сверхпроводников. Он будет слишком занят и не сможет думать.
Температура понижается быстрее. Дребезжат газоочистители и вентиляторы,
выгоняя влагу и гоняя воздух. Я почти избавился от дискомфорта.
Тревога за Рыболова гасит мой собственный позыв к панике. Усадив его за
клавиатуру компьютера и поставив панель Уэстхауза на автоматический вызов, я
обхожу остальных. Это самая важная часть оставшейся работы. Остальное взял
на себя командир.
Говорят, что я веду себя как нормальный клаймерщик - беспокоюсь сначала
за других, а уж после за себя. Я слышал, что это называется
"групповая/семейная реакция".
Первым воскресает Яневич. Я отвлекаю его вопросами. На один из них он
отвечает:
- Мы - легион проклятых. Все, что У каждого из нас есть, - это
товарищи. И вселенское презрение к штабным, приговорившим нас к смерти на
клаймере. Я в порядке. Отпусти меня. Надо работать.
Я все еще не знаю, что произошло. Они не дают себе труда объяснять...
Меня это задевает. Командир все это время считал и пересчитывал, чтобы
попасть точкой Хоукинга в термоядерный реактор "Левиафана". Естественно.
Неудивительно, что нас потрепало. Наша полная масса ударила в их магнитную
бутылку на скорости в четыре десятых с.
Восхитительно. Мы попали с первой попытки.
И чуть-чуть не уничтожили сами себя.
Ход командира был великолепен. С точки зрения внезапности. Слюбой
другой точки зрения - чистейший идиотизм. Попытался бы он еще раз, если бы
промахнулся с первой попытки?
Скорее всего нет. Даже у ветеранов не хватило бы духу, если бы они
знали, на что идут.
Позже, за внеочередной чашкой кофе, я спрашиваю командира:
- Ты бы стал делать вторую попытку?
Он уходит от вопроса.
- Ты отлично выдержал. Не думал, что ты такой крепкий парень.
- Быть может, я привык к большей жаре.
Он допивает кофе и уходит, ничего больше не сказав.
Корабль снова охвачен напряжением. Мы не можем клаймировать, пока
Вейрес не стабилизирует магнитную систему. Охотники приближаются.
Рыболов в центре внимания. На его приборной доске приятная тишина.
Намертво застряли в космосе. Семь часов. Вейрес не сбалансировал
несколько сотен мелких токов нагрузки в полях АВ-контейнера. Сверхпроводящие
контрольные схемы пострадали от местного перегрева.
Время еле ползет - до тех пор, пока я не просчитываю, сколько его
прошло с того момента, тогда "Левиафан" позвал подмогу. Тогда оно начинает
лететь со свистом.
Мы все еще в состоянии боевой тревоги. Дружки наших отправленных на
пенсию приятелей могут объявиться в любую минуту. Скоростному истребителю с
Ратгебера уже хватило бы времени на дорогу туда и обратно.
Сборники нечистот дают полную нагрузку на системы регенерации
атмосферы.
Я боюсь. Боюсь до чертиков. От такого беспомощного сидения можно
заголосить благим матом.
Командир все жует ухо Вейресу. Дескать, долго вам еще? Ответов я не
слышу, но это несущественно. Старик приказывает Пиньяцу заряжать
аккумуляторы. Он готов к бегству в нормальном пространстве.
Проклятие! Если бы я не продолжал делать записи, не занял бы себя
чем-нибудь, я бы завопил. Или повел бы себя, как Никастро. Сержант носится
повсюду, как неуемная старуха, и бесит всех своей суетой.
Я постоянно поражаюсь, как им удается понимать командира с полунамека и
с полужеста. Они уже закаляются в предвидении суровых времен. Даже их
походка и осанка переменились. Я начинаю чуть-чуть лучше понимать Старика
В крутую минуту он даже почесаться не осмелится не вовремя. Тот, кто
это слишком хорошо понимает, оказывается под сильным давлением.
На обычном корабле командиру легче. У него есть своя каюта. Он не
выставлен все время на всеобщее обозрение.
Мы так устали, что не сильно блеснем, если объявятся ребята из той
фирмы.
Проходит двенадцать часов, а Вейрес сообщает о неудовлетворительной
стабилизации. Куча времени потеряна. Вдруг раздается крик Рыболова:
- Командир, вижу тахион-образ!
Я наклоняюсь и смотрю на его экран до того, как соберется толпа. Образ
чужой. Определенно чужой. Ничего подобного я еще не видел. Командир
приказывает:
- Снижайте мощность до минимума, мистер Вейрес.
Клаймер дрейфует по следу разрушенного корабля. Наша нейтринная эмиссия
- свечка по сравнению с пожарищем в кильватере.
Бежать бессмысленно. Если мы смогли заметить конкурента - значит, и они
заметили нас. У их охотников скорость гиперсдвига больше, чем у клаймера.
Скорость - критический параметр конструкции истребителей.
Бежать мы не можем. Командир не уйдет в клайминг, пока не
стабилизируются магнитные системы. Так что будем притворяться, будто нас
здесь нет.
Запах в операционном отсеке становится сильнее. Нервозность
увеличивается. Рыболов, поглощенный показаниями приборов и молитвами,
сохраняет самообладание.
Я подозреваю, что его радует перспектива скорого конца. Шанс на
возможность скорой встречи с Богом. Эй! Большой дядя в небесах! Не хочешь ли
разочаровать этот глупый мешок Дерьма?
Охотники рыщут повсюду, смотрят и слушают. Порой они совсем близко от
нас, и приборная доска Рыболова скрипит.
- Их по меньшей мере восемь, - говорит он. Они кружат уже четвертый
час. - Вид у них голодный.
- Чертова уйма огневой мощи, и все, чтобы помешать второразрядному
писателю собрать материал.
Шутка не вышла.
- А больше им делать нечего, сэр, - говорит он. - Конвоев здесь нет,
охранять нечего.
Охотники работают упорно и умело. Один из истребителей пронесся по
курсу линкора прямо над нами. Чистое везение, что он нас не обнаружил.
Другой ползает вокруг в норме и выдает себя лишь потому, что недостаточно
понизил мощность для адекватного скрытия нейтринной эмиссии. Как и мы, он
использует лишь пассивные сенсоры. Радар бы обнаружил нас мгновенно.
Время идет. Люди засыпают на постах. Ни командир, ни старпом им не
мешают.
Стоит мне расслабиться и решить, что они прошли, как на детекторе
появляется очередной корабль. В таких условиях я спать не в состоянии.
- Почему они не оставят это дело? - размышляю я вслух. - Будто бы
знают, что мы здесь. Будто хотят нас вспугнуть
- Возможно, - говорит Яневич. - Какие-то корабли с "Левиафана" могли
оказаться на вылете. Может быть, они разыскивают уцелевших.
Никак не похоже. Не на таких же скоростях.
Яневич и командир все больше и больше времени проводят с Уэстхаузом. Их
лица все больше и больше озабочены. Кильватерный след "Левиафана"
рассеивается. Скоро он уже нас не скроет.
Канцонери бегает туда-сюда. Похоже, компьютеры заметили что-то еще.
Я останавливаю старпома во время его очередного набега в мою часть
отсека.
- Что случилось? Отчего морды вытянулись?
- Нас очень скоро обнаружат. Они читали нашу нейтринную эмиссию до
момента, когда мы легли в дрейф. Их компьютеры все просчитают. Тут-то нас и
прижмут.
- Проклятие. Я должен был знать. На этом пруду волнение не затихает
никогда, так?
- Не-а. Крути расходятся, пока не смешаются с другими.
- И что делать?
- Рванем при первой возможности. Они знают, что мы где-то здесь.
Обмануть их мы не сможем, даже если они не вычислят нас на компьютерах.
Будут гоняться, пока не поймают нас на радар.
- Упорные, гады. Как они догадались?
- Кто знает? Может быть, у "Левиафана" был жучок-наблюдатель на
противоракетном экране. Или корабль охранения, которого мы не обнаружили.
Что угодно. А что именно - значения не имеет.
Через пятнадцать минут наступил один из тех редчайших моментов, когда
на экранах обнаружения никого не было.
- Увеличить мощность, - приказывает командир. - Инженерный,
приготовиться к гиперу и клаймингу.
Магнитные системы Веиреса почти стабилизировались. Похоже, что Старик
собирается воспользоваться шансом.
- В такой ситуации, - говорит Рыболов, - лучше сначала клаймировать, а
потом бежать. Если никто не затаился прямо над нами, они не возьмут след в
точке Хоукинга.
- На старте будет адский шум. А если магнитные системы у Веиреса не в
порядке, соберем большие похороны.
- Да, сэр.
Это его не сильно тревожит.
Толчея у параш. Мы целые часы можем тут проторчать.
Сколько еще я смогу выносить их вонь?
- Разрядить аккумуляторы! Сбросить тепло! - приказывает командир.
Подтверждения и сообщения о выполнении поступают тут же. Всем не терпится
убраться отсюда.
- Мистер Вейрес, что с вашей магнитной системой?
Ответа я не слышу, что не успокаивает.
- Командир, у меня тахион-сигнал, - говорит Рыболов.
- Очень хорошо. Инженерный, переходите к аннигиляции.
Перья на экране Рыболова бледные, но почти вертикальные. Отклонение
минимально. Брюшная и спинная линии почти не видны. Охотник движется прямо
на нас.
- Переход в гипер! Максимальное ускорение! Мистер Уэстхауз, курс - два
семь ноль, отклонение тридцать градусов.
Голос командира спокоен, как на учениях.
Клаймер неуверенно приходит в движение. Освещение в отсеке сразу же
меркнет. Резкий перепад мощности рискован, но на этот раз успешен.
Оповещение о клайминге подавляет ин-терком командира. После он добавляет:
- Уэстхауз, курс - два четыре ноль, отклонение двадцать пять градусов.
- Уловка номер два, сэр, - объясняет Рыболов. - Показываем им курс,
который они могут определить и понадеяться, что мы здесь же будем
клаймировать. Мы же сделаем небольшое изменение и останемся наверху надолго.
Предполагается, что они станут искать повсюду, но не там, где будем мы.
- Предполагается?
- Мы надеемся. Они не дураки, сэр. У них опыта не меньше нашего.
Мои спутники становятся призрачными фигурами. Экраны гаснут. Пустота
окутывает корпус.
Свою дыру мы втаскиваем вслед за собой. Мы в безопасности. На
мгновение.
На мгновение. Истребитель заорал:
- Контакт!
Приближаются его друзья. Совместная мощность их компьютеров уже дает
прогнозы наших действий.
Несмотря на пророчества Рыболова, я поражен, когда в привычное время
командир не появляется. Все эти учения... проснись, макака! Теперь
по-настоящему. Вокруг люди, которые хотят тебя убить.
Атмосфера воняет. Температура повышается на полдюжины градусов.
Единственная реакция Старика - он приказывает Бредли пустить свежего
кислорода и стравить атмосферу через внешние топливные баки. Там она
замерзнет. Суперхолодный лед - прекрасное средство для потери тепла.
Такие хитрости командование не одобряет. Это не проектировалось. Наш
воздух насыщен выделениями человеческих тел. Это портит воду при таянии.
Людям в операционном отсеке наплевать. Самая главная проблема - тепло.
Они сознательно забивают фильтры загрязнителями.
Чтобы справиться с внутренней температурой, этой воде нужно всего пять
часов. Слишком много тепла генерирует этот корабль.
Командир дает температуре достичь красной отметки. Мы изнемогаем от
зноя. От сверхпроводников идут предупреждения - мигают лампочки, но до
настоящей опасности еще далеко.
Воздух спертый - хоть пластами режь.
Командир приказывает активизировать конвертеры тепла и газоочистители в
девять часов клайминга. А потом, по моему скромному мнению, все будет
затихать.
Устройства, снижающие температуру и делающие воздух пригодным для
дыхания, эффективны, но сами являются мощными генераторами тепла.
Это не то неожиданное, убийственное повышение температуры, которое мы
