минуту что-нибудь не будет сделано", она прикажет казнить всех
окружающих (это-то замечание и было причиной того, что у всех
был такой унылый и тревожный вид).
Аня могла ответить только одно: "Кот принадлежит Герцогине.
Вы бы лучше ее спросили".
- Она в тюрьме, - сказала Королева палачу. - Приведи ее
сюда.
И палач пустился стрелой.
Тут голова Кота стала таять, и когда, наконец, привели
Герцогиню, ничего уж не было видно. Король и палач еще долго
носились взад и вперед, отыскивая приговоренного, остальные же
пошли продолжать прерванную игру.
Глава 9. ПОВЕСТЬ ЧЕПУПАХИ
- Ты не можешь себе представить, как я рада видеть тебя,
моя милая деточка! - сказала Герцогиня, ласково взяв Аню под
руку.
Ане было приятно найти ее в таком благодушном настроении.
Она подумала, что это, вероятно, перец делал ее такой
свирепой, тогда в кухне.
- Когда я буду герцогиней, - сказала она про себя (не
очень, впрочем, на это надеясь), - у меня в кухне перца вовсе
не будет. Суп без перца и так хорош. Быть может, именно
благодаря перцу люди становятся так вспыльчивы, - продолжала
она, гордясь тем, что нашла новое правило. - А уксус
заставляет людей острить, а лекарства оставляют в душе горечь,
а сладости придают мягкость нраву. Ах, если б люди знали эту
последнюю истину! Они стали бы щедрее в этом отношении...
Аня так размечталась, что совершенно забыла присутствие
Герцогини и вздрогнула, когда около самого уха услыхала ее
голос.
- Ты о чем-то думаешь, моя милочка, и потому молчишь. Я
сейчас не припомню, как мораль этого, но, вероятно, вспомню
через минуточку.
- Может быть, и нет морали, - заметила было Аня.
- Стой, стой, деточка, - сказала Герцогиня, - у всякой вещи
есть своя мораль - только нужно ее найти. - И она, ластясь к
Ане, плотнее прижалась к ее боку.
Такая близость не очень понравилась Ане: во-первых,
Герцогиня была чрезвычайно некрасива, а во-вторых, подбородок
ее как раз приходился Ане к плечу, и это был острый, неудобный
подбородок. Однако Ане не хотелось быть невежливой, и поэтому
она решилась терпеть.
- Игра идет теперь немного глаже, - сказала она, чтобы
поддержать разговор.
- Сие верно, - ответила Герцогиня, - и вот мораль этого:
любовь, любовь, одна ты вертишь миром!
- Кто-то говорил, - ехидно шепнула Аня, - что мир вертится
тогда, когда каждый держится своего дела.
- Ну что ж, значенье более или менее то же, - сказала
Герцогиня, вдавливая свой остренький подбородок Ане в плечо. -
И мораль этого: слова есть - значенье темно иль ничтожно.
"И любит же она из всего извлекать мораль!" - подумала Аня.
- Я чувствую, ты недоумеваешь, отчего это я не беру тебя за
талию, - проговорила Герцогиня после молчанья. - Дело в том,
что я не уверена в характере твоего фламинго. Произвести ли
этот опыт?
- Он может укусить, - осторожно ответила Аня, которой вовсе
не хотелось, чтобы опыт был произведен.
- Справедливо, - сказала Герцогиня, - фламинго и горчица -
оба кусаются. Мораль: у всякой пташки свои замашки.
- Но ведь горчица - не птица, - заметила Аня.
- И то, - сказала Герцогиня. - Как ясно ты умеешь излагать
мысли!
- Горчица - ископаемое, кажется - продолжала Аня.
- Ну, конечно, - подхватила Герцогиня, которая,
по-видимому, готова была согласиться с Аней, что бы та ни
сказала. - Тут недалеко производятся горчичные раскопки. И
мораль этого: не копайся!
- Ах, знаю, - воскликнула Аня, не слушая. - Горчица - овощ.
Не похожа на овощ, а все-таки овощ.
- Я совершенно такого же мненья, - сказала Герцогиня. -
Мораль: будь всегда сама собой. Или проще: не будь такой,
какой ты кажешься таким, которым кажется, что такая, какой ты
кажешься, когда кажешься не такой, какой была бы, если б была
не такой.
- Я бы лучше поняла, если б могла это записать, - вежливо
проговорила Аня. - А так я не совсем услежу за смыслом ваших
слов.
- Это ничто по сравнению с тем, что я могу сказать, -
самодовольно ответила Герцогиня.
- Ах, не трудитесь сказать длиннее! - воскликнула Аня.
- Тут не может быть речи о труде, - сказала Герцогиня. -
Дарю тебе все, что я до сих пор сказала.
"Однако, подарок! - подумала Аня. - Хорошо, что на
праздниках не дарят такой прелести". Но это сказать громко она
не решилась.
- Мы опять задумались? - сказала Герцогиня, снова ткнув
остреньким подбородком.
- Я вправе думать, - резко ответила Аня, которая начинала
чувствовать раздраженье.
- Столько же вправе, сколько свиньи вправе лететь; и мор...
Тут, к великому удивлению Ани, голос Герцогини замолк,
оборвавшись на любимом слове, и рука, державшая ее под руку,
стала дрожать. Аня подняла голову: перед ними стояла Королева
и, скрестив руки, насупилась, как грозовая туча.
- Прекрасная сегодня погодка, ваше величество, - заговорила
Герцогиня тихим, слабым голосом.
- Предупреждаю, - грянула Королева, топнув ногой, - или ты,
или твоя голова сию минуту должны исчезнуть. Выбирай!
Герцогиня выбрала первое и мгновенно удалилась.
- Давай продолжать игру, - сказала Королева, обратившись к
Ане. И Аня была так перепугана, что безмолвно последовала за
ней по направлению к крокетной площадке. Остальные гости,
воспользовавшись отсутствием Королевы, отдыхали в тени
деревьев. Однако как только она появилась, они поспешили
вернуться к игре, причем Королева вскользь заметила, что будь
дальнейшая задержка, она их всех казнит.
В продолжение всей игры Королева не переставая ссорилась то
с одним, то с другим и орала: "Отрубить ему голову".
Приговоренного уводили солдаты, которые при этом должны были,
конечно, переставать быть дугами, так что не прошло и полчаса,
как на площадке не оставалось более ни одной дужки, и уже все
игроки, кроме королевской четы и Ани, были приговорены к
смерти.
Тогда, тяжело переводя дух, Королева обратилась к Ане:
- Ты еще не была у Чепупахи?
- Нет, - ответила Аня. - Я даже не знаю, что это.
- Это то существо, из которого варится поддельный
черепаховый суп, - объяснила Королева.
- В первый раз слышу! - воскликнула Аня.
- Так пойдем, - сказала Королева. - Чепупаха расскажет тебе
свою повесть.
Они вместе удалились, и Аня успела услышать, как Король
говорил тихим голосом, обращаясь ко всем окружающим: "Все
прощены".
"Вот это хорошо, - подумала Аня. До этого ее очень угнетало
огромное число предстоящих казней.
Вскоре они набрели на Грифа, который спал на солнцепеке.
- Встать, лежебока! - сказала Королева. - Изволь проводить
барышню к Чепупахе, и пусть та расскажет ей свою повесть. Я
должна вернуться, чтобы присутствовать при нескольких казнях,
которые я приказала привести в исполнение немедленно.
И она ушла, оставив Аню одну с Грифом.
рассудила, что все равно, с кем быть - с ним, или со свирепой
Королевой.
Гриф сел и протер глаза. Затем смотрел некоторое время
вслед Королеве, пока та не скрылась, и тихо засмеялся.
- Умора! - сказал Гриф не то про себя, не то обращаясь к
Ане.
- Что умора? - спросила Аня.
- Да вот она, - ответил Гриф, потягиваясь. - Это, знаете
ль, все ее воображенье: никого ведь не казнят. Пойдем!
- Все тут говорят - пойдем! Никогда меня так не туркали,
никогда!
Спустя несколько минут ходьбы они увидели вдали Чепупаху,
которая сидела грустная и одинокая на небольшой скале. А
приблизившись, Аня расслышала ее глубокие, душу раздирающие
вздохи. Ей стало очень жаль ее.
- Какая у нее печаль? - спросила она у Грифа, и Гриф
отвечал почти в тех же словах, что и раньше: "Это все ее
воображенье. У нее, знаете, никакого и горя нет!"
Они подошли к Чепупахе, которая посмотрела на них большими
телячьими глазами, полными слез, но не проронила ни слова.
- Вот эта барышня, - сказал Гриф, - желает услышать твою
повесть.
- Я все ей расскажу, - ответила Чепупаха глубоким, гулким
голосом.
- Садитесь вы оба сюда и молчите, пока я не кончу.
Сели они, и наступило довольно долгое молчанье. Аня
подумала: "Я не вижу, как она может кончить, если не начнет".
Но решила терпеливо ждать.
- Некогда, - заговорила, наконец, Чепупаха, глубоко
вздохнув, - я была настоящая черепаха.
Снова долгое молчанье, прерываемое изредка возгласами Грифа
- хкрр, хкрр... - и тяжкими всхлипами Чепупахи.
Аня была близка к тому, чтобы встать и сказать: "Спасибо,
сударыня, за ваш занимательный рассказ", но все же ей
казалось, что должно же быть что-нибудь дальше, и потому она
оставалась сидеть смирно и молча ждала.
- Когда мы были маленькие, - соизволила продолжать
Чепупаха, уже спокойнее, хотя все же всхлипывая по временам, -
мы ходили в школу на дне моря. У нас был старый, строгий
учитель, мы его звали Молодым Спрутом.
- Почему же вы звали его молодым, если он был стар? -
спросила Аня.
- Мы его звали так потому, что он всегда был с прутиком, -
сердито ответила Чепупаха. - Какая вы, право, тупая!
- Да будет вам, стыдно задавать такие глупые вопросы! -
добавил Гриф. И затем они оба молча уставились на бедняжку,
которая готова была провалиться сквозь землю. Наконец, Гриф
сказал Чепупахе: "Валяй, старая! А то никогда не окончишь".
И Чепупаха опять заговорила.
- Мы ходили в школу на дне моря - верьте, не верьте.
- Я не говорила, что не верю, - перебила Аня.
- Говорили, - сказала Чепупаха.
- Прикуси язык, - добавил Гриф, не дав Ане возможности
возразить.
Чепупаха продолжала;
- Мы получали самое лучшее образованье - мы ходили в школу
ежедневно.
- Я это тоже делала, - сказала Аня. - Нечего вам гордиться
этим.
- А какие были у вас предметы? - спросила Чепупаха с легкой
тревогой.
- Да всякие, - ответила Аня, - география, французский...
- И поведенье? - осведомилась Чепупаха.
- Конечно, нет! - воскликнула Аня.
- Ну так ваша школа была не такая хорошая, как наша, -
сказала Чепупаха с видом огромного облегченья. - У нас, видите
ли, на листке с отметками стояло между прочими предметами и
"поведенье".
- И вы прошли это? - спросила Аня.
- Плата за этот предмет была особая, слишком дорогая для
меня, - вздохнула Чепупаха. - Я проходила только обычный курс.
- Чему же вы учились? - полюбопытствовала Аня.
- Сперва, конечно, - чесать и питать. Затем были четыре
правила арифметики: служенье, выметанье, уморженье и пиленье.
- Я никогда не слышала об уморженьи, - робко сказала Аня. -
Что это такое?
Гриф удивленно поднял лапы к небу. "Крота можно укротить? -
спросил он.
- Да... как будто можно, - ответила Аня неуверенно.
- Ну так, значит, и моржа можно уморжить, - продолжал Гриф.
- Если вы этого не понимаете, вы просто дурочка.
Аня почувствовала, что лучше переменить разговор. Она снова
обратилась к Чепупахе: "Какие же еще у вас были предметы?"
- Много еще, - ответила та. - Была, например, лукомория,
древняя и новая, затем - арфография (это мы учились на арфе
играть), затем делали мы гимнастику. Самое трудное было -
язвительное наклонение.
- На что это было похоже? - спросила Аня.
- Я не могу сама показать, - сказала Чепупаха. - Суставы
мои утратили свою гибкость. А Гриф никогда этому не учился.
- Некогда было, - сказал Гриф. - Я ходил к другому учителю
- к Карпу Карповичу.
- Я никогда у него не училась, - вздохнула Чепупаха. - Он,
говорят, преподавал Ангельский язык.
- Именно так, именно так, - проговорил Гриф, в свою очередь
вздохнув. И оба зверя закрылись лапками.
- А сколько в день у вас было уроков? - спросила Аня, спеша
переменить разговор.
- У нас были не уроки, а укоры, - ответила Чепупаха. -
