С первого дня моего в Отряде я пытался расспрашивать его о нем самом и
его стране. И всякую - малейшую! - подробность приходилось вытаскивать
клещами. Теперь же он изрыгал все, что кто-либо только пожелал бы знать, и
еще более того. Кроме разве что причин, побудивших их с братцем сбежать из
этакого-то земного рая.
То есть оттуда, где я сейчас сижу, вымучивая из себя самоочевидный ответ.
Только безумец либо дурак станет подвергать себя пытке столь
продолжительной.
А я-то тогда - который из двух?
Словом, мы прошли эти джунгли, что заняло два месяца. Сами они уже
представляли собою значительное препятствие. Были они густы, и протащить
сквозь них карету было, вежливо выражаясь, той еще работенкой. Другую
трудность представляло местное население.
Нет, они не проявляли недружелюбия. Зачем? Нравы их были куда проще, чем
наши на севере. Эти гладкие, восхитительные, смуглые красули никогда не
видали таких парней, как Мурген, Масло с Ведьмаком и их солдаты, а потому
все желали чего-нибудь новенького. И наши пошли им навстречу.
Даже Гоблин имел достаточно успеха, чтобы с его уродливой физиономии не
сходила обычная улыбка от уха до уха.
Ну а бедный, злополучный, угрюмый старый -Костоправ твердо держался среди
зрителей и сердечно безмерно страдал.
Я не склонен предаваться усладительным поскакушкам от случая к случаю,
когда надо мной простирает крылья нечто более серьезное.
Мое поведение не вызывало прямых словесных комментариев: порой у наших
находится достаточно такта. Однако я уловил немало насмешливых взглядов
искоса. В настроении для самокопания я становлюсь молчалив и не подходящ для
компании людей либо зверей. А когда я понимаю, что на меня смотрят, во мне
пробуждается естественная застенчивость или же отвращение, и тогда я ничего
не предпринимаю - неважно, сколь прозрачны намеки.
Так вот и сидел я сложа руки и чувствовал себя отвратительно - боялся,
что ускользнет нечто важное, а я, сообразно обстоятельствам, не смогу ничего
сделать.
В старые дни жизнь, безусловно, была легче!
Но настроение мое улучшилось, стоило только нам отмерить последние мили
непомерно буйной растительности, поднявшись по усеянному роями насекомых
склону и вырваться наконец из джунглей на высокое степное плато.
Здесь я счел самой интересной стороной Длок-Алока тот факт, что Отряд не
привлек там ни единого новобранца. Это показывает, насколько мирно тамошние
люди уживаются со своим окружением. И до некоторой степени характеризует
Одноглазого с его покойным братом.
Что же они такого натворили? Примечательно, что он избегал всяких
разговоров о своем прошлом, возрасте и происхождении, пока мы были в
джунглях, имея при себе Лысого с Сопатым. Словно кто-то мог вспомнить вдруг
пару подростков, что-то натворивших множество лет назад.
Лысый с Сопатым надули нас, едва мы вышли за пределы их страны. Они
заявили, что лежащих дальше земель не знают и не ведают. (И пообещали
подыскать для нас пару достойные доверия туземцев) Лысый объявил, что
собирается повернуть назад, невзирая на все предыдущие договоренности.
(Сказав, что в качестве посредника-переводчика нам и Сопатого за глаза
хватит.) Что-то ведь должно было случиться, чтобы он так поступил! Я не стал
с ним спорить - он уже принял решение. Я просто выплатил ему только часть
обещанного гонорара.
Пугало меня то, что Сопатый собирается остаться. Этот тип оказался
второсортным - как бы младшеньким - духовным братом Одноглазого. Проказлив
был примерно так же. Наверное, есть что-то такое в воде Длок-Алока. Хотя
Лысый и прочие, встреченные нами, были, в общем, вполне нормальны...
Возможно, это мой личный магнетизм привлекает таких, как Одноглазый с
Сопатым.
В недалеком будущем нас, без сомнения, ожидало крупное веселье. Два
месяца Одноглазый изгалялся над Гоблином и не получил в ответ ни единой
искорки. Когда гром наконец грянет, это будет потрясающе!
- Ну вот, теперь все меняется местами, - сказал я Госпоже, когда мы
вдвоем обсуждали текущие дела. - Пожалуй, Одноглазый - вроде как случайно -
подхватит какую-нибудь паршу, а Гоблин окажется вроде как ни при чем.
- Может, это потому, что мы пересекли экватор. Времена года меняются
местами.
Этой реплики я не понял и размышлял над нею многие часы. И тогда до меня
дошло, что ничего она не значила. То была просто одна из чудных
твердокаменных шуток Госпожи.
Глава 15
САВАННА
На самом краю расстилавшейся по плато саванны мы ждали шесть дней. Дважды
на нас являлись посмотреть банды темнокожих воинов. В первый раз Сопатый
сказал нам:
- Будут с дороги сманивать - не ходите.
Сказал он это Одноглазому, не зная, что я стал малость разбираться в этом
языке и кое-что из их болтовни понимаю. У меня несомненный талант к языкам.
Да и у многих старых солдат. Нужда, как говорится, научит.
- С какой еще дороги? - скривился Одноглазый. - С этой коровьей тропы?
Он указал на извилистые колеи, уходящие вдаль.
- Все, что между белыми камнями, это дорога. Она священна. Пока остаетесь
на ней, вы в безопасности.
На первой стоянке нам было ведено не покидать круга, ограниченного белыми
камнями Пожалуй, я знаю, почему здесь такой обычай. Торговля требует
безопасности дорог. Хотя, видно, не слишком бойко идет здесь торговля...
Покинув границы Империи, мы весьма редко встречали достойные упоминания
караваны. И вообще все двигались на север. За исключением того ходячего пня.
- И всегда берегитесь этих степняков, - продолжал Сопатый. - Им верить
нельзя. Они всем мыслимым коварством и обманом будут склонять вас покинуть
дорогу. Бабы их особенно - всем известно, кто они такие. Помните: с вас тут
глаз не спускают. Сойти с дороги - смерть.
Здесь разговором живо заинтересовалась Госпожа. Она тоже понимала язык.
Да и Гоблин проскрипел:
- Ну, покойник ты, червячья пасть.
- Что? - взвизгнул Одноглазый.
- Вот как положишь глаз на такую пухленькую - считай, что уже в котле у
людоедов. - Они не людоеды...
Внезапный ужас исказил лицо Одноглазого.
Он не сразу въехал, что Гоблин понимает их с Сопатым беседу. Он взглянул
на остальных. Некоторых выдали выражения лиц.
Крайне обеспокоенный, он что-то зашептал Сопатому.
Тот крякнул и рассмеялся. Смех его наполовину напоминал кудахтанье,
наполовину - павлиний клекот. И стоил ему приступа кашля.
Причем - жестокого.
- Костоправ, - спросил Одноглазый, - ты точно ничего не можешь для него
сделать? Повыплюнет ведь все легкие и помрет. Тогда нам плохо придется.
- Нет, ничего. - Не надо было ему начинать... Хотя - что толку в этих
разговорах? Он уже отказался внять им. - Ты либо Гоблин способны помочь ему
куда скорее, чем я.
- Поди помоги тому, кто помощи не хочет...
- Истинно так. - Я взглянул прямо в его единственный глаз. - Скоро у нас
будут проводники?
- Я спрашивал. Было сказано только: "Вскоре". Это оказалось правдой. В
лагерь наш твердой, мощной рысцой вбежали два высоких чернокожих человека.
Более здоровых и развитых образчиков гуманоидов я в жизни не видел! Каждый
имел за спиной колчан с дротиками, а в левой руке - щит из черных и белых
полос какой-то кожи. Конечности их мерно двигались в едином ритме, словно
оба были единым чудесным механизмом.
Я взглянул на Госпожу. Выражение лица ее не отражало никаких мыслей.
- Великолепные солдаты могут выйти, - сказала она.
Эти двое рысцой подбежали прямо к Сопатому, прикинувшись полностью
равнодушными ко всем остальным, однако непрестанно изучающе косясь на нас.
По эту сторону джунглей белые люди весьма редки С Сопатым они заговорили
надменно. Речь их напоминала отрывистый лай: множество щелкающих звуков и
взрывных согласных.
Сопатый с заметным трудом отвесил несколько нижайших поклонов и отвечал
им на том же языке хнычущим тоном, словно раболепствующий перед раздраженным
хозяином.
- Беда будет, - предсказала Госпожа.
- Точно.
Презрение к чужим - штука не новая. Следовало распределить роли.
- Я тронул Гоблина за локоть и заговорил с ним на пальцах, языком
глухонемых. Одноглазый, уловив суть, гоготнул. И это возмутило наших новых
проводников. Наступил ответственный момент. Теперь они должны были сами
осознанно спровоцировать нас. Только после этого они примут как должное то,
что их поставят на место.
Одноглазый явно замышлял что-то большое и шумное. Я жестом велел ему
утихомириться и приготовить какой-нибудь простой, но впечатляющий фокус.
- Чего они там бухтят?! - сказал я вслух. - Ну-ка, разберись.
Одноглазый заорал на Сопатого.
Тот почувствовал, что попал меж молотом и наковальней. Он объяснил
Одноглазому, что кхлата не торгуются. Просто, мол, пороются только в наших
вещах и выберут, что покажется им подходящей платой за беспокойство.
- Едва попробуют - лишатся пальцев. По самые уши. Объясни им. Вежливо.
Но для вежливости было слишком поздно. Эти двое понимали язык Сопатого.
Но рык Одноглазого смутил их. Они не знали, что предпринять.
- Костоправ! - окликнул меня Мурген. - Отряд!
То действительно был Отряд. Кое-кто из парней, ранее сделавших нам рыбий
глаз.
Сделаны они были специально для уязвленных эго наших новых друзей. Они
скакали, кричали и стучали древками копий по щитам. Они изрыгали ядовитейшие
насмешки. Они гарцевали вдоль отмеченной камнями обочины. За ними рысил
Одноглазый.
Сами рыбы не кусаются, нет. Однако некоторые служат приманкой для своих
же. Это о чем-то говорит.
Воины с воплем атаковали, застав всех врасплох. Трое чужаков были
повержены. Остальные быстро, хоть и не без дальнейших потерь, усмирили наших
проводников. Сопатый стоял на обочине, заламывая руки и коря Одноглазого.
Над нами, в высоте, кружили вороны, - Гоблин! Одноглазый! - зарычал я. -
Ну-ка, разберитесь!
Одноглазый захихикал, схватил себя за волосы и рванул.
Прямо из-под шляпы стащил он кожу со своей головы и сделался тварью -
клыкастой, злобной и отвратительной достаточно, чтобы кого угодно вывернуло
от одного взгляда на нее.
Пока он таким образом играл на публику, отвлекая внимание, Гоблин
проделывал главную часть работы.
Казалось, его окружают гигантские черви. Даже я не сразу понял, что все
это, извивающееся и кишащее, всего-навсего веревки. А когда я увидел, в
каком состоянии наша упряжь, из горла, помимо воли, вырвался негодующий
крик.
Гоблин весело заулюлюкал - и сотня кусков веревок скользнули в траву,
взвились в воздух, готовые заполонить собою все, настичь, опутать, задушить.
Сопатый забился в настоящем апоплексическом припадке:
- Стойте! Стойте! Вы же нарушаете соглашение! Одноглазый не повел и ухом.
Он снова припрятал свой ужас под суровой личиной и теперь метал в Гоблина
свирепые взгляды. Он отказывал ему в малейшей изобретательности.
Но Гоблин еще не сказал последнего слова. Повязав всех, кто не был мертв
либо наш, он заставил свои веревки стащить трупы на обочину.
- Свидетелей не было, - заверил меня Одноглазый. Ворон он не замечал. Он
смотрел на Гоблина. - А вот что замыслил этот мерзкий лягушонок...
- Что же?
- Эти веревки. Это, Костоправ, не минутное дело. Чтобы все это
зачаровать, нужен месяц. Я знаю, на кого он нацелился. Раз - и нет больше
замечательного, благожелательного, так много вынесшего на своем веку
Одноглазого... Теперь маски сорваны, и я покараю его, не дожидаясь подлого,
предательского удара в спину.
- Превентивный удар, значит? - Это, чтобы объяснить всем идею
Одноглазого.
- Я же сказал: он явно замышляет недоброе. И я не собираюсь сидеть и
ждать...
- Спроси Сопатого, что делать с трупами. Сопатый посоветовал закопать их
