меня как-нибудь не так... неужели нет какого-нибудь запасного канала
связи?
- Есть, - сказала княжна. - Но еще не время прибегать к нему. Нет
ведь никакой спешки, не так ли?
- Спешки пока нет...
- В конце концов, у Грифа есть возможность самому связаться со мной.
- Об этом мы не договаривались.
- Не беспокойтесь, Игорь, это одноразовая и односторонняя связь...
условный сигнал.
- Об этом я должен был догадаться... Впрочем, все это действительно
неважно.
- Пан, - подала, как и условились, голос Валечка. - А не сменить ли
нам географию?
- Географию... географию... можно и географию. Я не разыгрывал
нерешительность - я и на самом деле ее испытывал. Мне вдруг остро
разонравился первоначальный - мой же - план: накачать княжну наркотиками и
держать в подвале у Ганса до тех пор, пока не появится возможность вывезти
ее в Сибирь. И вот сейчас я на ходу решал, как сделать так, чтобы наша
группа тоже "погибла" и мы с княжной остались вдвоем в Москве - с
перспективой безумного романа на краю братской могилы и моего
форсированного внедрения в систему "Пятого марта"... И в этом случае
Валечка была третьей лишней - не только как ревнивая соперница - ха! - а,
главным образом, как "человек без паспорта". До сих пор никому еще не
удалась полноценная подделка паспортов Рейха, и в нашей группе только я и
Командор имели документально обеспеченные легенды и могли не опасаться
проверки любого уровня. Валечка же имела только сибирский паспорт, что не
вызывало бы подозрений, будь она лояльной гражданкой; но террористка из
Сибири - это уже слишком. Тарантул как-то философствовал на тему идеальной
паспортной системы. Конечно, в Рейхе трудно работать, говорил он. С тех
пор, как стало невозможно подделать паспорт или жить по чужому паспорту,
или без паспорта, классическая конспирация потеряла смысл. Невозможно
смешаться с толпой. Зато, когда паспорт Рейха удается все-таки добыть -
это сложная, многоходовая, ювелирная, штучная, безумно дорогостоящая
операция - то обладатель его получает настоящую шапку-невидимку; любой
проверяющий поверит тому, что есть в паспорте и в памяти паспортного
раухера - пусть даже вопреки бьющей в глаза реальности... В принципе,
Валечку уже можно отправлять домой, свое дело она сделала...
- Давайте-ка съездим к Гансу, - сказал я.
- Я переоденусь, - сказала княжна.
Она скрылась в своей комнате. Я наклонился к уху Валечки.
- Все меняется, - прошептал я. - Ты летишь домой - прямо сейчас. Я
тебя высажу у аэропорта. Выходя, скажешь мне: через час у Ганса - и,
естественно, не придешь.
- Ты переигрываешь, Пан, - покачала головой Валечка.
- Я просто делаю другой ход.
- Как знаешь.
Мы замолчали. Валечка, хмурясь, смотрела куда-то в угол. Вышла
княжна, в черной юбке и белой кружевной блузке - купили вчера в той же
лавочке, где и знаменитый купальник с рукавами. Но на этот раз стиль
десятых годов оказался к лицу.
- Я готова, - улыбнулась она.
- В путь.
Машину, которая нам осталась, брал сам Венерт, автомеханик милостью
божией, и я сразу отметил это. "Хеншель-Адажио", семидесятого года, драный
и мятый - но мотор! Но подвески! Мы выпорхнули на шоссе и полетели к
городу, почти не касаясь асфальта.
Но прямым путем к аэропорту нам не дали проехать: примерно в
полукилометре от коммерческого центра "Норд" Питерская была перекрыта
танками, и всех сгоняли на Хорошевский просек, с которого не было съезда
до самого Пресненского узла, там мы покрутились по лепесткам, пытаясь
выскочить на Питерскую, но ничего у нас не получилось: аэропорт был
прикрыт со всех сторон. Да, пожалуй, не следует лезть туда очертя
голову... и вообще - можно уехать в Питер или в Нижний, а уж оттуда
потом...
Я крутил руль, жал попеременно то газ, то тормоз, перепрыгивал из
ряда в ряд, сквозь синюю пелену вглядывался в обезумевших дорожных
полицейских, пытаясь угадать их следующие жесты, сделать так, чтобы
оказаться там, куда мне нужно, куда я хочу попасть - а между тем внутри
меня рождалось и смораживалось в тяжелый лед глухое, безнадежное отчаяние,
и рука непроизвольно тянулась к приборному щитку: включить "дворники",
смахнуть, протереть все это, перед глазами, что мешает, застит, не дает
увидеть, не дает проехать... Наконец, нас вынесло на зады Геринговского
культурного центра, в тихий переулок, прямо к открытым боковым воротам
грандиозной подземной автостоянки.
Пешком, оно надежнее... Рассуждая на эту и сопутствующие темы, под
руки с двумя обаятельнейшими девушками видимой стороны Земли, я и не
заметил, как угодил в ловушку: переулочек, выходящий на Садовую рядом с
сибирским посольством, оказался забит народом, мы полезли сквозь толпу, на
нас зашикали, и, волей-неволей, пришлось снизить темп и слушать, что
говорят. Над головами лениво шевелились трехцветные флаги, было несколько
плакатов: "Россия - россиянам", "Толстой! Скажи мне, кто твой друг...", "В
единстве - сила". Еле видный над головами, лысый человечек яростно кричал,
доносились отдельные слова, понять общий смысл было невозможно. Впрочем,
"великая нация" у него получалось очень четко. Что он говорит, что? -
подпрыгивал рядом со мной парень в спецовке. Спроси что полегче,
посоветовал я. Они у него, гады, всегда микрофон отключают, сказал
парнишка и полез в толпу. "Гуманный и демократический национал-социализм -
это..." - донеслось до моих ушей. Таща за собой девочек, я стал
продираться по пробитому пролетарием проходу... продвижение проходимца
происходило... просто проницательно... Наконец, мы вырвались на тротуар
Садовой.
Здесь было ничуть не просторнее. Перед посольским фасадом на тротуаре
и узкой полоске бывшего газона - еще два года назад здесь был шикарный
газон с полевыми цветами и какими-то экзотическими елочками, карликовыми
колымскими соснами и стелющейся полярной березкой - на этом пятачке
собралось тысячи две московского люда. Вдоль ограждения тротуара цепью
стояли полицейские в защитных шлемах и наплечниках, с дубинками в руках;
на стоянке машин виднелись три узколобые морды серых тюремных автобусов.
Между тем у трибуны - или на чем там они стояли? На ящике, бочке,
лотке мороженщика? - то есть шагах в десяти от нас, началась возня.
Кого-то не пускали, кого-то вталкивали наверх. Вот он, возвысился: красная
круглая морда под нашлепкой черных слипшихся волос. Голос не в пример
сильнее, чем у лысого, никакой микрофон не нужен. "Сограждане!!!" - даже
не надсаживаясь, он перекрыл и шум толпы, и шум уличного движения. "Россия
на распутье! И как она пойдет! Знает только Господь! Нам грозят! Справа и
слева! И внешний враг! И внутренний! Нас призывают! Хранить верность тому!
Против чего отцы! Шли с винтовками в руках! Или присягнуть тому! Против
чего восстали! Наши деды! Национал-социалисты! Хотят навечно повязать нас!
С дряхлеющей Германией! Передельщики! Желают видеть на нашей шее!
Сибирских купцов! И генералов! Не выйдет! Господа! Путь России лежит
поверх! Замшелых догм! Не раса и не мошна! А вера! Вот что будет
определять! Вехи новой России! Нельзя служить Богу! И маммоне! Ибо сказал
Христос! Раздай деньги свои! И иди со мной! Не с Германией! И не с
Сибирью! А с Христом! И путем Христа! Мы выйдем из нынешнего мрака! Встав
на святой путь!.." Так он вещал минут десять. Мы потихоньку продавливались
назад, к краю толпы. Вдруг рядом вспыхнула потасовка: несколько парней в
черных кожаных куртках набросились на кучку гемов, черт знает как попавших
на этот митинг. Гемы отбивались. Тут же засвистели полицейские свистки,
замелькали дубинки. Толпа шарахнулась, девочек оторвало от меня и
закружило - впрочем, рядом. Внезапно меня схватили сзади, повисли на
руках, подсекли - я упал лицом вниз. Защелкнулись наручники. Я не
сопротивлялся, не тратил силы. В конце концов, в моем положении такой вот
арест на пару часов, быстрый суд, штраф в полсотни марок - самое лучшее,
что можно придумать. Валечка же вполне способна позаботиться о княжне...
Так я думал, пока меня волокли за локти, потом заставили бежать... Но мы
пробежали мимо тюремных автобусов, обогнули их - там с распахнутой дверцей
стоял легковой "Пони". Меня втолкнули на заднее сиденье, один из
схвативших меня сел рядом, другой - за руль, и мы рванули с места, как на
гонках. Вот это мне уже не понравилось.
- А в чем вообще дело? - как можно агрессивнее осведомился я.
- Узнаешь, - пообещал мне тот, который сидел рядом со мной. Он был
очень доволен собой - спортивного вида парень лет двадцати пяти, коротко
стриженый, с квадратной челюстью и очень светлыми глазами. - Все узнаешь.
В свое время.
Ладно, подумал я. Я к вам не просился... Гудини освобождался из
наручников за полминуты, мне - для одной руки - требовалось минут пять. Я
сидел вполоборота к светлоглазому, скованные руки за спиной, и старательно
делал вид, что смотрю по сторонам. На самом деле я и не видел ничего
снаружи, не до того мне было...
- Но ты, козел, учти, что тебя я не забуду, - сказал я, когда левая
кисть выскользнула из браслета и кости встали на место. - Таких ублюдков,
как ты...
Он чуть наклонился вперед и вправо, чтобы вмазать мне в челюсть, и
подставился: правым запястьем, утяжеленным браслетами, я ударил его в
подбородок, а когда он откинулся назад, рубанул по шее. Тут же отключил
обернувшегося шофера, перехватил руль, свернул к обочине, кого-то подрезав
- завизжали тормоза - ткнулся в бордюр. Вспыхнула синяя мигалка, взвыла
сирена - пересекая ряды, ко мне поворачивал полицейский патруль. Нет, это
было ни к чему - я, пригибаясь, пересек тротуар и нырнул в подворотню.
Меня вело наитие. Другая подворотня... дыра в заборе... низкий заборчик...
Наконец, я понял, что оторвался.
Так... вот теперь, сев на эту удобную скамеечку, можно попробовать
сориентироваться... Правая рука освободилась, я повнимательнее рассмотрел
наручники: странно, нет ни номера, ни фабричной марки... Бросил в мусорный
контейнер. Хорошо... где же меня везли? Нет, не помню. Места странно
знакомые... вот эти дома за литыми решетками?.. Черт, не могу сообразить.
Вон на углу таблички с названиями улиц... Осел ты, Пан, и память у тебя
дырявая... хотя, с другой стороны, дорогу проходными дворами ведь нашел
же? Переулок Незаметный, улица Деникина - не того Деникина, который Антон
Иванович, командующий Добровольческой армией, зимой сорок второго года
возглавивший Комитет граждан России и умерший при странных обстоятельствах
летом сорок шестого года на борту военного транспорта по пути из Сиэтла во
Владивосток, - а того, который "даже не однофамилец": Федор Федорович,
премьер-министр первого послебольшевистского правительства России,
добившийся для России перехода из статуса протектората в статус земли
Рейха... Так: вон тот дом. Подворотня с мусорными баками, старый дворик,
столетний вяз посередине... Я поднялся на второй этаж и позвонил. Не
открывали долго, я уже поворачивался, чтобы уйти, но тут зашлепали шаги, и
знакомый голос спросил:
- Кто там?
- Я, Клавдия Павловна.
- Игорь?! - дверь приоткрылась, и возникло мышиное личико Клавдии
Павловны, экс-квази-тещи. Квази - потому что у нас со Снежаной был
квази-брак, тогда, в то время, браки россиян и сибиряков уже не
преследовались, но еще не разрешались. Ну, а экс - это понятно.
- Ну, конечно, я.
- Ой, ну проходи же, проходи, только не смотри на меня, я еще не
одевалась сегодня... - она зашлепала в полумрак комнат. Клавдия Павловна
