томителен, как эти полчаса в красной приемной. Секретарь смотрел холодно.
Потом сказал:
- Вы покурите пока, Василий Васильевич. На вас лица нет.
- Не курю, - Василий Васильевич похлопал себя по карманам. - Три года
уже не курю, два и никому не советую...
- Это правильно, - сказал секретарь. - Готовится и такое
постановление... Да, - он взял трубку. - Заходите.
Генеральный был в кабинете, как и прежде, один, но запах изменился.
Где же они сидят, тайные советнички, подумал Василий Васильевич. А ведь
сидят где-то...
- Значит, так, - сказал Новый, не предлагая сесть. - Группу "Буря" не
выводить и принять все меря к тому, чтобы самостоятельно она просочится не
смогла сюда, ясно?
Несколько секунд Василий Васильевич стоял ошеломленный.
- Как же так? Там же наши люди...
- Ничего с ними не случится. Пусть на новом месте обживаются,
осваиваются. Те, кто опыт имеет, научит новичков, передаст, то есть...
Пусть новую жизнь строют. Во-от. И тех, без кого здесь можно обойтись -
тех тоже всех туда. Болтунов чтоб поменьшше, поменьшше... ясно вам или
как?
- Ясно, товарищ Генеральный секретарь... Это приказ?
- Формалист ты какой, генерал. Понимай так, что приказ.
- Разрешите идти?
- Иди...
Василий Васильевич повернулся, но получилось так, что вместо него
повернулась какая-то картонная бесчувственная кукла. Он заставил ее выйти
из кабинета, закрыть дверь. Голова кружилась со звоном. Сейчас ударит,
подумал он без страха. Кто-то подбежал, помог лечь. Чернело, летели
звезды. Кислород, кислород!.. Медленно, опрокидываясь назад, назад - он
погружался в далекий холод. Рука сама поднялась и попросила чего-то.
Стальные жала слетались отовсюду. Трубки и провода, и много странных
голосов, шепчущих не в такт. Пи-ип... пи-ип... пи-ип... Они смотрели в
бинокль, а маленькая звездочка ползла по дикому небу. Щека к щеке...
Безумно хотелось жить.
7
- Такая диспозиция, товарищи, - Туров обвел глазами сидящих. Воздух в
штабном автобусе был плотный и тревожный. Брянко, похоже, еле держался:
белый и в испарине. - Если есть вопросы, задавайте.
Поднялся майор Баглай, высокий, бритоголовый, - командир разведроты.
Туров начал, кажется, привыкать, что ротами здесь командуют майоры и
подполковники, батальонами - полковники. Турову, с его майорским счастьем
на погонах, было поначалу вроде как неловко.
- Товарищ командующий операцией, - начал он, и по тону его Туров
понял, что вопрос он задает не от себя лично и не просто что-то уточняет.
- Прошу разъяснения: кем именно отдан был приказ на ввод группы и кем
отдается приказ на вывод ее?
- Приказ на ввод был дан мною, начальником Тринадцатого отдела
Комитета госбезопасности, - сказал Туров. - Я нахожусь в прямом и
непосредственном подчинении у Генерального секретаря ЦК КПСС. То есть...
понятно. Приказ на вывод также отдан мною, и именно я несу за него полную
ответственность.
- То есть с высшим политическим руководством он не согласован?
- Так точно.
- Тогда я прошу разъяснить, чем оперативно-тактическая обстановка
сейчас отличается от таковой месяц назад? Почему мы без малейшего
противодействия со стороны вероятного противника торопимся покинуть театр
военных действий?
- Отличатся чем? Всем. Мы не можем обеспечит того, ради чего пришли
сюда: приема людей и грузов с Большой земли. Без этого вся операция теряет
смысл, а поэтому рисковать вами я не вправе. Я не намерен жертвовать хотя
бы одним бойцом бесцельно, вы меня понимаете? Я уже не говорю о том, что
снабжение группы становится также невозможным. Сейчас мы имеем около трех
заправок горючего на машину и продовольствия на две недели. Удерживать
территорию мы не в состоянии в силу нехватки последнего, проводить широкие
наступательные операции - в силу нехватки первого. Без координации
действий с командованием трудовиков мы не добьемся ничего, кроме ненужных
трупов.
- Офицеры группы имеют на этот счет иное мнение, товарищ майор.
Вот тебя и назвали по чину, поставили вровень с собой...
- Я примерно представляю, в чем оно выражается, - очень спокойно
сказал Туров. - И в определенном смысле я с вами согласен. В конце концов,
именно я привел вас сюда, имея в виду конкретные цели. И я же принимаю
решение вывести вас отсюда живыми и невредимыми - уже хотя бы потому, что
знаю здешнюю обстановку и знаю этих людей... и знаю, что у вас жены и
дети, черт вас всех побери, и потом, когда сложатся благоприятные
обстоятельства, мы вернемся сюда и сделаем то, чего не сделали сейчас... а
пока хватит с меня и тех двух дюжин, которых мы не вывезем уже никогда...
- Я о другом, товарищ майор, - дослушав его, продолжил Баглай. - Я
думаю, что мы имеем достаточно сил и средств, чтобы прекратить здешнюю
бессмысленную войну. И уже потом, сделав это - покинуть территорию,
оставив о себе добрую память. Легче будет возвращаться, когда надумаем...
Знал бы ты, мальчик, каких сил и средств стоило эту войну
раскочегарить, подумал Туров. Знал бы ты!..
- Не будем заниматься ерундой, - сказал он вслух. - И не потому, что
это невозможно - хотя это именно невозможно! - а потому, что не менее
бессмысленно, чем мой первоначальный план. Хотя бессмысленность эта и не
столь очевидна... - Болтаю, подумал он. - Короче, приказ следующий:
готовиться к маршу. Карты с указанием маршрута получите у начальника
штаба. Протяженность маршрута по дорогам - пятьсот пятьдесят километров.
Не исключено, что идти придется с боями. Хотя - хотелось бы этого
избежать... Готовность - в десять ноль-ноль. Майоров Баглая и Демченко
прошу задержаться...
Баглай был разведчик, а Демченко - пилот вертолета, а разведка сейчас
стоила всего остального.
Красная линия на карте упиралась в заброшенный замок на высоком
берегу Агатового моря, а по ту сторону это была станция Ерофей Павлович...
Корвет "Князь Сокальский", стоявший на якоре в тихой закрытой
безлюдной бухте милях в двадцати к северу от поселка Хеллдор, был захвачен
внезапной атакой на рассвете пятого августа. Стоял молочный туман, и
часовые заметили лодки лишь после того, как на борт полетели абордажные
кошки. Минута ожесточенной перестрелки - и разоруженные офицеры оказались
запертыми в кают-компании, а матросы - в носовом кубрике. Может быть,
сопротивление было бы гораздо более длительным, жестким и даже успешным,
но сбивало с толку то, что нападавшие были не вполне обычны: на всех -
маскарадные маски, на многих - клоунские балахоны и колпаки, кто-то просто
голый, разрисованный с головы до пят... как драться с такими? Как драться
с хохочущими женщинами в перьях? С лилипутами и горбунами?
Полчаса спустя замок щелкнул, дверь открылась, и в круг смущенных
офицеров вошел Дэрин Фландри - веселый, энергичный, румяный.
- Господа! - возгласил он по-русски без малейшего акцента. - Я прошу
прощения за этот небольшой инцидент - и прошу вас передать мои самые
искренние и горячие извинения и благодарности Глебу Борисовичу. Счастливо
оставаться. Можете нас не провожать.
- И кто вы есть на самом деле? - мрачно спросил капитан Стрыйковский.
- Леонид Самсон, к вашим услугам. Леонид Самсон - и даже можно
добавлять "тот самый". А мистер Фландри умер, к несчастью... как раз
сегодня сорок дней бедняжке, он очень страдал. Я предлагаю помянуть его
душу.
- Вы бы не ерничали... - капитан, не сходя с места, как-то навис над
лже-Фландри.
- Помилуй Бог! Я и не думаю ерничать! Дэрин был прекрасным человеком:
честным, порядочным, целеустремленным, Он умирал у меня на руках и просил:
вручить книги господину Марину, вручить ему книги... С последним вздохом
вырвалось у него: "Книги!.." Я исполнил его волю... другое дело, что
теперь мне приходится забрать собственный подарок, это не слишком
порядочно, но я ведь и не Фландри, а Самсон, так что мне можно. Этот
сундук - он ведь не имеет ценности сам по себе, а лишь помогает владельцу
стать тем, кем он должен стать. Впрочем, мне пора. Еще раз - мои
извинения...
Он выскользнул из кают-компании, а потом проследовал по коридору в
сопровождении жутковатого эскорта: огромного горбуна с руками до палубы и
угольно-черной, блестящей и тонкой, будто вытянутой из расплавленного
стекла, женщины под подволок ростом, одетой лишь в патронташ и кожаный
пояс с десятком узких ножей к ножнах.
- Во! - гулко изумился боцман Чижик. - Бабу ваксой обмазали. Ваше
благородие, зачем?!
- Водятся такие, - сказал капитан. - В Мерриленде, в горах, на юге -
целые, говорят, деревни таких. Игра природы...
Бойки с орудий скручены, прицелы сбиты. Кабестан заклинен, шлюпки
качаются грустно, как селедки на крючке: половина талей обрезана. Пахнет
угольным дымом: где-то в тумане нападавших дожидается пароход...
Из каюты Глеба было вынесено все, включая салфетку со стола. Вместо
салфетки лежал конверт с надписью: "Господину Марину лично. Прочих просим
не беспокоиться"
И - воткнут длинный узкий нож...
Матрос Иванько, получивший удар абордажной саблей в живот, умер два
часа спустя. Остальные раненые, числом шесть, тихо лежали в лазарете.
Ошеломление не проходило.
Глеб пришел в себя среди ночи. Тупо болела грудь, плечо, в теле
царила слабость, но голова была ясной. Впервые, может быть, за много
месяцев, тут же усмехнулся он. Небо вверху слабо светилось, как-то особо
пах воздух. Пыльный мир... Он попытался приподняться - боль выстрелила от
горла к солнечному сплетению. Стало дурно, мутно. Глеб осторожно вернул
себя в прежнее положение.
Итак, пыльный мир...
Очень ясно помнилось и понималось все: как она гнал коней,
перепрыгивая из реального мира сюда и назад, зная, что катастрофа уже
произошла, что уже ничего не спасти и никому не помочь... но необходимо
было своими глазами увидеть, как это выглядит. И когда он увидел вдруг в
пыли цепочки следов... О, как он шел по этим цепочкам, угадывая, что
делали эти люди, как друг на друга смотрели и что говорили. Идти было
трудно, потому что громоздились скалы и зияли пропасти, и еще слишком
много сил уходило, чтобы находить воду и траву коням. На исходе восьмого
дня пути он настиг, наконец, их - черных, измочаленных, лишившихся
рассудка людей. И один из них выстрелил в него и попал...
Он помни, что узнал тогда этого человека, а вот сейчас не мог
вспомнить, кто же он...
Тогда еще небо нервно мерцало, и он лежал, зажимая рану рукой - и
вдруг полосы и пятна на небе сложились в лицо Олив. Страдание и порыв были
на этом лице... потом все ушло в темноту.
Однако те люди, похоже, пришли в себя. Он вез воду, много воды, и ее
хватило, чтобы вернуть их из безумия. По крайней мере, все до сих пор были
живы - а прошел не один день.
В первую очередь, жив был он сам: жив, перевязан, уже в сознании...
И, услышав, наверное, что он не спит, не в обмороке - привстал один
из носильщиков. Они несли его на руках последние дни: видимо, лошади
погибли от жажды...
- Эй, - тихо позвал он. - Ты меня слышишь?
Это была английская речь со странным акцентом.
- Слышу, так же тихо отозвался Глеб.
- Полковник, проснитесь! - заорал тот. - Он пришел в сознание!
- Глеб! - раздалось с другой стороны. Глеб медленно повернул голову.
На него в упор смотрел полковник Вильямс - и, не стесняясь, плакал.
Остров Тихий - равнинный, зеленый, со множеством укромных бухточек, к
