пережили, когда погиб линкор. Теперь жара подкрадывается незаметно. Она
наступает неумолимо, как старость. И еще - обессиливающее действие
усталости.
Рекордный по продолжительности клайминг, установленный Телмиджем, -
четырнадцать часов тридцать одна минута и несколько секунд. Телмидж
командовал одним из самых первых кораблей. На нем было меньше оборудования,
меньше людей, клайминг осуществлялся в идеальных предклайминговых условиях.
Сидя в вонючей мокрой одежде, посасывая пластиковую бутылку и не имея
возможности покинуть свой пост, я думаю, не собирается ли Старик побить
рекорд.
К одиннадцатому часу я начинаю обдумывать вариант мятежа одного
человека. Сквозь туман, окутавший мой мозг, прорывается голос командира. Что
такое? Эй! Обратный отсчет на экстренный сброс тепла!..
Мы погружаемся в норму, некоторое время проветриваемся, потом
возвращаемся назад и смотрим, что сообщит наша система обнаружения о
населенности этого промежутка ночи.
- Не слишком ли он осторожничает? - хрипло спрашиваю я Рыболова.
Оператор ТД всего лишь потеет. - Не будут же они ждать так долго.
- Посмотрим.
Уголком глаза, наблюдая разрядку аккумуляторов, я замечаю бледное V на
экране Рыболова.
- Контакт, командир. Расплывается.
- Очень хорошо. Он вернется. Мистер Уэст-хауз, идем к маяку один девять
один. Смываемся, пока не засекли наш курс. Выход из гипера сразу после
выхода из зоны обнаружения.
Процедура срочного проветривания действует сорок секунд. Каждая секунда
отнимает еще минуту от времени клайминга.
Следующие два часа текут вяло. Командир снова опускает корабль. Он
держит команду чистой силой воли. Тродаал, Берберян и Ларами обвисли в
ремнях безопасности.
Особой пользы нашему здоровью все это не принесет.
Более опытные люди наверняка переносят эти трудности легче. Хотя не
обязательно. Следующим будет Никастро. Эффект десяти боевых вылетов?
Напряжение? Физическая усталость от беготни и заботы обо всех остальных?
Никастро вырубается бурно. Он стонет, его ноги и живот сводят внезапные
судороги. Мои нервы долго не выдержат.
Я подозреваю, что командир собирался оставаться наверху дольше. Потеря
обоих квартирмейстеров заставила его изменить планы.
- Мистер Яневич, поработайте с Ларами и шеф-квартирмейстером. Если
понадобится, пользуйтесь стимуляторами. Джангхауз, смотрите в оба.
- Есть, командир.
На этот раз до объявления о контакте проходит пять минут.
- Мы догнали их, - говорит Яневич, массируя икры Никастро.
Места положить шеф-квартирмейстера на палубе еле-еле хватает. Старпом
улыбается счастливой дурацкой улыбкой.
- Стоило бы ему соли ввести.
Он кричит:
- Есть у нас в аптечке пилюли кальция?
- Очень сожалею, сэр.
- Гадство.
Уэстхауз делает поворот под сумасшедшим углом.
- Командир, не хотите поменять маяки? Они могли вычислить генеральный
курс...
- Нет. Держите курс на один девять один.
Жара такая, что можно вялить изюм, а я весь дрожу. Температура упала на
двадцать градусов и продолжает понижаться. Влажность всего десять процентов.
- Какого ты хрена лыбишься? - огрызаюсь я на Яневича. - Тьфу, блин! С
вами, похабниками, и сам начнешь материться. Так или иначе, мне кажется, что
если эти гады смогут поймать наш курс, они нас догонят. Только как же они
это сделают?
Никастро стонет, пытается оттолкнуть от себя Яневича. Командир помогает
придержать его.
- У них в Ратгебере есть гигантский ком-пьютер-киборг. В нем как
составляющее используются человеческие мозги. И другой задачи у него нет.
Теперь они знают, что это за корабль, кто командует и как давно мы вылетели.
Они это довели до искусства. Главный у них на Ратгебере ушлый. И с каждым
днем умнеет.
- А почему бы нам не остановиться, а они пусть гоняются за
предсказанием своего компьютера?
- Потому что это самый старый трюк. Плюхнемся прямо к ним на колени.
Понимаешь, основная проблема в том, что они превосходят нас численностью. И
могут проверять сразу много гипотез. Со времени последнего контакта они
разработали не меньше сорока вариантов.
- И мы никак не собираемся огрызаться?
Чему он так радуется? Это бесит меня больше, чем упорство ребят из той
фирмы.
- Конечно, нет. Нам платят не за потасовки с истребителями. Мы охотимся
за транспортными судами.
Во время следующего спуска из клайминга мы окончательно сбросили тепло,
избавились от собравшихся отходов и перешли в гипер до появления противника.
Мы их стряхнули. Старик говорит, что это обычная процедура. Мне это
утверждение показалось сомнительным.
Я понесся к своей койке, как только нас отпустили с боевых постов.
Обычно первыми пропускают тех, у кого трудности в клайминге, но на этот раз
я воспользовался преимуществами сверхштатного положения и своими
полномочиями. У меня они есть. И вообще, можно один раз побыть слабачком.
Не один человек костерил меня за то, что моя задница лежит в раковине.
Я давал советы, куда можно засунуть заботу о личной гигиене.
Мне-то никто никогда не уступал.
Последний взгляд на командира - он стоит, как на параде, глядя в пустой
аквариум монитора.
Оказывается, мы следуем к единственному маяку, оборудованному инстелом.
Магнитофон занят докладом о бое с "Левиафаном". Время отдыха, время
осмысления.
Ракеты у нас еще не кончились.
Глава 7. Приказы
Патруль меня достает. Сегодня я почти со всеми грызусь или задираюсь.
Во мне, как в закупоренной бутылке, кипит страх.
Не я один хожу с угрюмой рожей. Меньше стало улыбок, меньше шуток.
Экипаж притих. Между людьми нарастает не высказываемое, но очевидное
напряжение. Недалеко до драки. Нужен клапан для спуска давления.
До этого я постараюсь не покидать операционного отсека. Не хочу стать
участником. Из-за сдерживающего присутствия Старика операционный отсек стал
самым безопасным местом на корабле.
Когда я прихожу, на вахте Пиньяц. Рядом командир. Командование ответило
на наш рапорт. В конце-то концов.
- Подонки! - рычит Пиньяц.
Командир вручает мне листок. Это поздравления. От танниановых
лизоблюдов.
- Ни одного слова о Джонсон, - бормочет Пиньяц. - Гады железобетонные.
То же самое будет с нами. Некий печальный мешок с дерьмом переведет нас в
неактивный файл, подождет с годик, а после разошлет "с прискорбием
сообщаем".
Никастро дарит Пиньяцу взгляд, исполненный яда. Его руки белеют и
трясутся.
- Письма на этих чертовых бланках, вот что они рассылают. Набитые
таннианским враньем о доблестных воинах, приносящих высшую жертву. Господи!
Говори потом о бездушии.
Никастро вскакивает, я встаю у него на пути. Он замахивается. Я легким
толчком отправляю его обратно и спрашиваю:
- Как там дела, сержант?
Он погружается в неловкое молчание.
Удара Пиньяц не получил, но из дальнейшего понял достаточно. Он
перестает скулить.
Слишком многие все видели и ничего не пропустили. Весть расходится.
Может быть, это позволит мне сделать прорыв. Один обычный случай,
абсолютно незапланированный. После постоянных безуспешных попыток хоть
что-нибудь придумать.
Первым начинает обсуждать инцидент командир. В частной, разумеется,
беседе.
- Сегодня утром я случайно заметил кое-что интересное, - говорит он,
прихлебывая кофе, сваренный для придания большей остроты очередному нашему
спаррингу.
- Да? Я сомневаюсь.
- В чем ты сомневаешься?
- Что ты что-либо сделал случайно. Ты даже дыханием управляешь, как
хореограф балетом.
Он позволяет себе усталую, сардоническую улыбку.
- Ты отлично нашелся. Могли быть неприятности. Ито мог начать
настаивать на своих прерогативах. - Он продолжает обрабатывать свою трубку.
- Ты всегда был хорош в таких ситуациях. Боюсь, что Никастро мне придется
сожрать.
Он обнаруживает на трубке что-то, что ему не нравится, и отправляет
инструмент обратно в карман.
- Порой после боя патруль идет корявее. Просто все труднее. Как
моральная гангрена. Трения между офицерами и солдатами. Команда разбивается
на враждебные лагери. - Он снова тянется за трубкой, которую замучил уже до
полусмерти.
- Ты выиграл время. Может быть, Никастро теперь глянет на себя со
стороны.
После паузы:
- Скажу, наверное, начальникам отсеков, пусть подтянут особо болтливых.
Мое воображение подсказывает мне возможность катастрофического развития
событий. Удар разряжает обстановку, но сеет семена. Создает прецедент. Нужно
что-нибудь для отвлечения. Жалко, что нет места для занятий спортом.
- Ты можешь посоветовать Пиньяцу быть помягче.
- Знаю. Он просто сказал то, о чем думаем мы все. Дело не в том, что, а
в том, как он сказал. Он все так говорит.
Все-таки ничего командир толком не говорит.
- Черт возьми, ему не нужно постоянно доказывать, что он не хуже
других. Мы это и так знаем. За этот наплечный кубик жителя Старой Земли ему
могут голову свернуть.
- Это и я бы мог сделать. Мне это надоело. Но что поделаешь? Люди
останутся такими, какие они есть. Жизнь их научит.
Учит меня жить. Я полагаю, что настало время дать сдачи.
- А ты? Что у тебя за кубик? Что тебя-то снедает?
Его лицо темнеет, как старый дом, в котором погасили свет. Залпом
допивает кофе и оставляет мой вопрос без ответа. Настаивать не стоит.
Вдруг материализуется Кригсхаузер, якобы прибрать. Но у него явно
что-то на уме. Он из простой работы делает целую процедуру.
Я едва ли прикоснулся к кофе.
- Ты это пьешь, Кригсхаузер? Хочешь допить? Давай. Садись.
Я уверен, что он отпивает по чуть-чуть с каждой заварки. Настоящий кофе
- слишком сильное искушение.
- Спасибо, сэр. Да, сэр. С удовольствием.
Я жду, не зная пока, как его разговорить. Как и прочие на борту этой
летающей психиатрической клиники, он покрыт надежной броней.
Он собирается наконец с духом.
- У меня есть проблема, лейтенант.
- Да?
Кригсхаузер прикусывает нижнюю губу.
- Сексуальная проблема, сэр.
- Как?
Трудно не верить заявлению, что он ни разу не мылся и ни разу не менял
нижнего белья. Его личный вес состоит, должно быть, из одних дезодорантов и
одеколонов. От него воняет.
- Это мой пятый патруль на этом корабле.
Я киваю. Мне это прекрасно известно.
- Они не отстанут от меня. Я влип.
Что делать с голубым? Ничего, наверное. Почти все мы извращенцы.
- Тут вот еще один парень... - Его прорывает. - Пытался заставить меня
сделать это. Давил на меня. Не пропускал мои заявки. Поэтому-то я и не
моюсь. Это не примета, как другие парни думают. Но он все равно припер меня
к стенке.
- Как?
- Все из-за той девчонки, понимаете. В позапрошлом отпуске. Говорила,
что ей восемнадцать. Так это неправда. И она сбежала из дома.
Да? Я так и думал. Вселенная гноится несчастными. Слишком многие из них
- дети.
- Она пользовалась мной, чтобы досадить родителям.
- Так-так.
Такое случается. Слишком часто.
- Я понял это в прошлый отпуск, когда попытался ее навестить. Ее
родители - большие шишки в штабе. Жаждут крови. Девчонка меня обработала, а
они подумали, что это я ее. Когда они узнали, в чем дело, было уже слишком
поздно, чтобы делать аборт.
- Ты уверен, что это ты?
Когда речь идет о Ханаане, это очень разумный вопрос. Его лицо
потемнело от злобы. Я сменил тему. Эта девчонка ему не безразлична.
- И этот парень знает?
- Да, сэр. И если я не соглашусь, он расскажет про меня.
