державшие мир воспользоваться плодами своего служения...
Дима перетасовал фотографии, сложил в конверт. На него смотрели.
- Я возьму? - спросил он.
- Конечно, Дим Димыч, я много наделал, - солидно сказал Иван. -
Берите.
- Как вам все это?.. - жадно спросил Павлик; глаза у него горели.
- Очень может быть, - сказал Дима. - Особенно те, где паровоз
тащат...
- А зачем им паровоз понадобился, как вы думаете?
- Никак не думаю.
- Для балласта, - сказа Иван. - Чтобы не качало.
Этот узкоколейный паровоз валялся бог знает сколько лет у подножья
Серафимовской сопки, километрах в десяти от города. На фотографии он как
бы плыл над землей, оплетенный светлыми ветвящимися лианами. Перед
паровозом и позади него шли двое - чем-то неуловимо отличающиеся от людей.
- Это ведь полное доказательство, Дим Димыч, правда? - не унимался
Павлик. - С этим уже не поспоришь?
Дима пожал плечами. Совсем не хотелось втягиваться в дискуссию, тем
более, что Павлика переубедить - дело безнадежное, так он бредит всякими
пришельцами... И вдруг Дима испытал странное ощущение: как будто
долго-долго звенело в ушах, и он к этому притерпелся и научился
справляться - и вдруг звон прекратился. Что-то подобное случилось сейчас с
его мыслями, но что именно - понять было нельзя, и осталось только чувство
облегчения...
- Снимали, значит, с Сивой горки... - начал он, но тут в дверь
постучали условным стуком.
- Это Танька, - сказал Иван и пошел открывать.
- В общем, так, Павлик, - сказал Дима. - Задание на завтра: поднимись
на Катеринину сопку и сделай круговую панораму. Постарайся успеть до
полудня. Потом - сюда. Договорились?
- А зачем?
- Есть одна мысль...
По лестнице спустились Иван и Татьяна. Иван, галантный кавалер, шел
первым и нес Татьянин рюкзачок.
- Тяжеловато вам будет, Дим Димыч, - ухмыльнулся он, взвешивая
рюкзачок на руке. - Постаралась девушка...
Поставленный на стол, рюкзачок тяжело и глухо звякнул.
Татьяна молча откинула клапан, распустила узел. Связками по семь
штук, до самой горловины лежали латунные гильзы.
- Пороха три банки, капсюля и девять пачек снаряженных патронов, -
сказала она. - Все на дне.
- Танюха! - Дима прижал руку к сердцу.
- Да ладно, - сказала Татьяна. - А это вам, как обещала...
Она повернулась к Диме спиной и задрала свитер и майку до лопаток.
Прямо к телу полосками пластыря был прикреплен пистолет. Дима осторожно
отодрал пластырь. Потертый зеленоватый "ТТ" с деревянными накладками...
- Ну, Танюха, у меня слов нет, - сказал Дима. - Спасибо тебе.
- Патронов только одна обойма, - сказала она.
- У Василенки попрошу.
- Не говорите только, откуда ствол.
- Я еще не...
Долгий вибрирующий звук, идущий то ли сверху, то ли из-под ног,
заставил его замолчать. Все прислушались, переглянулись. Звук не
повторялся.
Дима завернул пистолет в газету и опустил в сумку. Шуршание бумаги
было неприятно громким.
- Пойду посмотрю, - наконец, сказал Иван. Пашка молча пошел за ним.
Татьяна улыбнулась - полурадостно, полувиновато. Дима взял ее руки в
свои и поднес к лицу. Пальцы Татьяны пахли металлом и ружейным маслом.
Дима поцеловал их - все по очереди. Татьяна провела кончиками пальцев по
его щеке, потом приподнялась на носочках и губами коснулась губ. Тут же
отпрянула и сделала знак: тихо! По лестнице кубарем скатился Пашка.
- Идемте, там такое!.. - он не закончил и снова бросился вверх.
Там, наверху, в дверях стоял Иван в позе вратаря, пропустившего
наилегчайший мяч. Что-то было не так, но что именно, Дима понял, только
оказавшись под открытым небом. Само небо. Он уже успел за последние дни
привыкнуть к равномерно светящемуся белесоватому куполу. Сейчас небо
приобрело сиреневый цвет и гнусно мерцало, как ненагревшаяся кварцевая
лампа. Солнце, которому положено было быть за школьным зданием, висело
прямо перед глазами: даже не багровое, а вишневое, огромное, лохматое по
краям и с темным, почти черным зрачком в центре. Кровавый глаз...
Это безумное солнце, возникшее в неположенном месте, вдруг высекло в
Диме вспышку какой-то темной безжалостной радости. Что-то с чем-то
сходилось, он получал ответы на не им заданные, но в нем звучащие
вопросы... Мосты сожжены... Обратной дороги нет... Занавес подымается...
Багровый глаз гипнотизировал его, притягивал, звал сделать шаг... И тут
Татьяна закричала.
Она кричала дико и показывала рукой куда-то левее, Дима оглянулся и
тоже заорал: из кустов к нему боком, по-крабьи, бежал огромный, с собаку
размером, паук. Бежал он, к счастью, помедленнее собаки, и Дима успел
влететь в дверь и захлопнуть ее изнутри, и прыгнувший паук с грохотом
ударился в нее. Дверь в котельную была двойная: наружная, обитая железом,
открывалась наружу и запиралась на засов; внутренняя, фанерная,
открывалась внутрь и не имела ни засова, ни защелки - ничего, только
проушины для навесного замка, да и те с той стороны! И оставалось только
налегать на нее всем весом и стараться удержать, не дать открыться...
Заскребли когти. Лом, лом тащите! - закричал Дима. Ребятишки посыпались
вниз. Паук ударил еще раз, гораздо сильнее, Дима чудом удержался на ногах.
Одолею ли я его ломом?.. Черт, иметь бы пару секунд - тогда можно закрыть
наружную дверь... Но пары секунд не было. Паук ударил опять. Казалось, в
дверь с силой метают пудовые гири. Мальчишки бежали обратно, один с ломом,
другой с дворницким ледорубом: топором, наваренным на железную трубу. Дима
взял ледоруб. Дождался, когда паук ударит снова, досчитал до трех и
распахнул дверь, поднимая оружие - и понял, что проиграл. Пауков было два,
один пятился от двери, другой шагах в семи подобрался для прыжка - и
прыгнул. Дима попал в него - в самую морду. Тупое лезвие застряло в
хитине, ледоруб чуть не выбило из рук. Паук с хрустом, ломаясь, врезался в
косяк, а Диму отбросило на несколько ступенек вниз - он еле устоял на
ногах. Второй паук метнулся ему на грудь, и он успел только заслониться,
громадные жвалы сомкнулись на стали, когти впились в плечи и бока,
передние короткие лапы тянулись к лицу и почти доставали, и страшная,
сводящая с ума вонь не позволяла вдохнуть, и Дима давил, давил, давил из
последних сил, уже ничего не понимая и ничего не видя - и вдруг оказалось,
что схватка кончилась, что он встает, царапая ногтями по стене, а у ног
его валяется бледным брюхом вверх этот безумных размеров паук, и лапы его
вразнобой сгибаются и разгибаются, брюхо подрагивает, а из брюха
вываливается и падает на пол толстая, как веревка, паутина. Он видел это
как бы сверху, с большого расстояния - а потом внезапно вернулось все.
Дима согнулся, и его вырвало желчью. По стенке он кое-как отодвинулся от
этого кошмара, и тут оказалось, что паутина прилипла к штанам, и это было
свыше всех сил - его опять чуть не стало рвать, но он все-таки сумел
переломить себя, нашарил под ногами какую-то палку и кое-как отодрал
плотно прилипшую гадость. Только после этого он смог осмотреться.
Иван стоял, сунув руки в карманы, и изредка икал, а пончик Пашка,
обняв лом, рыдал в углу. Суровая Татьяна с "ТТ" в опущенной руке стояла
над ним и отрывисто повторяла: "Сопля. Сопля. Сопля".
- Танька! - выдохнул Дима.
- Ништяк, - проворчала она. - Говорила же - берет их обычная пуля.
Аргентум, аргентум...
И тут Диму настигла настоящая боль.
Он кряхтел и стонал, когда Татьяна раздевала его, когда промывала из
чайника раны, бормоча: "Хуже рыси, хуже рыси, ей-богу...", когда
перевязывала его же и ивановой разодранными рубашками. А потом боль как бы
отдалилась, и стало легче - если не двигаться.
- Еще один, - вдруг будничным тоном сказал Иван. - Пончик, давай сюда
лом.
Дима, вскрикнув, вскочил и оглянулся. Но это был не еще один. Это был
все тот же. Он полз, цепляясь правыми ногами и стуча костяным телом о
ступени. Левые ноги волочились, как хвосты.
- Погодь лом, - сказала Татьяна.
Она передернула затвор, подняла двумя руками пистолет на уровень глаз
и выстрелила. Заложило уши. Паука подбросило на ступеньку вверх, секунду
он будто бы балансировал, потом покатился и распластался у подножия.
- Берет их свинцовая пуля! - с нажимом повторила Татьяна. В звоне,
наполняющем подвал, голос ее прозвучал странно.
- Это дневная тварь, - из своего угла сказал Пашка. - А то о ночных
речь шла.
- А ты бы помалкивал, боец, - сказала Татьяна. - Не обоссался хоть?
- Танюха, не надо так, - сказал Дима. - Не добивай его. Мало ли, что
по первому разу бывает?
- Когда бы по первому, - сказала Татьяна. - А то...
- Сам не знаю, что со мной, - сказал Пашка. - Не боюсь, не боюсь, не
боюсь - а потом как лопнет что...
- Все это лирика, - сказал Дима. - Давайте как-нибудь выбираться
отсюда.
МИКК
Девочка провела его в комнату без окон - впрочем, в этом доме нигде
не было окон, - предложила посидеть на диване и вышла. Диван был неплох,
но Микк все равно не сумел откинуться на спинку - сидел, склонившись чуть
вперед и твердо упершись ногами в пол. В любой миг он мог вскочить. Здесь
это ни к чему, но сбросить напряжение он был не в состоянии. Вернулась
девочка - принесла чай и печенье. Чай был густой и без сахара. Кип не
забыл. Кип много чего забывает, но как раз такое помнит железно.
- Он ничего не говорил? - зачем-то спросил Микк.
Девочка молча покачала головой и ушла. Странная девочка. Похожая на
мягкую рыбку.
Микк потрогал портфель. Еще почти горячий. А здесь хорошо, прохладно.
Правда, пахнет какой-то дезинфекцией. Прошлые разы, кажется, не пахло. Или
пахло? Он стал вспоминать. Снова вернулась девочка и поставила на стол
букет цветов.
- Чем это пахнет? - спросил Микк.
- Фильтры новые, - сказала девочка. - Утром меняли.
Ушла.
Вот так, подумал Микк. То ли пахнет новыми фильтрами, то ли пахнуть
ничем не может, а значит, мне кажется. Галики идут. Или, как теперь их
называют, нашки. Тот парень, Аспес, упоминал о запахе. Резком и на что-то
похожем. Запах тревожил и отвлекал - перебиваемый ароматом цветов, еще
сильнее, чем прежде.
Что скажет Кип? Интересно, что скажет Кип? Микк стал представлять
себе все возможные ответы Кипа. Это мгновенно надоело, но остановиться он
не мог. Надо выпить, подумал он. Надо срочно выпить. Граммов сто. У Кипа
должно быть. По крайней мере, спирт есть наверняка.
Как же долго он моется...
Он только успел подумать об этом, как дверь открылась, и вошел Кип,
доктор Кипрос Эф Маренго, в одних белых шортах и шлепанцах, с огромной
черного стекла бутылью в руке. Запах дезинфекции усилился.
- Привет, ковбой! - сказал он, протягивая щетинистую руку.
- Привет, жопорез! - Микк эту руку пожал. Несколько секунд они давили
друг другу кисти, и Микк победил, как всегда - но ему почему-то
показалось, что Кипрос поддался.
- Примем в организм, а? - предложил Кипрос, встряхивая бутыль.
- Я что, когда-нибудь отказывался? - вернулся на диван Микк.
Вот теперь он смог сесть нормально: откинувшись, заведя за голову
руки, положив ногу на ногу... Лет десять назад на курсах социальной
гигиены - занесло же, запоздало удивился Микк - лектор доказывал им, что
алкоголь на организм практически не влияет, а влияет ритуал: добывание
бутылки, ожидание, разлив, тост... На следующую лекцию вместо воды ему
налили чистого спирта в стакан. Порезвились.
Но вот надо же - не пил, а полегчало...
