сем не было. Читал весь вечер. Обедал Сергей (деж.). Легли спать по-
раньше.
Последующая вскоре запись о погибшем машинисте лифта приоткроет
чуть-чуть, если не личность, то хотя бы мельком обозначенное свойство
покойного: "придавлен до смерти по собственной неосторожности". О по-
чившем верном слуге престола, генерал-адъютанте и генерале от инфанте-
рии, храбром воине, властном и грубом военном министре, уже в преклон-
ных годах извлеченном, по собственному выражению, из нафталина и наз-
наченном в семьдесят девять лет министром просвещения, автор дневника
не найдет ни единого слова ни в скорбь, ни в сожаление. А ведь покой-
ник служил четырем самодержцам, при нем приняты на вооружение магазин-
ные винтовки и бездымный порох, построены очень нужные крепости, сфор-
мированы мортирные батареи, снижена норма приема в вузы евреев, восп-
рещен прием в университеты гимназистов из окраинных округов, поставле-
на на крепкую ногу деятельность университетских инспекций по выявлению
студентов, участвующих в беспорядках, и все это лишь за год просвети-
тельской деятельности, и ни одного теплого слова. Трудно рассчитывать
на царскую благодарность, если уж сам Петр Семенович был удостоен лишь
Высочайшего присутствия на панихиде.
Интересно, думал ли дед, отправляясь на войну, о благодарностях и
наградах? Конечно, думал, но ждал их только от своей голубки Кароли.
Иркутск. 18 февр. 1904. Дорогая голубка! Благополучно прибыл в Ир-
кутск. Через 1 час отправля-
юсь дальше, просидел на станции Иркутск 6 часов (с часу ночи до шести
утра). Можно было остаться в Иркутске на сутки, посмотреть город, нем-
ного отдохнуть; так делает большинство моих спутников. Но я решил
ехать дальше, благо не очень тесно в поезде. Впрочем, в этом поезде
поедем только до Байкала (2 часа езды). Через Байкал на лошадях, а там
пересядем на новый поезд. Спина моя понемногу перестает болеть.
Вокзал в Иркутске отвратительный: грязный, темный и оч. некрасивый
- просто безобразие. Пассажиров масса, что негде даже стоять. Устал я
за эти 6 часов, которые тут ждал. Как переправимся через Байкал - на-
пишу. Говорят ничего себе - хорошо и неопасно. Пока прощай! Целую те-
бя, ангел мой, и жму крепко твою руку!
Весь твой Н. Кураев. Всем меня помнящим привет! Чем ближе опас-
ность, тем спокойнее дед. Забыл даже, что собирался ку-
пить в Иркутске лекарства для своей спины, ни слова о трещинах, разло-
мах, ушедших под лед паровозах.
И следом, в тот же день, чтобы бабушка не волновалась и лишней ми-
нуты, несется с другого берега Байкала открытка с видом озера.
Ст. Танхой. 18 февраля 1904. 7 ч. вечера. Дорогая, милая Кароля! Не
могу в ожидании отхода поезда не черкнуть
тебе пару слов. Через Байкал переправились превосходно. Я не в силах
передать тебе того великолепного и чудесного впечатления, которое ис-
пытал во время поездки через Байкал. Погода была превосходная, тихая;
ямщик ехал 3 1/2 часа 45 верст, включая сюда остановку на середине пу-
ти около часу. Природа, местность, виды - восхитительны. Получаешь
впечатление чего-то грандиозно-могучего и прекрасного и в то же время
страшного! Ах, как красиво, как безподобно! Для полноты удовольствия
не хватало... тебя, моя ненаглядная! Как жаль! Через час еду дальше!
Целую тебя крепко и обнимаю. Будь здорова! Всем мой привет!
Весь твой Н. Кураев. Ай да дед! Можно подумать, что не в Верхнеу-
динский какой-то там неведомый, да
еще 3-й! казачий полк он несется, а по меньшей мере в Лейб-гвардии гу-
сарский. Восемь восклицательных знаков на одну открытку! Гонка на са-
нях по ледяному полю видно действует посильней шампанского. И в это
время даже не идет в голову мысль о безумии правителей, затеявших вой-
ну на Дальнем Востоке, но так и не связавших разорванную у Байкала
единственную железнодорожную ниточку. Может быть, для того и любит
русский быстрой езды, что при ней не так бросаются в глаза непригляд-
ности отечественного бытия.
Нельзя сказать, что заботы разорванной Байкалом Великой Сибирской
магистрали были вовсе чужды государю. В перетаскивании вагонов и паро-
возов по льду (слухи, дошедшие до деда в поезде, как видно, почву под
собой имели) есть что-то величественное, древне-египетское, или еще
точнее, вечно-русское.
Придет день, придет всего лишь через месяц, и царь выслушает доклад
самого министра путей сообщения кн. Хилкова, "вчера приехавшего с Бай-
кала, где происходила самая важная работа по передаче паровозов и ва-
гонов на ту сторону озера, под его руководством".
Жаль, что не было благоугодно упомнить и занести в книжечку число
вагонов и паровозов на конно-мужицкой тяге перетащенных через Байкал.
Жаль, что и дед, пораженный величественными картинами и размечтавшийся
о своей голубке, не заметил трудов экспедиции министра путей сообщения
Хилкова, вершившейся в то самое время в тех самых местах. Придет день,
и уже из Забайкалья он напишет бабушке о том, что движение войск на
театр военных действий приостановлено из-за нехватки именно вагонов. А
государь, напротив, запишет, что дела с транспортом обстоят лучше, чем
он предполагал. Что же он в таком случае предполагал?
День 21 февраля, потребовавший от деда большого душевного напряже-
ния, с трона выглядел вполне обыкновенно.
Дневник императора. 21-го февраля. Пятница. Утром нашею подъемною
машиною был придавлен до смерти несчастный ма-
шинист по собственной неосторожности! Был очень занят до 1 1/4. Сергей
завтракал с нами. Принял графа А. П.
Игнатьева. Гулял долго. Погода была холодная, ясная. Известия с Даль-
него Востока спокойные. Обедали и провели вечер у Мама.
Вот такая картина. Самое характерное в этой картине, на мой взгляд,
это восклицательный знак после оценки причин гибели несчастного маши-
ниста. Восклицательный знак, да еще в исполнении царя, должен катего-
рически пресечь любые вопросы и подозрения в склонных к вольнодумству
головах. "...по собственной неосторожности!" Если оно действительно
так и было, зачем кричать, восклицать-то зачем, вроде бы вздох сочувс-
твия был уместней. Впрочем, цари, может быть, и вздыхать умеют в воск-
лицательном смысле.
Восклицательные знаки, очень редкие в ровном, как гудение мухи, то-
не государева дневника, быть может, найдут своего исследователя и тон-
кого ценителя. Здесь много неожиданностей. "...у меня отчаянно трещала
голова!" Но тут же: "Здоровье Аликс, слава Богу, все укрепляется!" В
день нападения японцев опять же восклицание: "Весь день находился в
приподнятом настроении!" Вот после гибели крейсера "Боярин", подорвав-
шегося на собственной мине, государь оставляет редчайший и потому осо-
бенно ценный знак сочувствия неведомым ему людям: "Все спаслись исклю-
чая 9 кочегар. Больно и тяжело!" А вот "неудачный бой" в Цусимском
проливе не повлечет столь же эмоциональной записи.
А что же дед? Он знал, он все время помнил, куда и зачем едет, ска-
чет, несется... Знал и о том, что гибель в отчаянии - предпочтительная
для русского воинства, с точки зрения начальства, форма воинского под-
вига. Мысль о возможной конечной точке своего путешествия отодвигалась
дорожными впечатлениями и с решительным объяснением можно было не спе-
шить. Но только до поры до времени. 21 февраля дед подумал, что пора
наступила.
г. Чита. 21 Февр. 1904. Дорогая, милая голубка Кароля! Пишу из г.
Читы. Все мои спутники уговорили меня заехать в Читу, сде-
лать здесь остановку и справиться, где находится теперь мой полк. Я
послушался и сделал очень хорошо. Сейчас был в штабе и там мне сообщи-
ли, что 3-й Верхнеудинский полк уже выступил из Акши, и что я могу
догнать его по жел. дороге на ст. Борзя (в путеводителе ты можешь най-
ти эту станцию около Манчжурии). Вчера вечером я, приехав в Читу, пе-
реночевал в гостинице и сейчас, как только кончу это письмо, еду на
вокзал и дальше. Я очень рад, что избавился от необходимости путешест-
вовать в Акшу 210 верст на лошадях. Когда ты получишь это письмо, я
уже конечно буду далеко... Не знаю, славная моя, удастся ли мне еще
написать тебе, так как лишь только я догоню полк, а это будет вероятно
уже завтра, для меня начнется походная жизнь со всеми ее неудобствами.
Быть может, это мое последнее письмо к тебе. Вот почему невольно снова
и снова хочется сказать тебе, мой светлый ангел, что я не умею, не в
силах выразить тебе того чувства глубочайшей благодарности и призна-
тельности к тебе за все доброе, светлое и святое, что я всегда чувс-
твовал возле тебя, за то, что я стал делаться лучше возле тебя!
Прошу тебя, дорогая моя, прости мне все те огорчения, которые мне
приходилось доставлять тебе вольно или невольно! От души, от всего
сердца желаю тебе здоровья и счастья в жизни! Молю Бога, чтобы он уст-
роил твою жизнь настолько счастливо и беспечально, насколько ты по
своей чистоте и невинности заслуживаешь этого. Но только помни, моя
голубка, что не нужно вовсе давать каких-либо обетов безбрачия, мона-
шества и т.д. в связи с моей смертью. Милая Кароля! Ты всегда можешь
встретить в жизни человека достойного себя, человека не только не ху-
же, но гораздо лучше меня, и дай Бог, если ты устроишь с ним свою
жизнь!
Я же, если суждено будет погибнуть здесь вдали, прошу тебя для себя
одного: помолись за меня, ненаглядная, незабвенная Кароля, своей чис-
той молитвой. А я в последнюю минуту жизни буду молить Бога о твоем
счастье. Итак, прости и прощай! Крепко, крепко целую тебя, твои милые,
дорогие глазки, крепко обнимаю тебя и жму твою руку!
Весь твой, горячо тебя любящий, но безмерно много виноватый перед
тобою
Н. Кураев. Дедушка немного поспешил с последним прощанием, надо ду-
мать, весьма
туманно представляя себе армейскую жизнь и службу. Уже на следующий
день, по прибытии в полк, он не замедлил уведомить бабушку в том, что
служба престол-отечеству не потребовала от него немедленно всех сил,
помыслов, времени, а главное - жизни. И он снова взял уже наладившийся
эпический тон дневника путешественника, точно так же как и государь 22
февраля не изменил своей привычке заносить на память наиболее важные и
интересные события прошедшего дня.
Дневник императора. 22-го февраля. Воскресенье. Утро было туманное,
потом прояснило. В 11 час. пошли к обедне со все-
ми детенышами. Завтракали дамы, Майндорф и Кира Нарышкина (деж.) Полу-
чили телеграмму о том, что японцы в составе 7 больших судов бомбарди-
ровали издали Владивосток без всякого результата.
Гулял долго в саду. Обедали раньше обыкновенного и в 8 1/2 поехали
в Дворянское собрание на концерт соединенных хоров под управлением Ар-
хангельского. Чудесное пение! Возвратились домой в 10 1/2 час.
В отличие от императора, страстно любившего гулять и почитавшего
это дело важнейшим событием дня, дед удивительно мало уделяет внимания
погоде, и потому его письма никак не могут восполнить школьный кален-
дарь природы. Кстати сказать, начав вести дневник в 14 лет и не про-
пустив вплоть до 1917 года ни единого дня, ни единого! без записи,
царь умудрился сохранить однажды выбранный стиль записей, не дающих
свидетельств жизни интеллектуальной или духовной. Не мудрено, что с
"милым Ники", уже царем, и государыня и ее старшая сестра обращаются
как с подростком, вразумляя, наставляя, указывая, призывая и требуя.
Сильная воля, твердый характер и незаурядный ум сестер Гессен-Дарм-
штадских восполняют недостаточность этих качеств в русском царе.
"Взгляни на тех императоров, которые правили жестко, - общество необ-
ходимо воспитывать, оно не должно сметь вопить во весь голос или учи-
нять смуту".
Бунтуют студенты? "Почему бы не отправить их, - тех из них, кто
действительно провинился, - в армию? Год-другой жизни по законам ар-
мейской дисциплины вправили бы им мозги..."
