имел в виду, когда просил назначения. Мало что я за это получил, кроме
болячек и сомнений.
- Отбой боевой тревоги, - говорит командир. - Час, джентльмены.
Я переглядываюсь с Пиньяцем. Непредвиденное нарушение процедуры. Когда
корабль в клайминге, все находятся на боевых постах.
Никто не возражает. Всем необходимо подвигаться, прервать напряжение
какой-нибудь деятельностью.
Работа все равно продолжается. Я единственный, кто может уйти с поста.
Как только открывают люки, я ныряю в операционный отсек.
Рыболов не покинул своего места, хотя во время клайминга он и его
аппаратура не нужны. Яневич, более чем обычно напоминающий бабочку, порхает
по отсеку. Уэстхауз с командиром влипли в астрогационные консоли. Они уже
пытаются предугадать, откуда ждать гончих.
Роуз, Тродаал и Ларами играют в "Когда я вернусь на Ханаан" на троих.
Как будто у нас на борту больше нет ракет. Они ставят на то, что подъемник
не починить. Идет обмен информацией - имена, адреса и особые таланты
дамочек, причем время от времени поминаются номера кораблей, люди с которых
уже успели воспользоваться услугами этих особ.
Сержант Никастро стоит на самом проходе, изображая статую. Я сумел
заметить лишь одно его движение - когда он перебросил тумблер и объявил:
"Сорок пять минут".
Мне отчаянно хочется выпотрошить Старика. Мы будем выходить в норму и
разбираться с подъемником прямо сейчас? Собирается ли он драпать как можно
дальше и быстрее? Оба варианта имеют, на мой взгляд, свои плюсы.
Но у командира нет для меня времени.
Время сменило мундир и служит теперь той стороне. Чуть ли не
знаменосцем. Что бы Старик ни решил, а решать надо быстро. Гончие несутся к
Ратгеберу, брызгая слюной.
Для меня нет времени ни у кого. Кто не на вахте, скребет плесень.
Растворяются в ритуале. Попробую ткнуться в эксплуатационный отсек или к
инженерам.
То же самое. Уловка командира не сработала. После короткой разрядки
люди снова напряглись, ушли в себя. Даже Дикерайд молчит, как рыба.
Возвратившись к своей койке, я замечаю свисающий оттуда хвост.
- Так, ну и где ты шлялся, жирный?
Неустрашимый приоткрывает глаз и, зевнув, тихонько мяукает. Я вяло чешу
его за ухом. Он мурлычет, но тоже как-то без энтузиазма. "Тяжелые времена
наступают, старичок", - говорю я. Кот отощал - последнее время он тоже на
голодном пайке.
Неустрашимый, похоже, в нелюдимом настроении. Я тоже. Мне слегка
обидно. Меня отсекают. Мы с котом тихо грустим. Когда я не мечтаю залезть в
койку, мои мысли стремятся к другим мирам, другим временам, другим
спутникам. Очень мне себя жаль, что я сюда попал.
Репортер, наблюдатель в идеале должен быть беспристрастным и
отстраненным. Но я нарушил чистоту эксперимента самим фактом своего
пребывания. Я хотел одновременно быть и рядом, и в отдалении, быть и
репортером, и клаймерменом. Ничего не получилось. Мои спутники пришли на
флот очень молодыми, почти без прошлого. Стремясь подстроиться под их
неискушенность, я свое собственное прошлое держал глубоко закрытым.
И потому прятался и от себя самого.
Лежа в койке рядом с котом, стараясь и мечтая заснуть, я снова
погружался в темный омут "как это было" и "надо было бы", в этот черепаший
панцирь боли и прошлого, что дан человеку навечно...
Плотина дала трещину, открылась течь... Я понял, почему народ
предпочитает держать язык за зубами.
Этот корабль переполнен ожиданием неминуемой гибели, скрашенным лишь
легким оттенком неуверенности.
Может быть, сейчас. Может быть, через пару часов. Приговоренный хочет
разобраться в своей жизни и все объяснить. Может быть, чтобы кто-то его
понял.
Все эти люди только начинают осознавать свою обреченность. Возможно,
теперь я смогу узнать намного больше, чем когда-нибудь хотел.
Ощущение обреченности владеет и командиром. Я уверен в этом, хотя он
это хорошо скрывает. Его лицо бледнее, улыбка напряженнее, а выражение лица
почти все время, как у покойника перед укладкой в гроб.
У этого корабля экипаж из зомби, из трупов, изображающих живых в
ожидании неизбежной кремации. Мы мертвы с той минуты, как истребитель подал
сигнал.
Мы знаем, что сигнал был. Во время атаки Рыболов успел засечь утечку
инстелной связи.
Никастро так апатичен, потому что раньше других все понял.
- Пять минут.
- Осторожно, Неустрашимый. - Я уверен, что мы больше не увидимся. -
Располагайся, как дома.
Я укладываю его в койку.
Оружейный отсек затоплен вязкой, словно сироп, тишиной. У артиллеристов
было время себя оплакать.
В них не видно страха. Просто покорность судьбе и безразличие. Я думаю,
это из-за долгого ожидания. К чему бояться того, что все равно неизбежно?
Страх есть функция надежны. Чем больше надежда, тем сильнее страх. Нет
надежды - нет и страха. Я иду в операционный.
Отрывисто звучит сигнал общей тревоги.
- Говорит командир. Переходим в норму для разблокирования поврежденного
ракетного подъемника. Всем быть готовыми к длительному клаймингу. Мистер
Пиньяц, держите аккумуляторы на минимальном заряде. Мистер Бредли, понизьте
внутреннюю температуру до минимально допустимого уровня. Проветрить
атмосферу. Освободить и очистить все приемные емкости человеческих отходов.
Раздать боевые рационы на три дня. Мистер Вейрес, мистер Пиньяц, отберите
рабочие группы. Выдайте им снаряжение и проинструктируйте. Мистер Уэстхауз,
по готовности опускайте корабль.
Мы переходим в норму в глубине межзвездной бездны. До ближайшей звезды
- три световых года. Вселенная - колодец с чернилами, на стенах которого
мерцает горстка светлячков. Властное напоминание о неохватности всего
сущего, о том, как бесконечно далека другая жизнь от тонких стен нашего
клаймера.
Необходимость действовать постепенно прекращает пандемию мрачного
оцепенения. Появились проблески надежды и страха. Ко мне возвращается вера в
собственное бессмертие. По мере того как успешно решаются мелкие проблемы,
все более достижимой кажется и главная цель - спасение.
А если подумать, как даже Сам Господь найдет нас в середине этого
огромного Ничто?
Дел у меня не слишком много. Визуальное наблюдение - пустая трата
времени. Рыболов засечет любое движение намного раньше меня. Чтобы убить
время, я помогаю дежурным с очисткой параш. Слегка восстанавливает боевой
дух. Когда мы заканчиваем, у меня возникает чувство достижения. И оно
встраивается в более широкую картину. Чувство такое, будто мы снова
безнаказанно подергали за бороду старуху Смерть.
Седьмую ракету заклинило капитально. Придется снять стрелу подъемника
из лифтового механизма, и лишь тогда люди смогут поставить ее на
направляющие. Потом вернуть на место стрелу и весь крепеж. И лишь потом
можно будет поднять ракету на огневую стойку в пусковом бункере.
Пиньяц хочет снять узел стрелы целиком и заменить его другим, от
второго подъемника. Он опасается, что стрела погнулась и снова заклинит при
попытке поднять одиннадцатую ракету.
- Не разрешаю, - отвечает на это предложение командир, - мы и так
слишком надеемся на удачу. Так долго стоять мы не можем. Используйте старую
стрелу. Сколько это займет времени?
- Пять часов! - кричит шеф-артиллерист Холтснайдер с третьей установки.
Это вообще-то не его дело - работа ракетчика. Пиньяца такая ситуация не
устраивает. Он хочет, чтобы у него работали лучшие, и утверждает, что
шеф-ракетчику Бату не хватает опыта работы в открытом космосе.
- Пять часов - ни хрена себе! В вашем распоряжении два. Успевайте или
отправляйтесь домой пешком. Мистер Вейрес, ваши люди вызвались помочь
Холтснайдеру. Два часа.
Вейрес послал Гентмана и Киндера в открытый космос осмотреть панели
тора, обожженные лучом пушки конкурентов. Они в шлюзе, уже возвращаются.
Когда Вейрес приказывает им выходить снова, они демонстрируют блестящее
владение родной речью. Я через объектив камеры смотрю, как они на
страховочных линях скользят к третьей пусковой.
Киндер и Гентман - ханааниты. У каждого из них есть дом и семья. Мне
кажется, что подвергать их риску не стоило. Хотя Гентман - разумный выбор,
он главный механик на нашем корабле.
За сорок минут они выравнивают седьмую ракету. Одиннадцатая не
заклинена и становится на место без проблем. Холтснайдер осматривает стрелу
и заявляет, что после регулировки она будет работать.
- Командир!
От крика Рыболова покачнулся корабль. Джангхауза отвлекли наблюдения за
работой товарищей, и он перестал смотреть на экран.
- Черт побери! Идут, гниды! - рычит Тродаал.
- Вейрес! - кричит командир. - Переход на АВ! Мистер Уэстхауз!
Начальники отсеков! Приготовиться к экстренному клаймингу!
- Командир!.. - пытается протестовать Вейрес. - У нас пять человек за
бортом. У них не останется шансов, если они выскользнут за поле корабля или
если клайминг будет долгим.
- Быстро, лейтенант!
Я не понимаю, на кого он рычит, на Вейреса или Уэстхауза. Лицо у
астрогатора цвета слоновой кости клавиш старого пианино.
Картинка на экране Рыболова - хуже некуда.
- Прут прямо к нам в глотку. Будь они слепые, все по нам не
промахнутся.
Старик подбил итог. Пять жизней против сорока четырех. Людям это не
понравится, но они проживут достаточно, чтобы выматериться.
- Блядская невезуха!
Эти проклятые корабли намерены приземлиться непосредственно к нам в
карман. Рыболов, ты-то какого, черт тебя дери, ворон считал? Какого хрена ты
не включил сирену?
Тревожные вопросы от работающих за бортом обрываются, стоит только нам
перейти в ноль. Теперь радио бессильно. Как и все остальное, когда мы
уносимся в мир духов. Все молчат и обмениваются настороженными взглядами.
Холтснайдеру удается связаться с нами через интерком, которым
пользуются в гавани осмотрщики. Хорошо у сержанта башка варит. Особенного
беспокойства в его голосе нет, что успокаивает.
- Операционный отсек, говорит Холтснайдер. Командир, сколько продлится
клайминг?
Страх проскальзывает в его интонации, но самоконтроль сильнее.
Настоящий солдат. Работает и не стремится подчеркнуть трудности.
- Предоставьте это мне, - спокойно отвечает командир. - Выйдем, как
только сможем. На нас наткнулся охотник. Как только уйдет - выйдем. Как у
вас там дела?
- Кажется, мы потеряли Хеслера, командир. Он идиотничал на фале. Все
остальные в пусковом бункере.
Бедняга Хеслер. Плавать за девять световых от всех миров. Корабль ушел.
Должно быть, напуган до смерти.
- Как с кислородом, Холтснайдер?
- У Манолакоса осталось всего на полчаса. Если будет надо, поделимся.
Думаю, что на час хватит.
- Это хорошо. Держитесь. - Он понижает тон. - Мистер Уэстхауз,
переходите в норму, как только индикаторы покажут, что он уходит.
- Осталось подождать четырнадцать минут, командир.
- Перейдем в норму через четырнадцать минут, - повторяет командир так,
чтобы слышал Холтснайдер. - Времени у вас будет в обрез. Начинайте готовить
Манолакоса к возвращению. Соедините его страховкой с тем, кто идет на втором
месте с конца по количеству кислорода. Остальные пусть еще раз перепроверят
одиннадцатую птичку, а потом тоже готовятся к возвращению. Не теряйте
времени, мы и так уже слишком много набрали его взаймы. Нам придется изрядно
потанцевать, чтобы подобрать Хеслера, и при этом обдурить охотника.
- Все ясно, командир. Остаюсь на связи.
- Блин! - взвывает Рыболов и бьет кулаком по переборке.
