желто-бежевый цвет.
Даже так это будет временный ремонт, потому что набрызганная краска
включала в себя какой-то химикат, который ее проедал. Через несколько
недель каждая надпись и картинка постепенно вновь проявится, как дух,
чье имя написано на дощечке медиума во время сеанса, - послание от душ и
из ада.
Невзирая на беспорядок в доме, гнев прошел. У Хитер больше не было
сил, чтобы его поддерживать. Эти последние несколько месяцев совершенно
подкосили. Она устала, так сильно устала.
Прихрамывая, она зашла в дом через заднюю дверь гаража и закрыла ее
за собой. Также закрыла смежную дверь между гаражом и кухней и набрала
код, чтобы поставить снова на охрану.
БЕЗОПАСНО.
Не совсем. Не всегда.
Поднялась наверх проведать Тоби. Он все еще глубоко спал.
Стоя в дверном проеме комнаты сына, слушая его сопение, она поняла,
почему мать и отец Энсона Оливера не могли поверить, что их сын был
способен на массовую бойню. Он был их ребенком, их маленьким мальчиком,
их красивым молодым человеком, воплощением лучших собственных качеств,
источником гордости и надежды. Она симпатизировала им в этом, жалела их,
молилась, чтобы ей не пришлось испытать боль такую же, как и у них. Но
страстно желала, чтобы они заткнулись и отстали от нее!
Родители Оли вера проводили эффективную кампанию во всех средствах
информации, чтобы представить своего сына как доброго, талантливого
человека, не способного на то, что ему приписывают. Они утверждали, что
"узи", найденный на месте преступления, не принадлежал ему. Никаких
записей, которые убеждали, что он покупал и регистрировал такое оружие,
не существовало. Но полностью автоматический "мини-узи" был незаконным
оружием. Оливер, без сомнения, платил за него наличными на черном рынке.
Ничего загадочного в отсутствии чека или регистрации.
Хитер вышла из комнаты Тоби и вернулась к себе, села на край кровати
и зажгла ночник.
Она отложила револьвер и занялась содержимым трех бумажников. Из
водительских удостоверений узнала, что одному из ребят было шестнадцать,
а двоим по семнадцать лет. Они действительно жили в Беверли-Хиллз.
В одном бумажнике, среди фотографий миловидной блондинки школьного
возраста и осклабившегося в ухмылке ирландского сеттера, Хитер нашла
переводную картинку двух дюймов в диаметре, на которую глядела некоторое
время с недоверием, прежде чем выудить ее из пластикового кармашка. Это
была одна из тех вещиц, что часто продавались на полке "забавностей" в
канцелярских магазинчиках, аптеках, салонах аудиозаписей и книжных: дети
украшали ими школьные тетради и бесчисленное множество других мелочей.
Бумажное покрытие следовало отклеить, чтобы обнажить лицевую
поверхность. Она была глянцево-черная, с гофрированными серебряными
буквами: ЭНСОН ОЛИВЕР ЖИВ. Кто-то уже торговал его смертью. Безумно.
Безумно и странно. Что более всего раздражало в этом Хитер, так это то,
что существовал рывок Энсона Оливера - легендарной фигуры, возможно,
даже мученика.
Может быть, это следовало предвидеть? Родители Оливера не были
единственными людьми, которые старательно полировали его образ со
времени перестрелки.
Невеста режиссера, беременная его ребенком, объявила, что он вообще
не пользовался наркотиками. Его дважды арестовывали за вождение
автомобиля под кокаином: тем не менее, эти соскальзывания с пьедестала
были названы чем-то давно пройденным и преодоленным. Невеста была
актрисой, не просто красивая, но с ангельским, беззащитным личиком,
которое гарантировало ей много места в теленовостях: ее большие, милые
глаза всегда казались полными слез.
Различные сообщества кинодеятелей, связанных с этим режиссером,
напечатали на целый лист некролог в "Голливуд Репортер" и "Дейли
Вераети", скорбя об утрате такого творческого таланта. Заметили, что его
спорные фильмы разозлили многих людей из власть имущих и возвестили, что
он жил и умер ради искусства.
Все это намекало, что "узи" был вложен ему в руки, равно как кокаин и
пентахлорфенол. Из-за того, что все те, кто проходили вниз и вверх по
улице рядом со станцией Аркадяна, ныряли под крышу, едва заслышав звуки
выстрелов, никто не мог свидетельствовать, что Энсон Оливер имел в руках
оружие, исключая погибших - и Джека. Миссис Аркадян никогда не видела
автоматчика, потому что скрывалась в конторе. Когда она вышла со станции
с Джеком, то была совершенно ослепшей от дыма и сажи, которые запачкали
ее контактные линзы.
Через два дня после перестрелки Хитер была вынуждена поменять номер
телефона на новый, незарегистрированный, из-за того, что фанатичные
обожатели Энсона Оливера звонили без перерыва. Многие из них вещали о
преступном заговоре, в котором Джек фигурировал как наемный убийца.
Это было безумием.
Парень был киношником (Бога ради, не президентом Соединенных
Штатов!). Политики, шефы корпораций, военные лидеры и полицейское
начальство не дрожали от ужаса, но отстранились из страха, что некоторые
воинственные режиссеры Голливуда соберутся ударить по ним своими
кинофильмами. Черт, если они так чувствительны к этому, то, конечно,
теперь страна вряд ли потеряет еще одного режиссера.
И все эти люди действительно верили, что Джек застрелил своего
собственного партнера и троих других людей на станции, затем пустил три
пули в самого себя, (все среди бела дня, где вполне могли быть
свидетели)? Смертельно рисковал, доставил себе жуткую боль и страдания,
и подстроил труднейшую реабилитацию только для того, чтобы история о
смерти Энсона Оливера выглядела более правдоподобной?
Ответ, конечно, был - "да"! Они на самом деле верили в подобную
нелепость.
Она нашла доказательство этому в другом пластиковом кармашке этого же
бумажника. Еще одна наклейка, тоже кружок двух дюймов в диаметре. Черная
подкладка, красные буквы, три имени одно над другим: ОСВАЛЬД, ЧЭПМЕН,
МАКГАРВЕЙ?
Ее переполнило отвращение. Сравнивать нервного режиссера, который
сделал три порочных фильма с Джоном Кеннеди (жертвой Освальда) или даже
с Джоном Ленноном (жертвой Марка Дэвида Чэпмена) - это омерзительно. Но
приравнивать Джека к парочке этих прославленных убийц было гадостью еще
хуже.
ОСВАЛЬД, ЧЭПМЕН, МАКГАРВЕЙ?
Первой мыслью было позвонить с утра адвокату, выяснить, кто
производит всю эту дрянь, и преследовать их за каждый цент, который они
на этом заработали. Но, тем не менее, пока она глядела на ненавистную
наклейку, ее рвение ослабло потому, что поставщик всей этой гадости
использовал знак вопроса.
ОСВАЛЬД, ЧЭПМЕН, МАКГАРВЕЙ?
Предположение, размышление на тому - это не совсем то же, что
обвинение. Знак вопроса делает это предположением и, возможно,
гарантирует защиту от успешного преследования за клевету.
Внезапно у нее появилось довольно сил, чтобы поддерживать свой гнев.
Она собрала бумажники и бросила их на нижнюю полку ночного столика
вместе с наклейками. Захлопнула дверцу - не разбудила ли Тоби?
Сейчас очень много людей с большим восторгом воспримут заведомо
нелепую теорию заговора, чем потревожат себя поисками фактов или примут
единственную, явную правду. Они, казалось, смешали реальную жизнь с
фантастикой, жадно ища византийские схемы и кабалистические знаки,
наподобие маниакальных простаков из новелл Ладлэма. Но реальность была
почти всегда менее театральной и неизмеримо менее красочной. Возможно,
это просто механизм совладания, способ, которым они пытаются - и делают
в этом успехи - привнести порядок в высокотехничный мир, чьи социальные
и технологические изменения вызывают у них головокружение и страх.
Механизм совладания или нет, но это безумно!
Говоря о безумии, покалечила двоих этих ребят. Не важно, что они
достойны этого. Теперь, когда напряжение момента спало, почувствовала...
Не угрызения совести, не совсем так, потому что они заслужили то, что
она сделала с ними... Но печаль от того, что это было необходимо. Хитер
чувствовала себя замаранной. Ее радость снижалась вместе с уровнем
адреналина в крови.
Осмотрев свою правую ногу: та начинала распухать, но боль оставалась
терпимой.
- Боже правый, дамочка, - убеждала она себя, - ты думаешь, кто ты
такая? - одна из черепашек-ниндзя?
Затем взяла из медицинского шкафчика в ванной две таблетки экседрина
и запила их тепловатой водой.
В спальне выключила ночник.
Она не боялась темноты.
Чего боялась, так это вреда, который могут причинить друг другу люди
в темноте. Или в разгар дня.
Глава 10
Десятое июня совсем не было таким днем, который нужно проводить дома
взаперти. Небо фаянсово-голубое, температура колебалась около
восьмидесяти градусов, а луга все еще слепяще зеленели, потому что
летний жар пока не иссушил трав. Эдуардо провел большую часть
благоуханного дня в кресле-качалке из гнутого орешника на переднем
крыльце. Другая видеокамера, заряженная лентой и совершенно новыми
батарейками, лежала на полу крыльца около кресла. Рядом с камерой
дробовик. Пару раз мужчина вставал, чтобы взять свежего пива или принять
ванну. И однажды совершил получасовую прогулку по ближайшим полям, неся
с собой камеру. Но, однако, большую часть дня, провел в кресле - ожидая.
Оно было в лесу.
Эдуардо чувствовал костным мозгом, что нечто прошло через черную
дверь третьего мая, более пяти недель назад. Знал это, ощущал его.
Понятия не имел, что это было и где оно начало свое путешествие, но
знал, что оно пришло из какого-то странного мира в одну монтанскую ночь.
С тех пор оно, должно быть, нашло какую-то берлогу, где и укрывалось.
Все другие объяснения ситуации не имели смысла. Спряталось. Если захочет
открыть свое присутствие, оно проявит себя ему этой ночью или другой.
Лес, огромный и густой, предлагал неисчислимое множество мест для того,
чтобы скрыться.
Хотя та дверь была огромной, это совершенно не значило, что
путешественник - или корабль, принесший его, если он существовал, был
таким же большим. Эдуардо однажды был в Нью-Йорке и проехал по
Голландскому туннелю, который был значительно просторней, чем нужно для
любой машины. Что бы ни прошло через эти черные, как смерть, ворота, оно
должно быть не больше человека, может быть, даже меньше, и способно
спрятаться почти везде в заросших лесом долинах и ущельях.
Дверь действительно ничего не говорила о самом пришельце, кроме того,
что он был, без сомнения, разумным. Развитая наука и изощренная
инженерия лежали за созданием этой двери.
Эдуардо прочел достаточно у Хайнлайна и Кларка - и выборочно у других
в том же духе, - чтобы натренировать свое воображение, и вполне понимал,
что тот, кто вторгся, может иметь самое различное происхождение. Более
похоже на неземное. Однако оно может быть и чем-то из другого измерения
или параллельного мира. Или даже человеком, открывшим проход в это время
из далекого будущего.
От просчитывания многочисленных вариантов кружилась голова, но он
больше не чувствовал себя идиотом, когда размышлял о них. Также
прекратил смущаться, когда брал фантастику в библиотеке, - хотя обложка
часто бывала дрянной, даже когда художник сильно старался, и его аппетит
в этой области стал ненасытным.
К тому же он обнаружил, что у него больше не хватает терпения читать
реалистов, которые были его кумирами всю жизнь. Их произведения просто
не казались ему такими, как раньше. Черт возьми, они теперь вовсе не
были для него реалистическими! Стоило прочесть только несколько страниц
книги или один рассказ, как Эдуардо явственно ощущал, что их точка
