она. Билли висел крепко, как обезьянка. Она перевязала
одного, второго. Третий умер. Вдруг все поднялись и стали смотреть в одну
сторону. Она посмотрела тоже.
От близких гор ползли, сильно дымя, ныряя в низинки и появляясь на
возвышенностях, полторы дюжины темных угловатых машин. Наверное, они
шумели, но Светлана чувствовала лишь напряженную дрожь земли под ногами...
Все-таки дорога была невозможно узкая: местами танки, правой
гусеницей елозя над обрывом, левым бортом царапали скалу. Один уже
сорвался - правда, метров с трех, но безнадежно: некуда было приткнуть
буксиры, чтобы тащить его тросами. Экипаж отделался одним синяком на
четверых. Когда входили в Чехословакию, предался воспоминаниям Зарубин,
этих танков под откосы спустили - ну, сотни полторы. На полста пятых
пээмпэ стоял совсем хреновый...
Туров почти не слушал его. Вот оно, настоящее вторжение, думал он. Мы
начали настоящее вторжение. Положено было что-то чувствовать, но - не
получалось. От вчерашнего ликования остался прогорклый привкус. Что-то не
так? Вроде бы - все то... но... Не понимаю.
"Есть в неудачном наступленьи тоскливый час, когда оно уже
остановилось, но - войска приведены в движенье, еще не отменен приказ, и
он с жестоким постоянством в непроходимое пространство, как маятник,
толкает нас..." Именно так, подумал вдруг Туров. Войска приведены в
движение. Но - командующий умер... убит... и операция продолжается по
инерции, срабатывают давно собранные и снаряженные механизмы, но
целеустремленности нет, вот беда, градус уже не тот, сомнения гложут всех,
сомнения и расчет... Да, мы захватили плацдарм, но - пойдет ли второй
эшелон? Тылов у нас нет, вот ведь - дожили... А надо - сразу ставить
крепости, города... пятнадцать-восемнадцать миллионов, говорил Ю-Вэ,
светлая ему память... Ничего не будет, понял он вдруг, Горбачев не тянет,
не та порода. Не та. Ах, черт, неужели - все зря? Не раскисай, одернул он
себя. Когда мы преподнесем ему шестнадцатую республику: благодатный
климат, чертова прорва зерна и мяса, образованное население, которое
бросится нам на шею, когда мы прижмем к ногтю этих судаков из профсоюзов и
покажем самый малый набор достижений цивилизации... да наш пенициллин
здесь - панацея от всех болезней...
На малой высоте прошло назад, на заправку, вертолете звено.
Было десять сорок пять.
Пленников поднимали по одному, вдували в обе ноздри по лошадиной дозе
кокаина - и, пока они не начинали чудить, привязывали к косым крестам.
Двадцать один крест окружал подножие "монумента" - гигантского
ромбического кристалла, косо вырастающего из скальной, отполированной до
льдистого блеска площадки. Вчера они шли к нему весь день, и монумент рос,
рос, рос - не приближаясь, - и это пугало. Но поздним вечером, уже после
наступления темноты - они достигли его и повалились, но пришлось не
расслабляться, а напротив - делать последнее усилие...
- Я сам, - Эндрью вдохнул кокаин, зажмурился - и прижался спиной к
кресту, расставив ноги и подняв руки. Мервин привязал его и сам повернулся
к своему кресту, тяжело дыша. Сол поднес ему кокаин...
Иссиня-черная стена косо нависала над ними. Высоко, но видно - алели
неизвестные буквы. Когда шли, силились прочесть - не смогли. Четыре
коротких слова.
Баттерфильд.
Сол. Черное лицо, черная клочковатая, торчащая вперед борода.
- Кит... - шепотом. - Будешь уходить - возьми мою кобуру...
- Что?
- Кобуру. Ты же знаешь: Сол - хитрый еврей. Прощай. Все было
прекрасно...
- Прощай.
- Ты не бойся. Я шепну за тебя словечко.
- Бесполезно, дружище. Меня туда на порог не пустят. Так что - вряд
ли увидимся...
Сквозь тупость, тяжесть, внутренний мрак и песок - острой иглой в
самое сердце. Вильямс отошел поспешно...
Надо торопиться, пока все живы. Он шел, посыпая кокаином головы
распятых. Наверное, его видели. Он сам видел себя: почему-то сбоку и
сверху: маленьким кривоногим жестоким карликом. Где Дэнни? А, вот он:
возится с костром. Торопись, солдат, торопись... Баттерфильд уже висел на
кресте, уронив голову на грудь, из носа капала кровь - часто, крупными
каплями; они ударялись о скалу и разлетались, как шарики ртути. Здесь
совсем нет пыли, запоздало вспомнил и почти удивился Вильямс. Что бы это
значило?.. Два костра горело, дым тек по ногам. Третий. Все, Дэнни. Все.
Уходим.
Вот она - кобура Сола. Большая сумка на ремне с хитроумной застежкой.
И вновь - будто сверху, с десятого этажа: три костра треугольником,
ярче, ярче - и два человечка, на четвереньках ползущие от них. Один почти
тащит другого, а другой - будто бы сам рвется в огонь. Кто кого тащит,
неясно: оба маленькие, оба оборванные. По гладкому стеклу им трудно
ползти, и возникает некое общее сожаление вокруг. Черепашки торопятся в
гору... А вот - от костров, ставших белыми, побежали огненные дорожки к
подножию монумента...
На короткий миг - издали - Вильямс увидел, как вспыхнули разом, почти
взорвались, человеческие существа. Цепь косых - только что живых -
крестиков слилась, засияла, окуталась белым пламенем, ярко, ярче, еще
ярче, нестерпимо ярко, невыносимо для глаз... и - дрогнула под ногами
скала...
Черный монумент бесконечно медленно начал крениться и оседать - и
вдруг мгновенно утратил блеск и черноту, превратился в поток, водопад,
лавину серой пыли. Секунду-другую еще были видны алые буквы, они
расплывались, удлинялись, вытягивались, подчиняясь воздушным вихрям,
срывающим там и тут клочья шкуры этого умерщвленного великана. Потом -
пыльный вал ринулся по площади, на которой когда-то стоял монумент, и
захлестнул, и погреб под собой, и понес куда-то бешено бьющихся
человечков...
Все это происходило в полном ужасающем молчании. Может быть, потому,
что некому было слышать равный стону погибающего бога рев пылевой лавины.
- Товарищ майор... товарищ майор...
Туров приоткрыл глаза. Темное лицо склонялось над ним, а выше -
сводящим с ума водоворотом кружились синие и серые - вперемешку - тучи.
Где-то рядом шумело море.
- Товарищ майор, очнитесь...
- Все нор... о-ох...
- Вы так рот не раскрывайте. У вас челюсть вроде как сломана. Вот,
справа...
Туров потрогал. Да, что твоя тыква...
- Что было? Авария?
- Взрыв был. Сзади. Там, где... ну, это... Похоже, боеприпасы
рванули. А то еще чего хуже.
- Ты кто?
- Прапорщик Зиновьев. Санинструктор.
- Где командир?
- Убит, товарищ майор.
- Что? Зарубин - убит?! - он опять слишком сильно раскрыл рот, и -
будто оголенным проводом ткнули в дупляной зуб. Белые искры...
- Так точно, товарищ майор. Кто в вашей машине ехал - все насмерть.
Вас вот выбросило, а их - об скалу...
- Помоги-ка сесть, Зиновьев. Черт... а там что?
- Там нормально. Ободрало только.
- Потери еще есть?!
- Есть, товарищ майор. Не считали еще, но... Танк вон под откос
