нас, она сохранила верность натуральному стилю. Мы с Командором, ренегаты,
в присутствии гостьи со строгого нравами Востока облачились в плавки; на
самой же гостье был черный глухой купальник с короткими рукавами и
штанишками - в таком можно гулять по городу, и никто не оглянется. У
лавочника выпали глаза, когда он понял, что эту реликвию мы действительно
хотим взять и даже отдать за нее какие-то деньги. Так мы и поплыли, живая
диаграмма прироста трикотажа на душу населения: слева голая Валечка, в
центре я - в очень экономной, но уже одежде, справа княжна как символ
грядущих достижений. Дно ушло из-под ног, но впереди, метрах в сорока,
была песчаная отмель, где можно будет постоять и передохнуть: княжна
плавала плохо, по-собачьи.
- Странно, - сказала она, - мы жили так близко от моря... два часа на
машине... и так редко бывали там... три раза всего. Не понимаю, клянусь...
- Не надо разговаривать в воде, - сказал я. - Потеряете дыхание.
Валечке надоело плестись наравне с нами, она молча нырнула и через
минуту вынырнула далеко впереди, прямо в лунной дорожке. Там уже шла
отмель, и Валечка стала, приседая, выпрыгивать из воды - почти вся
целиком.
- Вы все так... хорошо плаваете...
- У нас отличные реки. У нас океан. У нас столько озер.
- У нас море... в двух часах... Папе просто... не хотелось... не
любил моря... и нам не давал...
- Давайте руку.
На короткий миг она потеряла контроль над собой: судорожно вцепилась
мне в кисть. Но тут же расслабила пальцы и дальше держалась почти
спокойно. - Расслабьтесь, Кето, расслабьтесь, - сказал я. - Не держите так
высоко голову, не прогибайтесь так сильно, свободнее, свободнее... - я
греб одной левой, и так, гребков в двадцать, мы добрались до Валечки.
Почувствовав песок под ногами, княжна отпустила мою руку и приложила
ладони к щекам.
- Я вдруг испугалась, - сказала она. - Я вдруг чего-то испугалась. Не
боялась ничего, и вот, пожалуйста...
- Постоим, отдышимся, а потом обратно мы отвезем вас на буксире, -
сказал я.
- Нет, я поплыву сама... рядом, но сама... надо же учиться плавать. Я
уже поняла, что неправильно делаю. И... вот... - она стояла по шею в воде,
и я видел только ее лицо с виноватой улыбкой, но понял - она выбирается из
своего костюма. - О-о, я и не знала... не знала вовсе... мы всегда так
запираемся от природы, от Бога... это же - как лететь, лететь самому...
Валечка скользнула к ней и за руку потянула ее от глубины, на
мелководье, а я лег на спину, раскинув руки крестом, и поплыл по течению,
чуть шевеля ногами, и позади остались две девы в лунном свете, а слева
висела сама госпожа луна, голубоватая, как свежий снег, а справа
проступали крупные и мелкие звезды, и под всем этим великолепием плыл я,
раскинув руки, и уже не плыл, а висел, висел без опоры - это было
упоительно. Не знаю, сколько времени я провисел так. Наверное, долго,
потому что отнесло меня довольно далеко. Я возвращался тихим брассом,
глядя вперед, потому что там было на что посмотреть: Валечка и Кето,
взявшись за руки, взмывали над водой, как молодые дельфины, и плюхались
обратно, поднимая фонтаны серебряных искр. Девочки, сказал я, наконец,
выныривая позади них и приобнимая обеих за плечи, нам пора. Командор стоял
на берегу и махал рукой. Не хочу уходить, сказала княжна, просто не
хочу... Ее колотила легкая дрожь. Еще пять минут. Еще пять, согласился я.
Но из веселья уже вышел пар, мы попрыгали, побрызгались и поныряли - без
былого восторга - потом шагнули на глубину и поплыли.
- Никогда не думала, что может... быть такое наслаждение... - сказала
княжна. - Наверное, когда всегда так... это не так остро... а когда первый
раз... и последний... очень остро... очень сильно... спасибо...
На берегу княжна с Валечкой забрались под одно покрывало и
вздрагивали там, согреваясь. Вода была куда теплее воздуха. Я насухо
протер себя полотенцем и натянул футболку.
- Панин идет, - сказал Командор.
Вдали, действительно, кто-то шуршал по песку.
- Нюхом учуял? - не поверил я.
- Говорю - Панин...
Это действительно оказался Панин.
- Вот вы где, - сказал он, подходя. - А я ищу на обычном месте.
Обычным было место на траверзе затопленного контейнера со
снаряжением. Мы ушли оттуда на случай, если Панину понадобится что-нибудь
спрятать или взять. Не понадобилось: Панин был сух.
- Командор тебя метров с двухсот опознал, - сказал я.
- А у него в левый глаз ноктоскоп вставлен, - сказал Панин. - Это
чтоб ты знал.
- Княжна, - сказал я, - позвольте представить: Сергей Панин, наш
лучший актер. Княжна Дадешкелиани.
- Можно просто Кето, - высвободив из-под покрывала руку, княжна
подала ее Панину. Панин тут же продемонстрировал, что он актер и в старом
смысле этого слова: пал на колени и приложился к ручке так, как не снилось
и д`Артаньяну.
- Как работа? - спросил я его, когда он, наконец, оторвался - вернее
сказать, отвалился - от руки.
- Более-менее, - сказал Панин. - Но это нужно видеть глазами. Гера
там сейчас кипятком брызжет.
- Гера? Интересно... Княжна, оставляю вас на Командора, извините...
- Она что, настоящая княжна? - спросил Панин, когда мы отошли метров
на двести.
- Да, вполне.
- Странные вещи творятся на этом свете... Так вот, о деле. Мальчика
мы взяли очень тихо, хорошо взяли... но подержаться нам за него не
удалось.
- То есть?!
- Анафилаксия.
- На аббрутин?
- Да. Сдох на игле.
- Но-омер... вот это номер... - я даже остановился. До сих пор
считалось - не без оснований - что выработка непереносимости к аббрутину -
монополия нашей фирмы. Никого из нас нельзя превратить в буратино: смерть
наступает мгновенно. Значит, теперь и в этом мы не одиноки...
- В квартире мы нашли одну штуку, но пока не скажу, что - сам
увидишь.
- Труп куда дели?
- С трупом все в порядке: продали мусорщикам.
- Сколько они сейчас берут?
- За все - две с половиной.
- Нормально.
- А знаешь, откуда пришла дробилка? Из гаража Скварыгина. Страшный
народ эти мусорщики... Ну, документы мы забрали, купили билет в Бейрут -
на сегодня... в общем, мальчик улетел.
- Ну, Серега, все-таки - что вы там нашли?
- Нет, все сам - и посмотришь, и пощупаешь, и полижешь - все сам.
Гера бродит вокруг нее, как кот вокруг сала...
- Бомба, небось?
- Угм.
- А кроме?
- Вещественного - ничего. Абсолютно чисто. А вот обозвал он нас - как
бы ты думал?
- Как?
- Японскими болванами.
- Японскими?
- Вот и я удивился. Очень. Понимаешь, когда я уже воткнул в него
иглу, он выпихнул кляп и крикнул: "Позовите... а, дураки, японские
болваны!" - и все.
- Интересненько... Да, жалко, что так вот...
- Неожиданно, правда?
- Весьма неожиданно... японские болваны... Может быть, это просто
идиома? Типа "японский городовой"?
- Почему это у грузин должны быть японские идиомы? Тьфу, черт - не
японские, а русские...
- Русские... За кого он вас мог принять? По мордам видно, что не
японцы...
- В том-то и дело. Мы его ждали в квартире. Я и Гера. Эта штука,
бомба - мы ее распаковали, и она лежала прямо по центру. Он это видел,
когда мы его вязали. Он даже не сильно сопротивлялся. Вырываться стал,
когда я взял шприц...
- Все забавнее... Ладно, показывай, что вы добыли...
Панин постучал сложным стуком, а потом отпер дверь своим ключом. Гера
неподвижно сидел в позе роденовского Мыслителя над предметом, размерами и
формой похожим на пятилитровый молочный бидон. Японский городовой... Я
нашарил сзади какой-то стул и сел. Правильно Панин темнил - я все равно не
поверил бы. Именно такую форму и размер - пятилитрового молочного бидона -
имела японская атомная фугасная мина "Тама": плутониевая, тротиловый
эквивалент восемь тысяч тонн...
- Получилось? - спросил Панин.
Гера молча протянул ему кусок фотопленки - совершенно прозрачный.
- Тогда я ничего не понимаю, - сказал Панин.
- Я тоже, - сказал я. - Нельзя ли чуть подробнее?
- Когда мы ехали, - сказал Гера, - в одном месте машины проверяли
радиометрами. Я думал - все. Но нас пропустили, хотя вообще-то "Тама"
очень сильно светит: до пяти рентген в час. Плутоний, сам понимаешь, а
свинца в ней всего двадцать килограммов. Ну, вот я решил проверить...
- Фотопленкой?
- Да. И получается, что так и есть - никакого излучения.
- Тогда, значит...
- Надо лезть внутрь, - сказал Гера. - Надо лезть внутрь, и все.
Плутония там нет, это ясно, а остальное... В общем, ребята, вы пока
погуляйте, я вас позову.
Мы отошли от дома метров на сорок и остановились. За деревьями играла
музыка и бродили цветные сполохи - там танцевали. Кто-то громко смеялся
рядом - громко, заливисто, пьяно.
- Водочки бы, - сказал Панин. - Как твое мнение?
- Не возражаю. Вот сейчас с Герой и возьмем на троих.
- А девочек?
- Не знаю, пьют ли княжны водку.
- Спросим. Она настоящая княжна?
- Ты уже интересовался.
- Ну и что? Я свободный гражданин свободной страны...
- Настоящая.
- Тогда надо будет найти еще двух девочек.
- Подождем, чем там кончится у Геры - может, эта штука оторвет ему
яйца...
Мы оглянулись на дом, и мне вдруг представилось: окна вспыхивают
магнием, и все вокруг становится черным, и из черного пространства
начинают медленно выплывать багровые клочья... Но вместо этого открылась
дверь, и возникший на желтом фоне истонченный светом силуэт Геры дал нам
понять, что все в порядке.
Все в порядке... Под предохранительной крышкой имелся вполне
работоспособный подрывной блок тройного действия, но под блоком не было
ничего: колодец, куда помещается собственно заряд, титановый стакан с
плутонием и взрывчаткой - этот колодец был до краев наполнен крупной
свинцовой дробью...
11.06.1991. 02 ЧАС. ТУРБАЗА "ТУШИНО-ЦЕНТР"
- И что бы вы без меня делали? - гордо сказал Панин, входя. В руках у
него была картонная коробка, из которой высовывались красные головки
бутылок. - Как раз по штучке в ручки.
- Мозель? - недоверчиво вытянул шею Гера. - Где взял?
- И вовсе не мозель. Токай. А где взял... где взял... если все
рассказывать, то как раз до утра хватит. Поэтому - давайте просто тяпнем
за любовь.
Девочки, которых все тот же Панин подцепил в аллеях, Оксана и Грета -
зааплодировали. Гера, как обладатель самой точной руки, руки минера, стал
разливать по стаканам. Потом Командор взялся сказать тост.
- Милые дамы и уважаемые господа! Либен дамен унд вертер геррен!
Шановни панове! Генацвали! Только что на наших глазах человек совершил
поступок, достойный героя античных времен: в этом переполненном людьми
Вавилоне, в этой обители кошмаров, где по наступлении темноты спрос
начинает резко превышать предложение и в ночном воздухе повисает вполне
уловимый аромат совдепии - он добыл, урвал, оттяпал у судьбы чудесный
напиток, дар благословенной Паннонии, и принес его сюда, нам, для нашего
наслаждения, хотя вполне мог бы выпить все это сам, мы знаем его
способности. Но - принес. Что подвигло его на это? - спросил бы недоуменно
какой-нибудь законопослушный гражданин республики Иудея. И был бы в корне
неправ со своим вопросом, ибо мы-то с вами знаем заведомо правильный
ответ: им двигал исконный арийский коллективизм, то есть такое
умоположение и миросозерцание, при котором невозможен иной образ действия,
