В камеральной палатке Чинков осторожно уместился на самодельном стуле и
даже улыбнулся Монголову. "Смотрите-ка, даже стулья у вас. По-хозяйски
устроились..." Монголов ничего не ответил. Зыбкое благодушное поведение
Чинкова насторожило его. Уж очень все не вязалось с репутацией Будды. В
палатке было сухо, жарко, темно. Солнце грело торцевую стенку, и мозаика
комаров на потолке переползала лениво, менялась.
- Скажите, Владимир Михайлович, - тихо, даже как-то интимно, спросил
Чинков. - Вы могли бы поверить в промышленное золото Территории?
- В промышленное золото здесь я не верю.
- А почему?
- Считаю, что несерьезно. Трепотня и пошлый ажиотаж. Игра в романтику,
хуже того, честолюбие за счет государства.
- Золото всегда сопровождает пошлый ажиотаж, - наставительно произнес
Чинков. - Вы, по-видимому, не любите золото, Владимир Михайлович?
- За что я должен его любить? Я не одалиска и не подпольный миллионер.
- Ну что вы! Вы, конечно, не одалиска. "Что он ваньку валяет? Зачем?" - с
внезапным раздражением подумал Монголов.
- Повсеместное распространение знаков и случайные пробы ничего не
доказывают, - резко сказал он. - Хуже того, дают почву для спекуляций.
- Ныряет, выныривает и снова ныряет, - загадочно пробормотал Чинков.
Монголов видел лишь его склоненную голову с могучим покатым и гладким лбом.
- О чем вы? - спросил Монголов. Чинков молчал. За палаткой послышалось
ворчанье Куценко, шаги.
- Пойдемте! - быстро сказал Чинков. Они вышли из палатки. Промывальщик
Куценко шел по берегу с детским розовым сачком, каким ловят бабочек, и
вглядывался в воду. Чинков воззрился ему в спину, приглашающе помахал рукой.
Из палатки рабочих появился... Кефир, почему-то в одном нижнем белье
китайского производства. Осторожно покосившись на начальство, он уставился в
спину Куценко.
- Гиголов! Ты здесь зачем? - спросил, улыбаясь Монголов.
- Живот болит. Пришел за аптечкой, - сокрушенно прошептал Кефир.
- Каменюку швырни! - неизвестно кому адресуясь, скомандовал Куценко.
Кефир сорвался с места, поднял тяжелый булыжник и замер.
- Пониже меня метров на десять. Бро-о-сь! - не оглядываясь, пропел
Куценко.
Кефир охнул, швырнул камень. Взлетели желтые, просвеченные солнцем
брызги. Куценко сделал неуловимое в быстроте и точности движение сачком, и в
сачке заплясал крупный хариус. Чинков залился тонким счастливым смехом: "Не
правда ли, цирк? Пятый год не могу привыкнуть".
- Сейчас еще выну, Илья Николаевич, - сказал Куценко и сердито добавил: -
Ты больше-то не швыряй, дурило. В океан рыбу прогонишь.
Кефир восторженно выпрямился: "Слышь, у тя глаза на затылке, што ли?"
- Да-а-вай, да-а-вай! - лениво протянул Куценко. Было тихо. Пищали
комары, светило солнце.
- В рюкзаке коньяк есть. Не откажетесь? - спросил Чинков. Лицо у него
было безмятежным.
"А он ничего мужик, - неохотно заключил Монголов. - Вырвался в поле и
рад, как пионер в походе".
Чинков с посапыванием копался в рюкзаке. У Монголова снова резко заныл
живот, голова закружилась, и он подумал, уверовал вдруг, что в главном
инженере сидит какая-то чертовщина, что он, Монголов, присутствует при
непонятной игре. Дело вовсе не в том, что Чинкову взбрела блажь искать
золото. С неясной тоской Монголов подумал еще, что песенка его подходит к
концу, да-да, пенсия на пороге и освободи место другим. Даже на фронте, где
люди весьма склонны к приметам и суевериям, Монголов меньше других был
склонен к мистике. Но сейчас - накатило, и он даже выпрямился, даже одернул
складки несуществующей гимнастерки под несуществующим ремнем и мысленно
произнес приказ: "Отставить, Монголов! Спокойно! Все в полном порядке". Все
это промелькнуло в его голове в тот краткий миг, пока главный извлекал из
рюкзака завернутую в шапку бутылку коньяка "Армения". Будда достал бутылку,
посмотрел на свет, оглянулся кругом, и тотчас, точно привлеченный этим
магнитным взглядом, из-за откоса выполз Куценко с хариусами, оттягивающими
мокрую сеть сачка. Следом, не сводя обожающих глаз со складок на затылке
промывальщика, шлепал босыми ногами Кефир.
- Штаны не надо носить? - насмешливо спросил Чинков.
- Счас! - Кефир с деланным смущением устремился к палатке. Вышел оттуда в
штанах, но с кружкой.
Чинков засмеялся сдавленным кудахтающим смешком, пальцем поманил к себе
Кефира и пальцем же показал на бутылке отметку.
- Извини, бутылка всего одна.
Кефир жестом заверил его в своей глубокой алкогольной порядочности. С
кружкой он отошел от палатки, сел на землю и тонко посвиристел. От обрывчика
к нему тотчас запрыгал толстый желтый зверек - евражка Марина.
- Давай устроим, Марина, отдых трудящихся, - бурчал Кефир. - Сейчас я
тебе сыру дам. Хошь плавленого, хошь голландского от империалистов.
Евражка Марина, северный суслик, тонко попискивала, стоя на задних
лапках. Раскосые глазки преданно смотрели на Кефира.
- Кадры у вас... Владимир Михайлович, - растроганно сказал Чинков. - Я,
знаете, люблю настоящий северстроевский кадр. Помню, у меня журавля держали,
Степу. Отравился чем-то и умер. Такое горе было... "Не лезь, не мешай,
начальник, нам Степу жалко. Ты и не знаешь, какой он был человек". Да!
Они снова прошли в камеральную. В полумраке ее коньяк, налитый в кружки,
казался густым, как олифа. Чинков со слоновьей грацией сидел на стуле. Вошел
Куценко, принес две открытые банки шпротов, пачку галет в алюминиевой миске.
"Уха будет через пятнадцать минут", - сказал он и вышел. Было нестерпимо
тихо. Западная стенка палатки нежно окрасилась розовым. От этого было
грустно. Боль в желудке не отпускала Монголова. Он знал, что от коньяка ему
будет хуже - придется пить соду и, пожалуй, не спать ночь. Но в "Северстрое"
от выпивки отказывались только под предлогом болезни. Монголов считал, что
если дела в партии идут неудачно, про болезнь говорить он не имеет права.
"Не ко времени, ах не ко времени", - думал Монголов.
- Не считаете ли вы нужным провести шурфовку вверху? Подсечь оба притока?
- спросил Чинков.
"Вот оно что! Значит, все-таки просто идиотское золото, - зло подумал
Монголов. - Вежливо. Но твердо. Твердо. Но вежливо. Пойду на обострение".
- Нет, - сказал он вслух. - Не считаю. У партии есть проект. Проект
составлен на касситерит. Касситерит, как известно, легче золота. Если он
есть в верховьях, он был бы и здесь. Линии вверху будут пустой тратой
государственных денег.
Монголов ждал, что в соответствии с обычаями "Северстроя" последует: "А
вы считайте, что это приказ". И он будет вынужден подчиниться. Но Чинков
молчал. Он сидел все так же, наклонив голову, и вдруг мгновенно и остро,
точно щелкнул фотоаппарат, глянул в глаза Монголову. Так, уколом зрачка в
зрачок, оценивают людей бывалые уголовники. Монголов понял, что Чинков с
легкостью читает его невысказанные мысли.
- Где ваши люди? - спросил Чинков.
- Съемщик должен сегодня вернуться. Шлиховая группа прораба Салахова
вышла в многодневный маршрут. Кстати, он пройдет район Катинского, если вас
это интересует. Я должен понять, где и, главное, почему выклинился
касситерит. На западной границе планшета он есть. На самом планшете пока не
обнаружено даже признаков. Восточнее - бассейн реки Ватап. О нем мы вообще
ничего не знаем.
- Вы читали докладную Катинского?
- Конечно, читал. II дал дружеский совет выбросить.
- Почему?
- Ясно как... устав гарнизонной службы. Никто здешнего золота не видел в
глаза. Если бы это был любой другой минерал, о нем бы просто забыли. Но
золото обладает... свойством. Теряют голову даже опытные инженеры, как
Михаил Аркадьевич Катинский. Мы с ним поссорились из-за докладной записки.
Мальчишество. Здешние знаки можно намыть в Белоруссии, на Кавказе, даже в
Подмосковье, - Монголов вдруг почувствовал себя усталым и старым из-за того,
что вынужден был говорить очевидные вещи. - Я говорю очевидные вещи, -
сказал он. - Ваш коньяк, моя база. Первый тост?
- Вы переписываетесь с Катинским?
- Редко. Новогодние поздравления.
- Может быть, он вернется?
- Думаю, нет. Недавно он защитил диссертацию по полиметаллам. Твердое
положение. Его сильно обидели в Городе. Он не вернется.
- Возвращаются неудачники, - рассмеялся Чинков. - Не так ли? Поэтому
выпьем за тех, кому нет нужды возвращаться.
Они выпили.
- Просто должны быть причины для возвращения, - переждав коньячный ожог в
желудке, сказал Монголов. - У Катинского нет причин.
- Я рад, что вы отправили шлиховую группу за пределы Эльгая. Рад, что
несмотря ни на что они пройдут район Катинского.
- Я просто веду нормальные поиски касситерита.
- В этой связи не хотите ли вы шагнуть за реку Ватап? Для обследования
гранитных массивов. Допустим, дней на двадцать отправить в рекогносцировку
вашего Баклакова.
- Все дело в реке Ватап. Потребуется на неделю снять людей с шурфовки,
чтобы организовать переправу. И кого-то отправить с ним. Между тем жара.
Мерзлота вот-вот поплывет. Людей с шурфовки снимать нельзя. Боюсь, что без
лодок переправа вообще невозможна.
- И все-таки... - Чинков снова налил коньяк в кружки. Дверь палатки
открылась, и вошел Куценко с кастрюлей ухи. Он поставил уху на стол, быстро
принес миски, галеты.
- В такой маршрут должна идти группа или очень опытный тундровик. Карта
нагорья приблизительна. Шальное лето. Все можно ждать. Паводки, ливни, снег.
Со дня на день.
- А что вообще Баклаков?
- Нормальный молодой специалист. Работает у меня второй год. Звезд с неба
не снимает. Старателен.
- Он, кажется, мастер спорта? - сонно спросил Чинков. Монголов понял, что
Чинков изучил анкеты.
- Спорт есть спорт. Работа есть работа. Это разные вещи.
- Честолюбив?
- Как всякий молодой специалист. Пожалуй, чуть больше, - Монголов
невесело усмехнулся. - Медведь тут на базу пришел. Он на него с ножиком
бросился. Для проверки душевных сил.
- И что же?
- Медведь убежал. Оказался умнее.
...Ночью Монголов не спал. Смутное недовольство снова вернулось к нему.
Беседа с Чинковым оказалась странной, уклончивой и непонятной. Монголов не
стыдился прожитой жизни. Он не прятался за спины других на фронте. Выбрал
профессию, тяжелее которой не так уж много профессий. Работал в местах, хуже
которых разве что полярные острова. Он открыл две оловоносных россыпи и тем
оправдал свою жизнь на земле. У него прошло немало неудачных, пустых
сезонов, но чувства ошибки не было, так как новый сезон тянул за собой
другой, как линии геологических границ тянулись за пределы планшета,
отведенного на данное лето. Монголов, это Чинков угадал, всегда неприязненно
думал о золоте. О золоте - самородном металле, приобретшем властную силу над
миром. Его счастье, что он сухопарый. Геологи, склонные к ожирению,
изнашиваются к сорока годам. Они не могут ходить в поле. В их медицинских
карточках сложной латынью записано "сердечник". Он может ходить. Пока стоишь
в строю... Взять бы разведку на оловянном прииске. Касситерит, насквозь
знакомый и близкий ему минерал. Золото! Черт бы его побрал!
Монголов услышал шаги. Кто-то вышел из камеральной палатки. Зашуршал
спальный мешок, и по тяжелому дыханию Монголов понял, что это Чинков. Решил,
видимо, спать на улице. Будда уже не ходит в поле.
Чинков, забравшись в кукуль, спальный мешок из оленьего меха, смотрел на
светлое небо, прохладный шар солнца, уже готовившийся к подъему от темных
валунов сопок. Комары поодиночке с коротким посадочным писком атаковали
лицо. Шумела река, и, как всегда по ночам, слышался стук перекатываемых
