Speaking In Tongues
Лавка Языков
Джузеппе Куликкья
Всё равно тебе водить
Перевел Михаил Визель
c М.Визель, перевод, 1998
Hungry darkness of living Who will thirst in the pit?
She spent a lifetime deciding How to run from it.
"Ghetto Defendant"
"Combat Rock", The Clash, 1982(1)
Первая глава
1
Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана...
К концу восьмидесятых стало ясно, что месяц вот-вот выйдет, и я, пока
его ждал, только и делал, что ходил по городу - день за днём, как
заведённый. По одному и тому же маршруту, без всякой цели. Одни и те же
улицы. Витрины. Лица.
Продавцы смотрели на прохожих из магазинов, как звери в зоопарке
смотрят на посетителей.
По сравнению с ними я чувствовал себя на свободе. Но свободен я был
только для безделья.
Виа По - пьяцца Кастелло - виа Рома. Пьяцца Сан Карло - виа Карло
Альберто - виа Лагранж. Пьяцца Кариньяно - пьяцца Карло Альберто - виа
По. И снова:
пьяцца Кастелло, виа Рома, пьяцца Сан Карло. Все дни. День за днем.
Километр за километром. Без конца. Подметки моих единственных ботинок
протерлись до дыр. Я заставлял себя шагать так, чтобы как можно меньше
упираться ногами в тротуар, отчего походка моя стала подпрыгивающей. Я не
хотел становиться продавцом.
Не хотел делать карьеру. Не хотел запирать себя в клетку. Пока что,
однако, моей клеткой был город. Его улицы, всегда одни и те же, были моим
лабиринтом.
Но путеводной нити не было. И смотреть было больше не на что.
2
Неожиданно я получил повестку из военкомата. Спустя пару лет они,
наконец, спохватились, что я не прошел медосмотр.
Врач, который должен был проверить состояние моего здоровья, оторвался
от расписания скачек минут через пятнадцать после того, как я вошел к нему
в кабинет.
- Как у тебя с давлением? - спросил он меня.
- Не знаю, синьор. Мне никогда его не мерили.
- Ладно, в твоем возрасте у всех прекрасное давление.
- У всех?
- У всех, у всех. Можно и не мерить.
Он написал что-то в моей папке. Столь же тщательно проверил зрение и
взял все анализы.
- Прекрасно, - сказал он, - ты признаешься годным и подлежишь
призыву.
Медосмотр длился не больше двух минут. Они явно хотели наверстать
упущенное время.
Я собрался уходить, но увидел на двери плакат. Объявлялся набор в школу
младших офицеров. "В конце концов, может быть удастся что-то заработать,"
- подумал я.
- Что нужно, чтобы участвовать в конкурсе? - поинтересовался я у
врача.
Тот уже снова с головой ушел в статью "ОТТОБРУНГАЛ ВОВРЕМЯ ПРИБАВИЛ
ХОДУ И ПРИШЁЛ С ОТРЫВОМ." Затмевал отзывчивостью Альберта Швейцера.
- Генералы у тебя в семье есть?
- Нет.
- Председатели, министры, партийные деятели?
- Тоже нет.
- Епископы, кардиналы, священники?
- Куда там!
- Тогда расслабься. Это забег с придержкой. Тебя даже к экзаменам не
допустят.
3
Потом я узнал, что отказникам по убеждениям полагается что-то вроде
зарплаты.
Эквивалент суммы, идущей на содержание одного солдата. Цифру точно не
помню, что-то около трехсот тысяч лир в месяц(2). Жизнь у ребят в униформе
весьма спартанская. За вычетом довольствия, обмундирования и проживания
они получают всего тысяч шестьдесят. Может, ещё и из-за этого руки на себя
накладывают.
Я прикинул. Кормежка для меня не проблема, потому что ем я очень мало. Из
дома меня пока что не выгнали. Что надеть у меня было. Я решил проходить
альтернативную службу. Каждый знает себе цену. Мне хватило разницы в
двести сорок тысяч лир.
4
"Лига отказников по убеждениям" находилась в полуподвале нового дома на
окраине города. На автобусной остановке кто-то написал распылителем:
НОВОСТРОЙКА - БОЛЬШАЯ ПОМОЙКА. Пройдя по заваленным мусором тротуарам, я добрался до
двора, где в это время переругивались две семьи. Мужчины, женщины и дети
осыпали друг друга жуткой бранью с одного балкона на другой. Поддержка
орущих на полную громкость телевизоров придавала объемность этой звуковой
дорожке.
Полуподвал был в глубине двора. В нём я обнаружил двоих ребят в
сандалиях. Они носили бороды и длинные волосы. Типичные отказники. Я был
брит под ноль.
- Нацисты нам здесь не нужны! - закричал мне в лицо тот из них, кто
был меньшим непротивленцем.
- Мы не допустим провокаций, откуда бы они ни шли, - добавил другой.
- Лично я шел по улице, - сказал я. - Я хотел бы стать отказником
по убеждениям.
- Кем-кем?? - спросили они в один голос.
- Отказником по убеждениям.
Они ошарашено переглянулись.
- Ты хочешь стать отказником по убеждениям? - повторили они вместе.
- Да, я - да. А вы?
Они повернулись и уставились друг на друга. Они были идентичными, один
- отражение другого.
- Ну... Мы и есть отказники по убеждениям, - сказал мне один из них,
вылитый Че Гевара, только в ухудшенной копии. - Извини за агрессивность,
мы решили, что ты из Фронта.
Застыдившись, они всё мне объяснили. Я должен был направить в Рим, в
Министерство обороны, письмо с просьбой о прохождении альтернативной
службы в одном из социальных учреждений по моему выбору. Решением моей
судьбы будет заниматься специальная комиссия. Просьба может быть
удовлетворена или отклонена.
Место изменено или оставлено. Никто толком не знал, почему. Возможно,
они разыгрывали полученные письма по жребию, как в телевизионной лотерее.
Определенно можно было сказать только то, что большинство людей,
желающих проходить альтернативную службу, оставались разочарованы.
В конторской книге у этих геваристов был список всех согласованных с
Министерством обороны мест. Я сразу решил, что выберу самое паршивое,
чтобы эта комиссия не смогла придумать ничего хуже на замену. Потом стал
изучать список.
Там было полно всего: больницы, дома престарелых, парки, библиотеки. На
полях против каждого места указывалось число кандидатов в отказники,
которые его выбрали. Возглавляли этот хит-парад "Наша Италия" и WWF(3). Я
решил рискнуть с самым непопулярным, которое называлось "Центр Социального
Обеспечения Бездомных и Адаптации Кочевников" (СОБАК-центр) и подчинялось
местным властям.
5
Дома я накатал письмо. Все, что мне пришло в голову о мире во всем
мире, о ядерной войне, о голодающих, о солидарности. Бородачи-партизаны из
Лиги Отказников посоветовали мне не указывать никаких политических
мотивов(4):
прошение будет автоматически отклонено, а я - помечен как
потенциальный террорист.
Закончив, перечитал свой шедевр. Получилась прямо передовица из
"Оссерваторе Романо"(5), обычная ватиканская муть. Но мне удалось изложить
причины, по которым я объявляю себя отказником по убеждениям, умолчав о
тех огромных экономических выгодах, из-за которых я всё затеял.
6
На почте в тот день выплачивали пенсии. Я хотел встать в очередь, но
никто из стариканов её не соблюдал. Все пихались локтями, кричали и
ругались до хрипоты.
В цивилизованном западном обществе, постмодернистском,
постиндустриальном, постчтоугодно, достаточно перестать работать, и для
тебя всё сведется вот к этому: к давке из-за грошей, чтобы не оказаться на
мели. Как будто они и так не на мели. Через два часа подошла моя очередь.
- Чтобы получить пенсию за дедушку, нужна доверенность, - сказала,
прежде чем я успел раскрыть рот, почтовая служба, приняв обличье мужчины
лет тридцати, жирного, лысеющего, с длинной бородой, кругами под глазами и
постоянными тиками, явно от предельного переутомления.
- Мне надо послать письмо с уведомлением о вручении.
Почтовая служба на несколько секунд оказалась парализованной.
Потом пришла в себя:
- Куда?
- В Рим, в Министерство обороны.
- Да пошлите простым письмом.
- Нет, лучше с уведомлением.
- Простого вполне достаточно.
- Послушайте, я хочу чтобы этот конверт ушел как письмо с
уведомлением о вручении, а не как простое письмо.
В лицо ему впились несколько дополнительных тиков.
- Это будет вам дороже стоить.
- Да я не спрашиваю, сколько это будет стоить. Я хочу только отправить
письмо с уведомлением о вручении.
С трудом сдерживаясь, почтовая туша поставила на конверте штамп С
УВЕДОМЛЕНИЕМ.
Я заполнил возвратную карточку, заплатил и вышел. Служащий был в слезах.
Снаружи светило солнце. Я решил вернуться домой пешком. Не хотел
париться в трамвае. Я шел и видел себя уже солдатом, призванным на
двадцать месяцев моей альтернативной службы. Мне ничего не оставалось
делать, кроме как ждать ответа из Рима. По закону - в течение трех
месяцев.
7
Ждал я больше года.
Согласно распоряжениям Министерства обороны, в это время я не должен
был устраиваться на работу. В любом случае, в такой ситуации меня бы никто
на работу и не взял. Повестка могла прийти в любой момент.
Честно говоря, невозможность работать не слишком меня огорчала. Каждое
утро спал до десяти. Потом весь день читал. Хемингуэй. Фицджеральд.
Гинзберг. Но каждый вечер ругался с отцом.
- Ни х-хрена делать не хочешь! - орал он мне вместе с ТелеМайком(6),
который на полную катушку осыпал всех с экрана миллионами, автомобилями и
мехами.
- Я должен ждать ответа из Рима.
- В твои годы люди думают о том, как карьеру делать, а ты только
книжки читаешь.
- По-моему книги важнее денег.
- Ага, важнее денег. Слышь, мать, слово "карьера" твоему сыну не
нравится!
Моя мать ничего не отвечала. На самом деле, слово "карьера" меня просто
пугало.
Я знал, что я сын рабочего и что мне надо шевелится самому, но я не
хотел делать карьеру, не хотел, чтобы меня распылила в порошок и закатала
в вакуумную упаковку машина, настроенная на размер, который не был моим
размером.
Испугать меня было нетрудно. Я боялся, что засажу сам себя в
камеру-одиночку и потом выброшу ключ своими собственными руками, как это
случается во сне. Мой отец, наоборот, поехал на слове "карьера". Он не мог
себе позволить послать меня в миланскую Академию бизнеса, но надеялся хотя
бы увидеть, как я стану одним из тех начальников цеха, что отравляли ему
жизнь на Фиате. Так и ругались мы каждый вечер перед телевизором.
8
Мне пришло в голову, что, пока я жду, можно записаться в университет. Я
выбрал Литературу и философию. Я полагал, что этот факультет как раз для
меня.
Все мажористые мальчики, у которых только одно на уме - стать
менеджерами и управляющими, предпочитали Экономику и бизнес, Юридический
или Информатику. Для меня перспектива подняться с помощью диплома по
социальной лестнице мало что значила. Наверно, лучше заниматься чем-нибудь
интересным бок о бок с нормальными людьми, чем сидеть на одной скамье с
кучей будущих акул капитализма в костюмчиках и с дипломатами, старательно
изучающих тысячу и один способ относительно честного отъема денег.
Деньги на учебу я стрельнул у матери. Потом однажды утром встал
пораньше и отправился в приемную комиссию. Народ в очереди перед окошком
Литературы и философии казался точно таким же, как перед окошками
Информатики, Юридического или Экономики и бизнеса. Ладно, подумал я, на
занятиях сойдусь с ними поближе.
Там будут сплошь молодые поэты и философы. Ах!
9
Университет был огромным параллепипедом из стекла и железобетона, очень
похожим на дворец ООН, только поваленный на бок, грязный и не в Нью-Йорке.
Всё в нём было серым - стального, мышиного или жемчужного оттенка.
Коридоры были серо-зелеными. Лифты - темно-серыми. Стены аудиторий -
светло-серыми. Но дерьмо, которое сохло в унитазах после молодых
поэтов-философов, не спускавших воду, было коричневым.
