и спермы одного из вождей пролетариата. Органам ОГПУ в последний
момент удалось осуществить подмену материала, и кровавый замысел
извергов рода человеческого с позором провалился. Эти изверги,
товарищи, сделали восковую куклу вождя и проводили над ней
инвольтацию, а если попросту - пытали ее вязальными спицами.
Сотрудник-доброволец, сдавший свой материал, скончался в страшных
судорогах в битве за освобождение человечества.
В свете борьбы с религиозным мракобесием мы приняли решение не
предавать дело огласке и не проводить открытый судебный процесс.
Только этого и ждут от нас наши противники, чтобы начать злобный вой в
Лиге Наций насчет колдунов- комиссаров. В то же время за кордоном
существуют многочисленные оккультные и эзотерические центры,
контролируемые крупным финансово-промышленным капиталом и
белоэмиграцией. Они насылают на молодую Советскую республику болезни,
катастрофы, неурожай и наводнения. Без видимой причины падают с неба
наши самолеты, меняется в худшую сторону сортность чугуна и стали. Мы
чувствуем нарастающую активность вражеского воздействия. И мы обязаны
противопоставить черной и белой, а проще - белогвардейской магии нашу
красную магию! И органами с первого дня их существования ведется
беспощадная борьба с астральной интервенцией, которая стократ опаснее
интервенции военной:
В первую голову следует, конечно, обеспечить личную
неприкосновенность руководителей нашей партии. Кое-кто, сохранивший в
сознании пережитки военного коммунизма, говорит в запальчивости о
привилегиях и отрыве от масс, но мы-то знаем, товарищи, что враг
затаился везде: в непроверенном куске хлеба, в простом пассажирском
вагоне, во всех местах общественного пользования. Да-да, товарищи,
обычная похабная писанина на стенах сортиров может оказаться далеко
небезобидной! Только по этой причине мы вынуждены выделять нашим
вождям для проживания охраняемые помещения, находящиеся в обособлении
от других строений. Проверенные органами дворники несут службу круглые
сутки, вылавливая бродячих кошек - а это, уверяю вас, вовсе не те, за
кого они себя выдают. Кроме того, в обязанность дворников входит
постоянная зачистка территории от снега и прочих осадков: ведь если
враг вынет след вождя и сделает на его основе гипсовую отливку,
последствия будут неисчислимы. (Голос из зала: а если ковры стелить? -
Это очень интересная мысль, товарищ:) Кроме того, проводятся
профилактические мероприятия, нацеленные на затруднение деятельности
врагов, как то: переименование населенных пунктов, в именах которых
содержится прямой или опосредованный эзотерический смысл. Вовсе не
тщеславием и не личной нескромностью большевиков объясняется все это.
(А Москву почему?..- голос из зала. - Москва, товарищи, это наш
главный резерв. Ее переименовывать будем только в крайнем случае.)
Запланирован и ряд других мероприятий: размещение повсюду
защитительных символов: пентаграмм, оживальных крестов: я имею в виду
серп и молот, и не смейтесь, товарищи, попы тоже кое-что понимали в
охранительных символах, иначе кровавый режим Романовых не продержался
бы триста лет,- а также полиграмматонов узкого и ненаправленного
действия. (Голос из зала: ты простыми словами давай, товарищ
Агранов!).
О полиграмматонах у нас будет долгий и подробный разговор, и
товарищ
Неронов вам все надлежащим образом объяснит. Я продолжаю общий
обзор:
Тем временем наш с Марлен роман происходил взрывообразно. Мне
совершенно не с руки было рисковать своей репутацией лучшего курьера
Ордена, но, с другой стороны глядя, отказаться от такой женщины...
Впрочем, я уже повторяюсь. Теперь оба моих глаза согласно смотрели
только на один предмет:
Сравнительно недавно отметили черную дату: двадцатилетие гибели
"Титаника", причем в этих же водах. Мужчины нервно и всегда неудачно
шутили, женщины, как существа более практичные, интересовались
состоянием шлюпок и спасательных поясов. Из детей здесь был только
один американский мальчик - зато уж такой противный, что ему и утонуть
не помешало бы. Он мнил себя вождем краснокожих, но воины моего
детства наверняка утопили бы этого "вождя" в поповском пруду. Первый
помощник старался рассеять атмосферу тревоги, распевая приятным
голосом арии из итальянских опер. Тут же все вспомнили знаменитый
оркестр "Титаника":
Между тем фон Штернберг с проницательностью, присущей людям
искусства, почувствовал что-то неладное и стал чаще обычного (и всегда
втроем) навещать своего "голубого ангела". Прав был Шульгин, обличая
евреев: нет ничего противнее хохла-радикала и пьяного немца: Марлен
это смущало, да и женская половина населения парохода, страдающая от
сплина, отвлеклась от готовности шлюпок и фасонов шляпок, чтобы
заняться нами. Камеристка Марлен, постоянно теряющая вставные зубы,
отвечала им на все вопросы невразумительным шипением.
Я отловил гадкого мальчишку на верхней палубе, где он пытался
тупым перочинным ножом вскрыть сигнальный ящик.
- Тебя как зовут, ковбой?
- А твое-то какое дело? - сказал он, не поднимая конопатой
физиономии, и продолжал ковыряться в замке.
- А такое, что посмотри-ка вон туда. Видишь айсберг?
- Где?
- Вон там. Может быть, это тот же самый:
- Да ну: скажешь:
- А может, и не тот. Может, другой.
- Айсберг.- сказал мальчишка тихо и пошел к трапу, повторяя: -
Айсберг. Айсберг.
Теперь его хватит надолго.
Через полчаса пассажиры стали скапливаться у правого борта.
Айсберг видели уже все, и даже капитан в свой бинокль тоже видел
айсберг. Смотреть приходилось против садящегося солнца, и в бликах
можно было разглядеть решительно все, вплоть до всплывшей раньше
положенного срока Атлантиды.
Постояв немного со всеми, я тихонько вывел не отрывающую взгляда
от горизонта Марлен из толпы и увлек в свою каюту. Если мы утонем,
любимая, то мы утонем вдвоем, как те, которых откопали в Помпее: Образ
был, конечно, чудовищный, но почему-то ничего другого в голову не
пришло:
Ночью во все каюты ломились господа репортеры - якобы в поисках
своих "лейки" и "кодака". До моей каюты они не добрались, потому что
мистер Атсон жил чуть ближе к трапу, а после беседы с ним ни желания,
ни возможности продолжать поиски у них не было. Знаем мы этих
скотопромышленников из Чикаго:
Фон Штернберг, говорят, плакал под дверью греческого принца,
полагая, что
Марлен стала очередной жертвой сиятельного повесы. На самом же
деле сиятельный повеса страдал морской болезнью в столь острой форме,
что его укачивало даже при взгляде на фонтан, и он в продолжение всего
рейса не вставал со своего ложа скорби (а отнюдь не страсти). Тогда,
во всяком случае, все так думали.
Завтрак в каюту мы догадались заказать только на второй день.
Стюард получил неплохую мзду за скромность. А на четвертый день меня
почему-то потянуло к товарищу Агранову Якову Сауловичу: Сказать самой
Марлен Дитрих "Ступай, милая", словно горняшке, было как-то неловко, а
я, в отличие от Осипа, так и не изучил "науку расставаний", но тут -
начало качать:
И качало, должен вас уверить, хорошо. Марлен от морской болезни не
страдала, равно как и я, но вот беда: луна была к нам немилостива...
да и камеристке
Марлен стало так плохо, так плохо... а хорошая камеристка для
актрисы значит стократ больше, чем расторопный денщик для гвардейского
офицера. Поэтому...
Я проводил Марлен и с рук на руки передал темно-зеленому фон
Штернбергу.
Виски и качка совместными усилиями сотворили чудо: он по-прусски
твердо стоял на ногах, но во всех мужчинах видел греческого принца,
бедняжку. Меня он именовал "ваше высочество", а я не стал его
поправлять.
6.
Нехорошо, госпожа, рассказывать о злодействах,
мною виденных и слышанных, потому что один рассказ
о них может принести вред.
"Шукасаптати"
- Вот так, Илья, - сказал Николай Степанович. - А теперь
рассказывай.
- Что рассказывать?- спросил Илья.
- Все.
И - хлынуло из него: В сумбурной, местами русской, местами
цыганской, местами испанской речи события осени сорок второго мешались
с зарей перестройки , а ужас воспоминаний о том, как ягд-команды гнали
отряд на эсэсманов, а эсэсманы - на егерей, мерк перед ужасом
недавним, когда заявились к нему, барону крымских цыган, какие-то
неправильные - с виду цыгане, но речи не знавшие и вытворявшие такое,
что он, в свои пятьдесят пять еще черный как головешка, поседел в
неделю: не спрашивай, батяня, лучше не спрашивай, все равно не смогу
рассказать, потому как и слов таких нет, и грех, смертный грех об этом
даже рассказывать...
- Илья, - сказал Николай Степанович. - Помнишь обер-лейтенанта
Швеллера? У него ведь тоже слов не было, поскольку русского не знал. А
как рассказал-то все!
- Батяня: Боюсь я. Вот те крест: боюсь до смерти. Хуже смерти. Вот
сейчас мы с тобой говорим, а они слушают: Под полом сидят.
Николай Степанович посмотрел на Гусара. Гусар отрицательно покачал
головой.
- Нету никого поблизости, Илья.
- А не надо и поблизости. Вот тебя они за сколько тысяч километров
услышали?
- Так ведь я сюда попал . Они это и засекли. Это-то и дурак засечь
может.
- Ой, не знаю я, командир: тебе, может, и видней, а только не
понимаешь ты, с кем связался:
- Это они не понимают, с кем связались, - сказал Николай
Степанович, щурясь от папиросного дыма. - Помнишь, как Эдик Стрельцов
после отсидки на поле вышел и кое-кому класс показал? Вот примерно так
я себя сейчас чувствую.
- Показал, - согласился Илья. - Да недолго прожил...
Они сидели на веранде дачи одного старинного коктебельского
приятеля (а точнее сказать - внука одного старинного коктебельского
приятеля) Николая Степановича. Было очень тихо вокруг. Домики соседей
стояли запертые. Два мощных кипариса росли по обеим сторонам крыльца.
Пахло сыростью и прелой листвой. На Илью с перепугу накатил жор, он
опустошал одну за другой банки с хозяйской тушенкой и запивал
хозяйской "изабеллой". Николай же Степанович, напротив, испытывал
отвращение ко всяческой пище. Он лишь пригубил вино и теперь жевал
корочку, чтобы унять спазмы в желудке.
- Ну, ты меня до срока не отпевай, а давай по порядку: сколько их
было?
- Сначала - четверо.
- А потом?
- Не сосчитать, командир. Они же лица меняют, вот как мы - штаны.
- Понятно. Стрелять не пробовал?
- Один мой попробовал:
- Ну, и?..
- Рука чернеть начала. Потом его же и задушила. Своя же рука.
- Это они тебе глаза отвели.
- Клянусь, батяня! Я что ли не знаю, как глаза отводят? Да я сам
кому хочешь отведу! Настоящие они: Те самые...
- Настоящие кто?
Илья огляделся по сторонам, потом наклонился вперед и прошептал:
- Барканы.
Николай Степанович откинулся, посмотрел на Илью с особым
интересом.
- А ты откуда это слово знаешь?
- Цыгане много чего знают, командир. Знают, да не говорят. Потому,
может, и носит нас с места на место:
- Чтоб не нашли?
- Не смейся, командир. Это ж не от головы, это от задницы идет.
- Мне, брат, не до смеха. Идем дальше. Свою порчу они снимать
умеют?
- Должно, умеют. Да как заставить?
- Заставить - дело мое. А найти их - ты мне поможешь.
