чрезвычайно дурном расположении духа, то она пошла прочь.
- Стой! - крикнула Гусеница. - У меня есть нечто важное
тебе сообщить.
Это звучало соблазнительно. Аня воротилась.
- Владей собой, - молвила Гусеница.
- Это все? - спросила Аня, с трудом сдерживая негодованье.
- Нет, - сказала Гусеница.
Аня решила, что она может подождать, благо ей нечего
делать: может быть, она услышит что-нибудь любопытное. В
продолжение нескольких минут Гусеница молчаливо попыхивала, но
наконец раскрестила руки, опять вынула изо рта кальян и
сказала:
- Значит, ты считаешь, что ты изменилась, не так ли?
- Так, - подтвердила Аня. - Я не могу вспомнить вещи,
которые всегда знала, и меняю свой рост каждые десять минут.
- Какие вещи? - спросила Гусеница.
- Вот, например, я попробовала прочесть наизусть: "Птичка
божия не знает", а вышло совсем не то, - с грустью сказала
Аня.
- Прочитай-ка "Скажи-ка, дядя, ведь не даром", - приказала
Гусеница.
Аня сложила руки на коленях и начала:
- Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Тебя считают очень старым:
Ведь, право же, ты сед
И располнел ты несказанно.
Зачем же ходишь постоянно
На голове? Ведь, право ж, странно
Шалить на склоне лет!
И молвил он: "В былое время
Держал, как дорогое бремя,
Я голову свою...
Теперь же, скажем откровенно,
Мозгов лишен я совершенно
И с легким сердцем, вдохновенно
На голове стою".
- Ах, дядя, - повторяю снова:
Достиг ты возраста честного,
Ты - с весом, ты - с брюшком...
В такие годы ходят плавно,
А ты, о старец своенравный,
Влетел ты в комнату недавно
- Возможно ль? - кувырком!
- Учись, юнец, - мудрец ответил. -
Ты, вижу, с завистью приметил,
Как легок мой прыжок.
Я с детства маслом мазал ножки,
Глотал целебные лепешки
Из гуттаперчи и морошки -
Попробуй-ка, дружок!
- Ах, дядя, дядя, да скажи же,
Ты стар иль нет? Одною жижей
Питаться бы пора!
А съел ты гуся - да какого!
Съел жадно, тщательно, толково,
И не осталось от жаркого
Ни одного ребра!
Я как-то раз, - ответил дядя,
Живот величественно гладя, -
Решал с женой моей
Вопрос научный, очень спорный,
И спор наш длился так упорно,
Что отразился благотворно
На силе челюстей.
- Еще одно позволь мне слово:
Сажаешь ты угря живого
На угреватый нос.
Его подкинешь два-три раза,
Поймаешь... Дядя, жду рассказа:
Как приобрел ты верность глаза?
Волнующий вопрос!
- И совершенно неуместный, -
Заметил старец. - Друг мой, честно
Ответил я на три
Твои вопроса. Это много. -
И он пошел своей дорогой,
Шепнув загадочно и строго:
- Ты у меня смотри!
- Это неправильно, - сказала Гусеница.
- Не совсем правильно, я боюсь, - робко отвечала Аня, -
некоторые слова как будто изменились.
- Неправильно с начала до конца, - решила Гусеница, и за
этим последовало молчанье.
Гусеница первая заговорила:
- Какого роста ты желаешь быть? - спросила она.
- Ах, это мне более или менее все равно, - ответила Аня
поспешно. - Но только, знаете ли, неприятно меняться так
часто.
- Я не знаю, - сказала Гусеница.
Аня промолчала: никто никогда не перечил ей так и она
чувствовала, что теряет терпенье.
- А сейчас вы довольны? - осведомилась Гусеница.
- Да как вам сказать? Мне хотелось бы быть чуточку
побольше, - сказала Аня. - Три дюйма - это такой глупый рост!
- Это чрезвычайно достойный рост! - гневно воскликнула
Гусеница, взвиваясь на дыбы (она была как раз вышиной в три
дюйма.)
- Но я к этому не привыкла! - жалобно протянула бедная Аня.
И она подумала про себя: "Ах, если о эти твари не были так
обидчивы!"
- Со временем привыкнешь! - сказала Гусеница и опять сунула
в рот кальянную трубку и принялась курить.
Аня терпеливо ждала, чтобы она вновь заговорила. Через
несколько минут Гусеница вынула трубку, раз, два зевнула и
потянулась. Затем она мягко слезла с гриба и уползла в траву.
"Один край заставит тебя вырасти, другой - уменьшиться", -
коротко сказала она, не оглядываясь.
"Один край чего? Другой край чего?" - подумала Аня.
- Грибной шапки, - ответила Гусеница, словно вопрос задан
был громко, - и в следующий миг она скрылась из виду.
Аня осталась глядеть задумчиво на гриб, стараясь уяснить
себе, какая левая сторона и какая правая. И так как шапка была
совершенно круглая, вопрос представлялся нелегкий. Наконец она
протянула руки, насколько могла, обхватила шапку гриба и
отломила обеими руками по одному кусочку с того и другого
края.
- Какой же из них заставит меня вырасти? - сказала она про
себя и погрызла кусочек в правой руке, чтобы узнать
последствие. Тотчас же она почувствовала сильный удар в
подбородок и в ногу - они столкнулись!
Внезапность этой перемены очень ее испугала. Нельзя было
терять времени - она быстро таяла. Тогда она принялась за
другой кусочек. Подбородок ее был так твердо прижат к ноге,
что нелегко было открыть рот. Но наконец ей это удалось, и она
стала грызть кусочек, отломанный с левого края.
..............................................................
- Слава Богу, голова моя освободилась! - радостно
воскликнула Аня, но тотчас же тревожно смолкла, заметив, что
плечи ее исчезли из вида. Все, что она могла различить, глядя
вниз, была длиннейшая шея, взвивающаяся из моря зелени.
- Что это зеленое? - спросила себя Аня. - И куда же исчезли
мои бедные плечи? И как же это я не могу рассмотреть мои
бедные руки? - Она двигала ими, говоря это, но вызывала только
легкое колебанье в листве, зеленеющей далеко внизу.
Так как невозможно было поднять руки к лицу, она
попробовала опустить голову к рукам и с удовольствием
заметила, что шея ее, как змея, легко сгибается в любую
сторону. Она обратила ее в изящную извилину и уже собиралась
нырнуть в зелень (которая оказалась не чем иным, как
верхушками тех самых деревьев, под которыми она недавно
бродила) - но вдруг резкое шипенье заставило ее откинуться:
крупный голубь, налетев на нее, яростно бил ее крыльями по
щекам.
- Змея! - шипел Голубь.
- Я вовсе не змея, - в негодовании сказала Аня.
- Змея, - повторил Голубь, но уже тише, и прибавил, как бы
всхлипнув: - Я уже испробовал всевозможные способы и ничего у
меня не выходит.
- Я совершенно не знаю, о чем вы говорите, - сказала Аня.
- Пробовал я корни деревьев и речные скаты и кустарники, -
продолжал Голубь, не обращая на нее внимания, - но эти змеи!
Никак им не угодишь!
Недоуменье Ани все росло. Но ей казалось, что не стоит
перебивать Голубя.
- И так не легко высиживать яйца, - воскликнул он, - а тут
еще изволь днем и ночью оберегать их от змей! Да ведь я глаз
не прикрыл за последние три недели!
- Мне очень жаль, что вас тревожили, - сказала Аня, которая
начинала понимать, к чему он клонит.
- И только я выбрал самое высокое дерево во всем лесу, -
продолжал Голубь, возвышая голос до крика, - и только успел
порадоваться, что от них отделался, как нате вам, они,
вертлявые гадины, с неба спускаются. Прочь, змея!
- Да я же говорю вам - я вовсе не змея! - возразила Аня, -
я... я... я...
- Ну? Кто же ты? - взвизгнул Голубь. - Вижу, что ты
стараешься придумать что-нибудь.
- Я - маленькая девочка, - проговорила Аня не совсем
уверенно, так как вспомнила, сколько раз она менялась за этот
день.
- Правдоподобно, нечего сказать! - презрительно прошипел
Голубь. - Немало я видел маленьких девочек на своем веку, но
девочки с такой шеей - никогда! Нет, нет! Ты - змея, и нечего
это отрицать. Ты еще скажи, что никогда не пробовала яиц!
- Разумеется, пробовала, - ответила правдивая Аня, - но
ведь девочки столько же едят яйца, как и змеи.
- Не думаю, - сказал Голубь. - Но если это и правда, то,
значит, они тоже в своем роде змеи - вот и все.
Ане показалось это совсем новой мыслью, и она замолчала на
несколько мгновений, что дало Голубю возможность добавить: -
Ты ищешь яйца, это мне хорошо известно, и безразлично мне,
девочка ты или змея!
- Мне это не все равно, - поспешно сказала Аня. - Но дело в
том, что я яиц не ищу, а если б и искала, то во всяком случае
мне не нужны были бы ваши: я не люблю их сырыми.
- Тогда убирайся, - проворчал Голубь и с обиженным видом
опустился в свое гнездо. Аня же скрючилась между деревьями,
причем шея ее все запутывалась в ветвях, и ей то и дело
приходилось останавливаться, чтобы распутать ее.
Вспомнив, что в руках у нее остались оба кусочка гриба, она
осторожно принялась за них, отгрызая немного то от одного, то
от другого и становясь то выше, то ниже, пока, наконец, не
вернулась к своему обычному росту.
Так много времени прошло с тех пор, как была она сама
собой, что сперва ей показалось это даже несколько странным.
Но вскоре она привыкла и стала сама с собой говорить.
- Ну вот, первая часть моего плана выполнена! Как сложны
были все эти перемены! Никогда не знаешь, чем будешь через
минуту! Как бы ни было, а теперь я обычного роста. Следующее -
это пробраться в чудесный сад - но как это сделать, как это
сделать?
Так рассуждая, она внезапно вышла на прогалину и увидела
крошечный домик около четырех футов вышины.
"Кто бы там ни жил, - подумала Аня, - нехорошо явиться туда
в таком виде: я бы до чертиков испугала их своей величиной! -
Она опять принялась за правый кусочек гриба и только тогда
направилась к дому, когда уменьшилась до десяти дюймов.
Глава 6. ПОРОСЕНОК И ПЕРЕЦ
Некоторое время она глядела на домик молча. Вдруг из леса
выбежал пышный лакей (она приняла его за лакея благодаря
ливрее: иначе, судя по его лицу, она назвала бы его рыбой) - и
громко постучал костяшками рук о дверь. Отпер другой лакей,
тоже в пышной ливрее, раскоряченный, лупоглазый, необычайно
похожий на лягушку. И у обоих волосы были мелко завиты и густо
напудрены.
Ане было очень любопытно узнать, что будет дальше, и, стоя
за ближним стволом, она внимательно прислушивалась.
Лакей-Рыба начал с того, что вытащил из-под мышки
запечатанный конверт величиной с него самого и, протянув его
лакею, открывшему дверь, торжественно произнес: "Для
Герцогини. Приглашение от Королевы на игру в крокет".
Лакей-Лягушка таким же торжественным тоном повторил, слегка
изменив порядок слов: "От Королевы. Приглашение для Герцогини
на игру в крокет".
Затем они оба низко поклонились и спутались завитками.
Аню это так рассмешило, что она опять скрылась в чащу,
боясь, что они услышат ее хохот, и когда она снова выглянула,
то уже Лакея-Рыбы не было, а другой сидел на пороге, тупо
глядя в небо.
Аня подошла к двери и робко постучала.
- Стучать ни к чему, - сказал лакей, не глядя на нее, -
ибо, во-первых, я на той же стороне от двери, как и вы, а
во-вторых, в доме такая возня, что никто вашего стука все
равно не услышит.
И действительно: внутри был шум необычайный:
безостановочный рев и чиханье, а порою оглушительный треск
разбиваемой посуды.
- Скажите мне, пожалуйста, - проговорила Аня, - как же мне
