я прогуляюсь... проветрюсь.
- Пешком? - спросил Грегори.
- Да. Впрочем, нет: если ты позволишь, я возьму мотороллер.
- Возьми. Все так глупо получилось...
- Ладно, - сказала Ника. - Я проветрюсь, и все пройдет. Ты же не
хотел, я понимаю.
- Я думал, ты... Нет, я просто дурак и не думал ни о чем.
- Где эта гадость? Дай, я выброшу.
- Я уже сунул ее в измельчитель.
- Ты ей отомстил?
- Да. Стер в порошок.
- Туда ей и дорога. Какая же сволочь придумала это делать?
- Да вот... нашлись. Ладно, ты приезжай скорей.
- Проветрюсь и приеду. Ты жди.
Крошечный мотороллер был закреплен на кузове "чудовища" - как шлюпка
на борту лайнера. Ника шепнула пароль в замок и махнула рукой: вниз.
Зашуршала лебедка. И что это я собралась делать, мельком подумала,
удивляясь себе, Ника. Мотороллер опустился к ее ногам. Ладно, все равно.
Сиденье почти горячее... Она тронула пальцем глазок ключа. Загорелись
контрольные лампочки, приборный экранчик, фара. Ника мягко послала
мотороллер вперед. Дорога была пуста. Можно погасить фару. Светло. Все еще
светло. Мотор работал беззвучно, только легкая вибрация ощущалась
подошвами. У поворота на Загородное шоссе ее обогнал белый "Ниссан".
Сидящий за рулем толстяк послал ей воздушный поцелуй. Ника отвернулась.
Грегори говорил, что все такие микроавтобусы забрала себе служба эрмеров.
Наверное, это тоже эрмеры. "Ниссан" свернул налево, поэтому Ника поехала
направо - к центру.
До самого переезда дорога была скучная: пустырь направо и налево,
справа пустырь кончался полутемными громадами корпусов авиазавода, а слева
тянулась, и тянулась, и тянулась черная полоса стены, и за стеной все тоже
было черное, и лишь иногда на фоне сиреневато светящегося неба возникали
невразумительные силуэты.
Наконец, Ника нырнула в гудящий туннель - поверху, похоже, шел
тяжелый состав - и вынырнула совсем в другом месте, среди домов и огней.
Здесь было оживленное движение и множество людей на тротуарах - и,
естественно, множество желающих перебежать улицу не там, где положено -
поэтому приходилось держать ухо востро и не зевать по сторонам. Потом Нике
надоело ехать в общем потоке, и она свернула в показавшийся уютным
переулок. Впрочем, ничего уютного и интересного в переулке не оказалось,
зато он вывел ее в совершенно незнакомое место: к солидного размера пруду
с островом посередине. На острове росло большое дерево. Удивляясь, что
никогда не была в таком приятном месте, Ника объехала пруд кругом и
решила, что пора возвращаться - но, очевидно, попала не в тот переулок.
Здесь были старые двухэтажные домики, собранные в маленькие и очень
зеленые квартальчики, и под колесами вдруг оказался не асфальт, а каменная
мостовая. Понимая, что окончательно заблудилась, Ника решила развернуться
и поискать дорогу назад от пруда, как вдруг увидела знакомую машину. Белый
"рейнметалл" с красным крестиком под ветровым стеклом и до сих пор не
покрашенным левым крылом стоял двумя колесами на тротуаре у подъезда. Сама
не зная зачем, Ника остановила мотороллер, обошла машину и поднялась на
крыльцо. Четыре кнопки звонков, все разные, и возле одной - медная
табличка: "Д-р медицины Л.Л.Бенефициус". Странно, подумала Ника, доктор
медицины - а работает санитарным инспектором. Впрочем, кого сейчас этим
можно удивить? Она коснулась пальцами таблички. Табличка оказалась
неожиданно холодной. Задержав руку и чувствуя, как эта прохлада проникает
в пальцы, Ника подумала: а что будет, если позвонить?.. - но мысль эта
оказалась сухой, пустой и никчемной. Что-то новое, большое и пока
совершенно непонятное переполняло ее. Бездумно неся это в себе, Ника
спустилась - три ступеньки - вновь обогнула машину - "рейнметалл"
показался ей чудовищно громадным - оседлала мотороллер и позволила ему
везти себя. Минуты через две он вывез ее к ослепительно блестящему
"Золотому веку" - целому кварталу ресторанов, ночных магазинов и клубов,
кинотеатров, театров, голо, а также прочих "ристалищ и развлекалищ", как
говаривал Грегори. Раньше они нередко совершали рейды по здешним
подвальчикам и этажам. Раньше, до Сида, и пока Грегори мог выступать со
своим номером, зарабатывая втрое против нынешнего... Здесь было светлее,
чем днем. Рекламы, фонари и витрины. У полупустого уличного кафе Ника
затормозила. Остро захотелось чего-нибудь сладкого. В кармане лежала
смятая десятка, трехдинаровая монета из черного с золотыми точками
пластика и несколько стареньких "никелей". Она взяла бутылку "Трокто" и
три пирожных. "Трокто" рекламировали повсюду: полезен в любых количествах!
Дышите желудком! Молодейте! По вкусу напиток походил на микстуру от кашля,
которой Нику поили в детстве. Пирожные казались большими, но исчезли
мгновенно. Выходя на тротуар, Ника заметила ночную галантерейную лавочку.
На прилавке лежало все, что можно отнести к галантерее, в том числе и
ночной, и кое-что сверх того: например, очень похожий на настоящий
игрушечный револьверчик. Сколько это стоит? - спросила Ника продавца,
смуглого мальчика. Для вас - даром! - воскликнул продавец. Всего
пятнадцать динаров! У меня только десять, огорчилась Ника. Ну, если вы
добавите улыбку... Ника охотно улыбнулась. А вы не торгуете этими
страшными масками? - спросила вдруг она. Нет, сказал мальчик, я ими не
торгую, я их боюсь. Спасибо, сказала Ника. А можно, я вас за это поцелую?
О-о-о!.. - мальчик был наверху блаженства. Дело в том, сказала Ника, что я
их тоже боюсь. Очень-очень боюсь. Они еще поулыбались друг другу, пока
Ника пыталась засунуть револьвер в карман шортов. Карман был слишком узкий
и тесный. Наконец, это получилось. Вот теперь можно возвращаться,
подумалось ей. Ну, я его напугаю, я его так напугаю...
Сид вдруг заплакал - громко, навзрыд.
- О, Господи, - сказала Ника.
- Не обращай внимания, - сказал Грегори. - Поорет и успокоится.
- Он собак боится, - сказала Ника.
- Я тоже не люблю, когда воют, - сказал Грегори. - Но должен же он
привыкать.
Сид уже не плакал - кричал.
- Нет, - Ника села. - Как он кричит. Нельзя же так.
- Будем бегать к нему - он привыкнет и будет реветь постоянно. Пусть
выплачется один раз.
Минуты две они пытались не обращать внимания на крик.
- Сколько же у него сил... - пробормотал Грегори. Похоже, ему
становилось не по себе.
- Я схожу, посмотрю, - сказала Ника. - Вдруг что-нибудь...
Крик перешел в какой-то хрип.
- Я сам, - сказал Грегори. Он натянул трусы и шагнул к двери. - Я ему
покажу... - и Ника поняла, что Грегори испуган.
На каком-то немыслимом звуке хрип оборвался, и слышны были только
удаляющиеся шаги Грегори, скрипнула дверь... Ника, замерев,
прислушивалась. Ничего. Ни звука. Как долго... Она вскочила, стала искать
халат. Халата не было, под руку ей попались шорты, она натянула шорты, ни
майки, ни рубашки - плевать... Свет в коридоре горел, и дверь в детскую
стояла полуоткрытой. Ника вдруг вспомнила об игрушечном револьверчике,
вытащила его и маленькими шажками приблизилась к двери. Вообще у Грегори
может хватить ума пугнуть ее сейчас из-за угла... Грег! - позвала она.
Молчание. Нет - короткий звук, будто проволокли что-то тяжелое. Ника
заглянула в дверь.
Света из коридора в комнату попадало достаточно, чтобы увидеть все -
и ничего не понять. Где прямой свет ложился на пол, ковер был чист, но по
сторонам от светлой полосы копошилось что-то темное, по колено и выше,
похожее на плотную пену, и вдруг там, под пеной, что-то дернулось, пена
прорвалась, на миг показалась костяная рука, судорожно сжалась и исчезла;
и снова звук, будто рывком проволокли плотную тяжесть. Левее, у стены,
стояла кроватка Сида, и в кроватке копошилась эта же пена, а за кроваткой
Ника увидела будто бы наклонившегося вперед человека, нет, не человека -
что-то округлое, плотное, сжатое, похожее на боксерскую перчатку в
человеческий рост, и в следующий миг то, что там было, распрямилось, и
Ника поняла, что оно на нее смотрит. Она стояла, оцепенев, не в силах ни
шевельнуться, ни крикнуть, потому что крикни она или шевельнись - смерть,
нет, что-то еще более страшное и более неотвратимое... То, что там стояло,
с тошнотворным чмоканьем выдвинулось из-за кроватки и вдруг раскрылось,
именно как перчатка, и из него выпал, тут же исчезнув в пене, крошечный
скелетик. Ника отшатнулась, и потому метнувшиеся в нее раскручивающиеся
спирали ее не достали: одна почти задела лицо, а другая ударила в
револьверчик и с нечеловеческой силой рванула его на себя. Хрустнули
пальцы. Ника попятилась, не в силах повернуться и бежать. В темноте
усилилась возня, раздался хруст, будто давили стекло. Продолжая пятиться,
не отрывая глаз от страшных дверей, она дошла до спальни - и вдруг поняла,
что и в спальне кто-то есть. Ее швырнуло из дому - и, воя, она побежала,
не разбирая дороги, не понимая, кто перед ней, уворачиваясь от людей, от
рук, и когда ее уже схватили и держали, она продолжала бить, кусать,
царапать - и выла, выла... ей сделали укол - она поняла, что это укол - и
тут же руки и ноги перестали слушаться ее, рот наполнился слюной, а на
лицо упало что-то липкое, душное, жаркое - смерть... и она не захотела
сопротивляться.
А потом - сразу - она открыла глаза. Очень белый свет, и шум в ушах,
как далекая музыка... и тошнит. Что-то было? И вообще - где я? Она подняла
голову. Кто-то сидел рядом, но она никак не могла увидеть лицо - все
плыло.
- Ника, - сказал сидящий и наклонился, и голос показался ей знакомым.
Она заморгала глазами, и пелена рассеялась. Это был Бенефициус.
- Вы, - сказала Ника. - Господи, где это я? Что случилось?
- Ничего, - сказал Бенефициус, - ничего. Все бывает. Это
гипнологическая клиника.
- У меня... что-то... не так?
- Да, немного. Вы же знаете, как это случается... да и потом - такая
жара...
- Почему жара?
- Не знаю. Никто не знает.
- Нет, подождите... Что со мной было?
- Ну, вы же слышали, наверное: это называется "поймать кодон". Когда
человек вдруг начинает видеть и слышать то, чего нет... галлюцинации без
наркотиков.
- Да-да-да... Я действительно что-то видела... что-то страшное. Но я
не помню. Что я видела, Лот?
- Не знаю. Вы бежали по улице и кричали. Будто убегали от кого-то.
Это неважно. Не пытайтесь вспомнить. Главное, что вы пришли в себя. Вам
скоро сделают еще один укол, и вы опять уснете. Хорошо?
- А вы будете здесь?
- Я никуда не уйду.
- Как хорошо... Лот? Почему я ничего не помню? Чего я не помню, Лот?
- Не нужно пока вспоминать. Потом. Старайтесь не думать.
- Хорошо. Я не буду думать. Только останьтесь со мной.
- Я останусь.
- Не уходите никуда, ладно?
- Никуда.
- Лот...
- Что?
- Скажите мне что-нибудь...
- Все будет хорошо.
- А еще?
- Все будет хорошо.
Ника тонула в собственном сне - выплывала на секунду, чтобы глотнуть
воздуха, и снова погружалась в зеленую бездну; потом она открыла глаза
там, внизу, и увидела дно, увидела то, что ее ждет: буро-коричневая,
медленно шевелящаяся масса, похожая на громадную амебу, ленивую и
равнодушную, знающую наверняка, что пища не денется никуда... мимо Ники
медленным градом падали, закрыв глаза, птицы с бессильными крыльями - и из
последних сил она забарахталась, продираясь сквозь зелень, сквозь ставшую
вдруг густой, как патока, воду, она всплыла, открыла глаза - синеватый
свет сбоку и спасительный холод - она лежала, совершенно голая, на измятой
