- Ты не можешь ненавидеть их за это. Они просто такие, просто так
думают и никогда не изменятся. Можешь пылать ненавистью, быть ледяным от
ненависти или разражаться молниями от ненависти.
Джек вздохнул, все еще злой, но уже по инерции.
- Ты сообщил, что у них было две причины для подписания контракта.
Какая вторая?
- Сделать фильм, который станет "памятником гению Энсона Оливера",
сказал Кроуфорд. - Так выразился его отец. "Памятник гению Энсона
Оливера".
- Ради любви к Господу.
Кроуфорд тихо рассмеялся.
- Да, ради любви к Господу. А невеста, мать его будущего наследника,
промолвила, что этот фильм должен дать противоречивой карьере Энсона
Оливера и его смерти историческую перспективу.
- Какую историческую перспективу? Он снимал фильмы, он не был лидером
западного мира - просто снимал фильмы!
Кроуфорд пожал плечами:
- Ну, со временем они сделают из него лидера, я даже подозреваю,
окажется, что он был борцом с наркоманией, неустанным защитником
бездомных.
Джек подхватил:
- Вдохновленным христианином, который однажды решил посвятить себя
миссионерской деятельности...
- ... И занимался ею до тех пор, пока Мать Тереза не приказала ему
вместо этого делать фильмы...
- ... И именно из-за его успешных деяний во имя справедливости он был
убит в результате заговора, заключенного ЦРУ, ФБР...
- ... Британской королевской семьей и Международным Братством
Бойлерщиков и Слесарей-водопроводчиков...
- ... Покойным Иосифом Сталиным...
- ... И лягушонком Кермитом...
- ... При помощи каббалы наркомана-раввина Нью-Джерси, - закончил
Джек.
Они расхохотались, потому что ситуация была слишком нелепой, чтобы
отвечать на нее чем-либо, кроме смеха, и потому, что если бы не смеялись
над этим, то придали бы всем тем людям силы.
- Им лучше не вводить меня в свой чертов фильм, - сказал Джек после
того, как смех обернулся приступом кашля, - или я этих мерзавцев буду
преследовать по суду.
- Они изменят твое имя, сделают тебя азиатом-полицейским по имени
Вонг, на десять лет старше и на шесть дюймов ниже, женатым на красной по
имени Берта, и ты не сможешь их преследовать за клевету.
- Люди все же смогут понять, что в настоящей жизни это был я.
- В настоящей жизни? Что это? Это же - "страна Ляля".
- Боже, как они могут делать героя из этого парня?
Кроуфорд сказал:
- Они сделали героев из Бонни и Клайда.
- Антигероев. - Ладно, тогда, Бутч Кэссиди и Санденс Кид.
- То же самое.
- Они сделали героями Джимми Хоффа и Багзи Зигеля. Энсон Оливер - это
раз плюнуть для них.
Этой ночью, много времени спустя после того, как ушел Лайл Кроуфорд,
когда Джек пытался забыть о своих тысячах неудобств и хоть немного
поспать, он не смог прекратить думать о фильме, о миллионе долларов, об
отношениях Тоби в школе, о подлых граффити, которыми покрывают стены их
дома. О недостаточности их сбережений, его статусе калеки, о Лютере в
могиле, одинокой Альме с ее арсеналом. А Энсона Оливера на экране будет
изображать какой-нибудь молодой актер с изысканными чертами лица и
печальными глазами, излучающими ауру святого сострадания. Покажут и
благородные цели, величину благородства которых превышает только его
сексапильность.
Джек был ошарашен чувством своей беспомощности гораздо сильнее, чем
каким-либо другим чувством до сих пор. Причина этого была частично в
клаустрофобическом гипсовом панцире, которым его скрепили с кроватью.
Оно возникло, к тому же, от мысли, что он связан с этим Лос-Анджелесом
домом, который упал в цене и который теперь будет трудно продать на
охваченном депрессией рынке. Он был хорошим полицейским в то время,
когда героями становятся гангстеры, поэтому не мог себе представить, чем
еще ему зарабатывать на хлеб и как найти смысл жизни в чем-то, кроме
этой работы. Он был пойман, как крыса, в гигантский лабиринт,
выстроенный для опытов в лаборатории. Но, в отличие от крысы, у него
никогда не было иллюзии свободы.
Шестого июня гипс сняли. Трещина в позвоночнике полностью заросла.
Джек был полон ощущений от обеих ног. Несомненно, он снова научится
ходить.
Однако сначала он не смог даже встать без помощи одной из двух
сиделок и костылей с колесиками. Его бедра высохли. Хотя икроножные
мышцы и получали небольшую пассивную нагрузку, они значительно
атрофировались. Первый раз в жизни Джек был расплывшимся и дряблым в
талии - в единственном месте, которому он придавал значение.
Одно путешествие по комнате с помощью сиделок и костылей бросило его
в пот, как будто пытался отжать пятьсот фунтов. Тем не менее этот день
был праздником. Жизнь продолжается. Он почувствовал себя возрожденным.
В окне, которое обрамляло крону высокой пальмы, как будто милостью
ничего не ведающей, но доброй вселенной, появилось в небе трио чаек,
заблудившихся над землей вдали от берега Санта-Моники. Они повисели в
зоне теплого воздуха с полминуты, как три белых летучих змея. Внезапно
птицы промелькнули через голубизну в воздушном балете свободы и исчезли
на западе. Джек следил за ними, пока они не пропали: его зрение
затуманилось. Хитер и Тоби навестили его этим вечером и принесли
орехово-масляно-шоколадное мороженое. Несмотря на расплывшуюся талию
Джек съел свою порцию.
Этой ночью ему снились чайки. Три. С победно широким размахом крыла.
Белые и светящиеся, как ангелы. Они медленно летели, взмывая и ныряя,
смело выписывая петли, но все время на запад, и он бежал по полям внизу,
пытаясь угнаться за ними. Он снова мальчик и вытягивал руки, как будто
они - крылья, взбегал на холмы, сбегал по заросшим травой склонам.
Полевые цветы хлестали его по ногам, и он легко представлял себе, что
однажды, скоро, взмоет в воздух, свободный от земного притяжения, и
полетит вместе с чайками. Затем поля кончились, и он глядел вверх на
птиц, пока не обнаружил, что крутит ногами в разряженном воздухе, над
краем кручи с острыми и торчащими скалами в нескольких сотнях футов
внизу; мощные волны взрываются среди них, белые брызги летят высоко в
небо, а он падает, падает... Он знал, что это лишь сон, но не мог
проснуться, как ни старался. Падает и падает, все ближе к смерти, но еще
не в ней. Падает и падает к иззубренным черным утробам скал, к холодной
глубокой глотке жадного моря. Падает, падает... Через четыре дня
повышенно энергичной терапии в Вестсайдской больнице Джека перевезли в
реабилитационный центр Феникса. Это было одиннадцатого июня. Хотя
перелом позвоночника залечился, он вызвал некоторые повреждения в
нервах. Тем не менее прогнозы были превосходными.
Его комната была, как в мотеле. Ковер вместо линолеумного пола;
полосатые зелено-синие обои; мило обрамленные оттиски буколических
ландшафтов; кричащих цветов, но веселые занавески на окнах. Две
больничные кровати, однако, опровергали образ Холидей-Инн.
Комната физической терапии, куда его привезли на кресле в первый раз
в шесть тридцать утра двенадцатого июня, была хорошо оборудована
аппаратами для тренировок. Здесь пахло больше больницей, чем
гимнастическим залом, что было неплохо. Оценив это так, Джек подумал,
что обманывает себя, что это место гораздо менее походит на
гимнастический зал, чем на камеру пыток.
Его терапевт, Моше Блум, был лет чуть меньше тридцати, шести футов
роста, с телом настолько накачанным и так отлично вылепленным, что
представлялось, будто он получил его, регулярно сражаясь один на один с
тяжелым танком. У него были кудрявые черные волосы, карие глаза с
золотыми точками, а темная кожа под калифорнийским солнцем стала просто
роскошно-бронзовой. В белых тапочках, белых широких брюках и белой
футболке он напоминал лучащуюся видимость, плывущую в преломлении света
в дюйме над полом, Ангелом, прибывшим передать послание от Бога,
которое, оказалось, содержало сообщение: "Без боли нет победы".
- Не очень-то похоже на доброе предупреждение, так, как вы это
произносите, - сообщил ему Джек.
- А?
- Звучит как угроза.
- Вы будете плакать как младенец после первых нескольких занятий.
- Если вы только этого хотите, я могу заплакать как младенец прямо
сейчас, и мы мирно разойдемся по домам.
- Вы будете бояться боли до начала тренировки.
- Я проходил терапию в Вестсайдской больнице.
- Это была просто игра в песочнице! Ничего похожего на тот ад, в
который я вас собираюсь ввести.
- Вы так милы... Блум пожал своими огромными плечами.
- У вас не должно быть иллюзий о какой-то легкости реабилитации.
- Я изначально человек без иллюзий.
- Хорошо. Вы будете сначала бояться боли, ужасаться ее, избегать,
просить отправить вас домой полукалекой, не заканчивая программы...
- Вот здорово, я едва могу дождаться начала!
- ... Но я научу вас ненавидеть боль вместо того, чтобы бояться ее...
- Может быть, я лучше пойду на уроки по шитью, или испанским языком
займусь?
- ... А затем я научу вас любить боль, потому что это единственный
явный признак того, что вы делаете прогресс.
- Вам нужен новый курс по агитации пациентов. - Вы сами должны себя
вдохновить, Макгарвей. Моя основная задача это бросить вам вызов. -
Зовите меня Джек.
- Терапевт покачал головой.
- Нет. Для начала я буду звать вас Макгарвей, а вы зовите меня Блум.
Такие отношения всегда враждебны в начале. Вам нужно ненавидеть меня,
чтобы сфокусировать на мне свою ярость. Когда это время придет, будет
легче ненавидеть меня, если мы не будем пользоваться именами.
- Я уже вас ненавижу.
Блум улыбнулся:
- Вы правильно делаете, Макгарвей.
Глава 12
После июньской ночи десятого числа Эдуардо жил в отречении. Впервые
за свою жизнь он не желал встречаться с реальностью, хотя и знал, что
сейчас это важнее, чем когда-либо прежде. Для него было бью целебней
посетить одно место на ранчо, где нашел бы - или, наоборот, не нашел бы
доказательства, подтверждающие его самые черные подозрения о природе
"гостя", который зашел в его дом, когда он сам находился в конторе
Тревиса Поттера. Вместо этого он старательно избегал этого места, даже
не глядел в сторону того холмика.
Пил слишком много и совершенно об этом не тревожился. Семьдесят лет
жил под девизом "Умеренность во всем", и этот рецепт жизни довел его
только до состояния унизительного одиночества и страха. Он хотел, чтобы
пиво - которое он время от времени перемежал хорошим бурбоном -
оказывало на него еще большее анестезирующее влияние. Казалось, приобрел
жуткий иммунитет к алкоголю. И даже когда заливал в себя дозу,
достаточную для того, чтобы ноги и позвоночник стали резиновыми, то мозг
все еще оставался слишком ясным.
Теперь Эдуардо читал исключительно тот жанр, к которому он совсем
недавно приобрел такое расположение: Хайнлайн, Кларк, Брэдбери,
Старджон, Бенфорд, Клемент, Уиндем, Кристофер, Нивен, Желязны. Точно так
же, как когда-то, обнаружил, к своему удивлению, что фантастика может
быть вызывающей и наводящей на размышления, теперь он узнал, что она
может быть и наркотической, лучше, чем любое количество пива, причем, в
меньшей степени отражаясь на мочевом пузыре. Эффект - просветление и
удивление или интеллектуальное и эмоциональное отупение - зависел строго
от желания читателя. Космические корабли, машины времени, кабины
телепортации, инопланетные миры, колонизированные луны, инопланетяне,
мутанты, разумные растения, роботы, андроиды, клоны, компьютеры,
сочащиеся разумом, телепатия. Флот военных космических кораблей,
отправленный сражаться далеко в другую галактику, гибель вселенной,
