положил рядом с тарелкой и, пока ел, описал интригующие события этого
дня. Уже почти довел запись до настоящего момента, когда незнакомый
клацающий звук отвлек его: бросил взгляд на электроплитку, затем в
каждое из двух окон, ожидая увидеть, что Кто-то стучит по стеклу.
Когда повернулся на стуле, то увидел на кухне позади себя енота.
Сидящего на задних лапах, глядящего на него.
Он выдвинул стул из-за стола и быстро вскочил на ноги.
Очевидно, животное проникло на кухню из холла. Однако как оно сначала
попало внутрь дома - было загадкой.
Клацание, которое привлекло его внимание, производили коготки зверя,
стуча о дубовый пол. Они снова забарабанили по дереву, хотя сам енот не
двигался.
Эдуардо понял, что зверек охвачен какой-то резкой дрожью. Сначала
подумал, что тот напугался, оказавшись в доме, чувствует себя в
опасности, загнанным в угол.
Отошел на пару шагов назад, уступая зверьку дорогу.
Енот издал тонкое мяуканье, которое не было ни угрозой, ни выражением
страха, но, вне всяких сомнений, голосом страдания. Это была боль от
раны или какой-то хвори.
Его первой мыслью было: бешенство.
Пистолет двадцать второго калибра лежал на столе: Эдуардо в эти дни
постоянно держал оружие рядом с собой. Он взял его, хотя и не хотел
убивать енота в доме и надеялся, что этого делать не придется.
Теперь он заметил, что глаза зверька неестественно выпучены и что мех
под ними весь мокрый и слипшийся от слез. Маленькие лапки скребли по
воздуху, а хвост с черным кольцом бешено бился о дубовый пол и болтался
из стороны в сторону. Давясь, енот раздвинул задние лапы и свалился на
бок. Он забился в конвульсиях, бока тяжело вздымались при попытках
вздохнуть. Внезапно кровь запузырилась из ноздрей и брызнула струйками
из ушей. После последнего спазма, стукнув снова коготками о пол, зверек
замер в молчании. Умер.
- Боже правый! - сказал Эдуардо, и поднял дрожащую руку к лицу, чтобы
стереть с брови капельку пота, неожиданно покрывшего линию волос на лбу.
Мертвый енот не выглядел таким большим, как часовые снаружи, но он не
думал, что тот кажется меньше только из-за того, что смерть его съежила.
Совершенно ясно, что это третий экземпляр моложе других двоих, или,
может быть, те были самцами, а это - самка.
Вспомнил, что оставил кухонную дверь открытой, когда обходил все
вокруг дома, чтобы поглядеть, является ли зверек на переднем посту и на
заднем одним и тем же. Портьера была задернута. Но она легкая, всего
лишь рама из сосновых реек и ткань. Енот вполне мог оттолкнуть ее
достаточно широко, чтобы просунуть морду, голову, а затем и все тело, и
забраться в дом, прежде чем он вернулся закрыть внутреннюю дверь.
Где зверек прятался в доме, когда он полдня просидел в
кресле-качалке? Что замышлял, пока готовил ужин?
Подошел к окну у раковины. Так как сегодня он ел раньше обычного, а
летом солнце заходит поздно, то сумерки еще не наступили, и можно было
ясно разглядеть замаскированного наблюдателя. Тот был на заднем дворе,
сидел на задних лапах, и присматривал за домом.
Осторожно обойдя бедное создание на полу, эдуардо спустился в холл,
отпер переднюю дверь и шагнул наружу, желая выяснить, караулит ли еще
другой часовой. Зверь был не во дворе; где он оставил его, а на крыльце,
в нескольких футах от двери. Он лежал на боку, кровь натекла из того
уха, которое было видно, она была на ноздрях, а глаза широко
распахнулись и остекленели.
Эдуардо переключил внимание с енота на нижний лес у начала луга.
Заходящее солнце, зависнув между двух горных пиков, бросало косые
оранжевые лучи на стволы тех самых деревьев, но не могло разогнать
непокорные тени.
Когда он вернулся на кухню и поглядел снова за окно, енот на заднем
дворе бешено носился по кругу. Вышел на крыльцо и услышал, как зверь
скулит от боли. Через несколько секунд, споткнувшись, упал. Его бока
некоторое время колыхались, а потом зверь замер без движения.
Эдуардо поглядел вверх, мимо мертвого животного на луг, на лес,
который окаймлял каменный домик, в котором он жил, когда был
управляющим. Темнота среди этих деревьев была гуще, чем в нижнем лесу,
так как опавшее солнце теперь освещало только верхние ветки, и медленно
скользило за Скалистые Горы.
Нечто находилось в лесу.
Эдуардо не думал, что странное поведение енотов объясняется
бешенством или вообще какой-то болезнью. Нечто... Управляло ими. Может
быть, средства, с помощью которых оно это делало, оказались настолько
физически невыносимыми для животных, что привели к их внезапной,
судорожной смерти?
А может быть, существо в лесу намеренно убило их, чтобы показать,
насколько сильна его власть, продемонстрировать Эдуардо свою мощь и дать
понять, что вполне может расправиться с ним так же легко, как оно
погубило зверьков. Он почувствовал, что за ним наблюдают - и не только
глазами какого-нибудь другого енота.
Голый пик самой высокой горы завис, как приливная волна гранита.
Оранжевое солнце медленно опустилось в каменное море.
Все густеющая, как чернила, тьма поднялась над сосновыми ветками, но
Эдуардо знал, что даже самая черная мгла в природе не может сравниться с
мраком в сердце лесного наблюдателя - если, конечно, у него вообще было
сердце.
Хотя Эдуардо был убежден, что болезнь не играла никакой роли в
поведении и не она довела до смерти енотов, он не мог быть совершенно
уверенным в своем диагнозе, и поэтому предпринял кое-какие меры
предосторожности; возясь с телами.
Повязал бинт на нос и рот и надел пару резиновых перчаток, не
соприкасался прямо с тушками, а поднял каждую из них лопаткой с короткой
ручкой, а затем опустил в три пластиковых пакета для мусора. Закрутил
верх каждого пакета, завязал узел, и положил в багажник своего "чероки"
в гараже. Смыв водой из шланга маленькие липкие пятна с крыльца, извел
несколько тряпок, чтобы оттереть чистым лизолом пол на кухне. Наконец
отбросил тряпки в ведро, содрал перчатки и швырнул их поверх тряпок, а
ведро поставил на заднее крыльцо, чтобы разобраться с ним позже.
Также он положил в машину заряженный дробовик двенадцатого калибра и
пистолет двадцать второго. Взял с собой видеокамеру, потому что не знал,
когда точно она может понадобиться. Кроме того, находившаяся в ней лента
содержала запись агонии енотов, а он не хотел потерять ее так же, как и
ту кассету, на которой запечатлел светящийся лес и черную дверь. Из тех
же соображений захватил и желтый блокнот, который был наполовину
заполнен его рукописным отчетом о недавних событиях.
К тому времени, когда он приготовился ехать в Иглз Руст, долгие
сумерки сменились ночью. Он совсем не жаждал возвращаться в темный дом,
хотя никогда раньше о таком не тревожился. Поэтому включил свет в кухне
и нижнем холле. Подумав еще немного, зажег лампы в гостиной и кабинете.
Он запирал двери, выводил "чероки" из гаража и слишком много думал о
том, что дом остался темным. Вернулся снова внутрь, и включил еще пару
верхних ламп. Когда тронулся по полумильному выезду к сельской дороге на
юг, то каждое окно на обоих этажах дома ярко сияло.
Простор Монтаны казался теснее, чем был прежде. Миля за милей вверх,
с одной стороны черные холмы, а с другой за вечными долинами, несколько
крошечных соцветий огоньков, которые он видел всегда на большом
расстоянии. Они, казалось, дрейфуют в море, как будто огни кораблей,
которые непреклонно движутся вперед, от одного горизонта к другому.
Хотя луна еще не взошла, не думалось, что ее сияние сделает так, что
ночь покажется менее ужасной и более приветливой. Чувство отчуждения,
которое волновало его, более всего вызывалось маленьким, внутренним
ландшафтом, а не монтанской округой.
Он был вдовцом, бездетным, и больше всего за последнее десятилетие
своей жизни отделенным от своих приятелей и приятельниц возрастом,
судьбой и своими склонностями. Ему никогда никто не был нужен, кроме
Маргариты и Томми. Потеряв их, он смирился с тем, что придется жить
по-монашески, и был уверен, что сможет выдержать, не поддавшись скуке и
отчаянию. До недавнего времени это удавалось достаточно успешно. Однако
теперь ему захотелось завести друзей, хотя бы одного, и не оставаться
столь преданным своему отшельничеству.
Одна пустая миля за другой, а он все ожидал особого шелеста пластика
в багажнике за задним креслом.
Он был уверен, что еноты мертвы. Но не понимал, почему ждет, что они
возродятся и вырвутся из мешка.
Хуже было то, что знал - если послышится звук пластика, деловито
раздираемого острыми маленькими коготками, то, значит, он погрузил в
пакеты не енотов, не совсем енотов, может быть, вовсе не похожих на них,
а нечто измененное.
- Глупый старый простак, - сказал он, пытаясь пристыдить себя за
подобные нездоровые и несвойственные ему мысли.
Через восемь миль после того, как покинул выезд с ранчо, он, наконец
попал на большую сельскую дорогу. С этого времени, чем ближе он был к
Иглз Руст, тем оживленнее становилось движение на двухполосном асфальте,
хотя никто никогда бы не спутал округу с подъездом к Нью-Йорку - или
даже к Миссури-Валли.
Ему пришлось ехать через весь город к доктору Лестеру Иитсу, который
расположил свою контору и дом на пяти акрах земли в том самом месте, где
Иглз Руст вновь переходил в поля. Иитс был ветеринаром, и в течение
нескольких лет заботился о лошадях Стенли Квотермесса. Это был седой, с
сивой бородой, веселый человек, из которого бы получился хороший
Санта-Клаус, будь он толстым, а не сухим, как щепка.
Дом представлял из себя беспорядочное серое нагромождение досок, с
голубыми ставнями и шиферной крышей. Так как свет горел и в одноэтажном
сарае - видном здании, где помещалась контора Йитса, и в примыкающей к
нему конюшне, где держались четвероногие пациенты, Эдуардо проехал еще
несколько сотен футов за дом, до конца дорожки, посыпанной гравием.
Когда Эдуардо вылез из "чероки", передняя дверь сарая-конторы
открылась, и вышел человек, омываемый лучами флюоресцентной лампы,
оставив дверь полураспахнутой. Он был высок, лет тридцати, с грубоватым
лицом и густой каштановой шевелюрой. На лице появилась широкая и простая
улыбка:
- Здрасте! Чем могу вам помочь?
- Я ищу Лестера Йитса, - сказал Эдуардо.
- Доктора Йитса? - улыбка исчезла. - Вы его старый друг или как?
- Я по делу, - сказал Эдуардо. - У меня несколько животных, я хотел
бы, чтобы он взглянул на них.
Явно заинтригованный, незнакомец произнес:
- Ну, сэр. Я боюсь, что Лес Йитс больше не занимается такими вещами.
- Как? Он оставил дела?
- Умер, - сказал молодой человек.
- Как так?
- Около шести лет назад.
Это потрясло Эдуардо.
- Мне жаль это слышать.
Он совершенно не осознавал, что прошло столько времени с тех пор, как
они виделись с Йитсом.
Поднялся теплый ветерок и расшевелил лиственницы, которые
расположились группками в разных местах по всему имению.
Незнакомец сказал:
- Мое имя Тревис Поттер. Я купил этот дом и практику у миссис Йитс.
Она переехала в меньший дом в городе.
Они обменялись рукопожатиями, и вместо того, чтобы представиться,
Эдуардо сказал:
- Доктор Йитс занимался лошадьми на ранчо.
- А какое это ранчо?
- Ранчо Квотермесса.
- Ага, - сказал Тревис Поттер, - тогда вы, должно быть, мистер
Фернандес, так?
- Извините, да. Эд Фернандес, - у него возникло тяжелое чувство, что
этот ветеринар собирался прибавить - "о котором говорили..." или что-то
в этом роде, как будто он был местным чудаком.
