Итого их в рюкзаке стало четыре. Не так чтобы много, но и не так уж
мало, если распорядиться ими с умом:
- Ничего, в Москве, даст Бог, еще найдем, - обнадежил он Гусара. -
Раз уж "Смирнов" опять появился... Где же мы сейчас?
Карта окрестностей, как и положено, висела около входа. Изображала
она город
Гонконг, он же Сянган, и черт бы сломил ногу, только разбираясь в
этой карте.
Когда-то можно было выйти наверх, побродить по живописным базарам
и борделям, подвергнуться непременному ограблению, набить морды
паре-тройке китайцев, сшить за час хороший костюм, выкурить трубку
опиума, а потом попросить владельца курильни господина Сяо проводить
до рума и открыть дверь. Но беда в том, что с некоего рокового дня
господин Сяо начисто не помнит, что он хранитель ключа и связан с
Николаем Степановичем строгими иерархическими отношениями. И это, к
сожалению, грубый факт, а не тонкая восточная хитрость.
Так что, если выйдешь, до Москвы придется добираться за свой счет.
В центре стола - там уже существовало темное пятнышко - он
поставил черную свечу: высотой со спичку и чуть ее потолще. Произведя
в уме вычисления, определил вектор Москвы (как изумились бы сейчас
гимназические преподаватели геометрии и капитан Варенников, пытавшийся
вбить в его занятую Бог знает чем голову начала военной
топографии...), поставил на пути еще незажженного света согнутую карту
(трефовую девятку; впрочем, от этого вообще ничто не зависело, и лишь
из эстетства некоторые - где они теперь, эти люди? - пользовались
специально изготовленными картами несуществующих мастей или вообще
безмастными), взял на плечо рюкзак, кивнул Гусару: идем, - и поднес
зажигалку к свечке. Откинул крышку (фирменный щелчок, за который
немало уплочено), крутнул колесико... Оно выпало и шустро укатилось
под стол.
- Подлецы вы, господа Зиппо, - сказал он. - "Зиппо - это зажигалка
на всю жизнь..." Впрочем, откуда вам было знать, что покупатель
протянет так долго?
Гусар, у нас еще остались спички?
Спички, разумеется, еще остались.
Свечка занялась тем сиреневатым светом, от которого становится
лишь темнее.
Так светятся огоньки на болотах и верхушки мачт в бурю. На стену
легла черная глубокая прямоугольная тень. Николай Степанович сосчитал
до трех, сказал:
- Идем.
И они вошли в эту тень, которая вскоре сомкнулась за ними.
Тот, кого публика знала как Альберта Донателло, непревзойденного
метателя ножей и томагавков, а друзья и женщины как Коминта, был на
самом деле
Сережей Штарком, поздним сыном Алексея Герасимовича Штарка, того
самого чекиста, похожего на профессора, с которым Николай Степанович
столкнулся в первый день своей второй жизни. После неизбежной гибели
чекиста в пламени им же раздутой искры Сережу поместили в печально
знаменитый детдом "Косари" под Новгородом. Там его - Сережу -
переименовали, присвоили гнусную фамилию Цыпко (ее носил
кобель-завхоз, собственных детей иметь не способный, но род желавший
продолжить). Продолжателей рода он пищей не баловал, поскольку был
сторонником радикально-спартанских методов воспитания, а Тарпейской
скалы в окрестностях не было. Когда в результате этих методов
Сережа-Коминт остался один, детдом волей-неволей пришлось закрыть, а
несуществующих уже воспитанников рассредоточить по другим детским и
дошкольным учреждениям. Так Коминт Иванович Цыпко оказался питомцем
тридцати четырех детских домов одновременно. Фактически же он не
доехал ни до одного. Никуда не доехал и сопровождавший его завхоз
Цыпко...
Дважды сиротку как-то незаметно подобрали цирковые. Умение малыша
обращаться с колюще-режущими предметами и недетская основательность в
жизненных вопросах восхитили видавших виды артистов. Пожилая чета
Донателло (в миру - Сидоровичи), всю жизнь работавшая ножи и
томагавки, усыновила его. Но фамилию Цыпко он зачем-то попросил ему
оставить.
Началась самая светлая пора в его жизни - цирковое ученье. Коминту
было достаточно представить стоящими перед собой кого-нибудь из тех
мордастых ребят, которые приходили сначала за отцом, потом за матерью
с бабушкой, а потом и за ним, чтобы нож или томагавк ложился точно в
цель.
Когда Советский Союз, верный союзническим обязательствам,
вероломно, без объявления войны, напал на милитаристскую Японию,
Коминт служил в пешей разведке. Пешком, конечно, не ходили -
наступающие войска делали по сто километров в день. Другое дело, что
разведка почти всюду поспевала первой.
Так у Коминта появился великолепный самурайский меч и набор
китайских метательных ножей, а также множество разнообразных сведений
об японских секретных убийцах и шпионах "нинджа".
Полковому особисту очень нравились великие боевые умения молодого
разведчика. Он провел с ним целый ряд проникновенных бесед, открывая
незамысловатые сияющие перспективы смершевской карьеры и особо давя на
любовь к Родине. Неизвестно, как повернулось бы дело, но однажды
несчастный особист был найден бездыханным. Бамбуковая стрелка торчала
у него из щетины затылочной ямки. На похоронах суровый Коминт плакал и
клялся отомстить.
Две недели спустя он попал в госпиталь с признаками неизвестного
военной медицине тропического заболевания, а через полгода лечения был
списан вчистую. Надо ли говорить, что болезнь прошла бесследно и без
каких-либо осложнений сразу же за воротами хабаровского госпиталя...
Время с сорок шестого по пятьдесят третий год для многих
работников МГБ, бывшего НКВД, омрачилось, помимо политических, и чисто
личными неприятностями: ни с того ни с сего гибли, попадая под уличный
транспорт и поезда метрополитена им. Л.М.Кагановича, тонули, выпадали
из окон, зарезывались хулиганами, поражались электрическим током и
ботулизмом их любимые собаки, женщины, жены, дети, родители, братья и
сестры. Так, следователь Долгушин Петр Романович лишился
последовательно всех родственников, любовниц и коллекции певчих птиц,
после чего сам наложил на себя руки (правда, довольно странным и
редким способом)... Сменяющие друг друга на боевом посту следователи
пытались вывести систему этих умертвий, раскрыть неведомую
могущественную террористическую организацию, через разветвленную
(внутреннюю и зарубежную) агентуру выйти на жестоких таинственных
убийц - но тщетно. Коминт же в это время весело колесил по стране,
ставил новые номера, женился на дочке фокусника-манипулятора
Асрияна и сделал ее своей бессменной партнершей...
Так продолжалось до нечаянной встречи его с Николаем Степановичем
Тихоновым. После этого полоса таинственных убийств внезапно
прекратилась, и следователи пришли к неизбежному выводу, что убийца
найден. Или помер. А знаменитый муровец Щеглов просто махнул
покалеченной трехпалой рукой и сказал мрачно: "Выгорел материал..."
Сидели, по давнему обыкновению, на кухне, потому что в столовой
было шумно и небезопасно: внуки осваивали томагавки. Пили ситро.
- ...позвонила с аэровокзала, еле нашла жетон, сказала, что
падает, что вызывали "скорую". Сейчас она в Боткине, живая, но
тяжелая, не пускают к ней.
А твои, значит...
- Да, и мои.
- Эх, ввязался ты...
- Да вот, ввязался сдуру. Главное - непонятно, во что. То ли
какие-то черные маги, то ли:
- И что теперь делать?
- А что делать? Будем брать тот дом. В Крыму. Ты и я.
- М-да. Ты хоть знаешь, что там искать?
- Примерно - знаю... Да, в конце концов, хоть дитя вытащим.
- Ну, разве что.
- Тебе мало?
- По самые уши.
- Если повезет - выйдем на что-то большее.
- Моим недобитым бы такое везение.
- Ты пойми, старикашка: первый раз за двадцать восемь лет - будто
бы звоночек оттуда. Первый раз!..
- А может быть, это другое?
- Может. Но даже если и другое:
Коминт помолчал.
- Ладно, - сказал он и вдруг улыбнулся весело и хищно. - Работаем
рекордный трюк. И если не придем на копчик:
- То быть нам королями, - закончил Николай Степанович.
4.
Д'Артаньян по обыкновению произвел выкладку, и у
него получилось, что час равняется шестидесяти
минутам, а минута - шестидесяти секундам.
Александр Дюма
Они расположились на базарной площади древнего греческого города
Керкенитида и стали ждать ночь. Облака, просвеченные розовым
заходящим солнцем, очень медленно плыли - слева направо...
Здесь при желании можно было без опаски развести небольшой костер:
с земли огонь в раскопе не будет виден, а сверху смотреть некому,
потому что боги от
Земли уже давно и навсегда отвернулись. Дым развеивался бы в
воздухе легким вечерним влажным ветром, а запах его неизбежно
заглушила бы лютая вонь от целебного грязевого озера.
- Давно, видно, тут археологи не бывали, - сказал Коминт.
- Так ведь их сюда и не пустят, - сказал Николай Степанович, -
пока в Киеве не постановят, от кого древние греки произошли: вiд
хохлiв чи вiд москалiв...
- Удивляюсь я, как эти греки тут зимой в хитонах без штанов-то
ходили. В сандалиях на босу ногу.
- Наверное, климат был другой. Князья тьмутараканские охотились с
гепардами, князя Олега тварь наподобие гюрзы укусила... Впрочем, Макс
Волошин, не к ночи будь помянут, именно в греческом одеянии всю жизнь
и проходил здесь.
- И без штанов? - не поверил Коминт.
- Не знаю, не заглядывал...
Гусар тенью скользил по кромке раскопа, неся боевое охранение.
- Белый он, приметный, - вздохнул Коминт.
- Он когда надо белый, - сказал Николай Степанович. - А когда
надо...
Словно услышав, что о нем говорят, пес спрыгнул в раскоп и, огибая
углы фундаментов, выбежал на площадь.
- Кто-то идет, - сказал Николай Степанович, вставая. - Неужели
выследили? Нет, я бы понял. Кто-то посторонний.
- А кто нам свои... - махнул рукой Коминт.
Он проверил "калашников" и снова поставил его на предохранитель.
- Может, кладоискатели не унялись, - предположил Николай
Степанович. - Дай-ка посмотрю... - он закрыл глаза. Здесь, в безлюдье,
могло кое-что и получиться.
Коминт поежился. За много лет их совместной работы он так и не
привык до конца к жутковатым фокусам командира. - Так: Восемь человек,
все с оружием.
И даже... ого! Гранатомет. Серьезные ребята.
- Теперь все серьезные, - проворчал Коминт. - Все с гранатометами.
Одни мы, как сироты...
- А зачем тебе гранатомет?- удивился Николай Степанович. - Ты,
по-моему, ножом и танк вскроешь, как жестянку.
- А на дистанции? - не унимался Коминт.
- Ладно, будет тебе и гранатомет... помолчим-ка пока.
Посыпалась земля. Где-то, невидимые простым глазом, в раскоп
спускались люди.
- Прятаться будем? - спросил Коминт.
- А смысл? Они нас и так не увидят. "Серая вуаль" - штука хитрая.
Сиди и слушай. "Серая вуаль", конечно, не делала человека невидимым.
Просто окружающие как-то забывали на него посмотреть. А посмотрев, тут
же забывали, что посмотрели.
Появились - по их мнению, бесшумно - первые четверо.
- Нормально, командир, - вполголоса сказал один, оборачиваясь. -
Только собака бегает, прирезать бы...
Гусар повернул тяжелую башку и внимательно посмотрел на
говорившего. Тот осекся.
- Слу-ушай, Левка! - сказал другой. - А может, это ихняя собака?
