будешь здоровый.
- Костер запалим?
- На всю тундру и дальше.
- Тут полубочка валяется. Надо взять, ежели баня.
- Где?
- Я понесу. Она легонькая, - засуетился Бог Огня. Салахов ушел вперед,
чтобы мыть по дороге шлихи. След Салахова был ровный, синий, в каждом
маленькая лужа воды. К середине дня через низкий перевал они вышли к реке
Ватап чуть выше того места, где переправлялся Сергей Баклаков.
Бог Огня сбросил бочку и сразу разжег костер. Салахов выбрал косу с
ровной галькой, расчистил от снега, натаскал сухих веток. Снег перестал, но
облака так и висели: выстрели дробью - прольются осадками. Они быстро
наносили кучу сушняка величиной с большую копну. Бог Огня запалил ее, и
скоро на гальке полыхал огромный и жаркий костер. Когда костер прогорел, в
центр его поставили наполненную водой полубочку и, приплясывая от жары,
натянули мокрую палатку прямо над раскаленными камнями. Салахов притащил
охапку зеленых веток, бросил ее в палатку, велел Богу Огня раздеваться и
залез следом сам. Банка воды, опрокинутая на гальку, взорвалась паром. Бог
Огня блаженно взвыл, и так полчаса из палатки доносились взрывы пара,
хлестапие веток и стон. Салахов нагишом выскочил из парилки, разостлал на
сухой гальке кукуль и велел выбегать Богу Огня. Тот нырнул в мех. Салахов
разжег рядом костер и поставил банки для чая. Морщины на лице Бога Огня
разгладились, носик блестел. Он держал обеими руками кружку, прихлебывая
чай, и расцветал на глазах от заботы.
- Сейчас бы одеколону. Флаконов пять. Или шесть! - сказал он.
- Кружку спирта. Полную. И кусок оленины, - добродушно ответил Салахов.
Бог Огня вдруг улыбнулся острой и ясной улыбкой.
- Я из-за этого спирту себя погубил, - весело сказал он. - Теперь живу на
зароке. Третий год уже пошел.
- Лечился?
- Сам. Как баба умерла, так и закончил.
- Запьешь?
- Нет, - все так же звонко сказал Бог Огня. - Надо детей выводить. Двое
их у меня. Мишка и Тоська. Из детдома я их уже вывел. Живут у сестры, все
деньги ей отправляю, чтобы у них все было, чего раньше из-за моей срамотищи
не было.
- Правильно! - одобрил Салахов.
- Теперь надо на дом накопить и жить всем вместе. Пишут: "Папочка,
приезжай".
- А ты их сюда вези. Другие живут, почему и твоим не жить? - сказал
Салахов.
- Я бы не против. Место тут для детишек неподходящее, - вздохнул Бог
Огня. Он огляделся, как бы для утверждения этой мысли. Черные влажные кусты,
синий снег клочьями вокруг них и белесая мгла в той стороне, где полагалось
быть сопкам. В тучах прорезались багровые полосы заката. Шумела вода.
- Тут место для мужиков. Для сильного организма, - дополнил он.
От сохранивших тепло камней палатка просохла, и они провели ночь в сухом
и нежарком тепле. Утром Салахов проснулся в палатке один. Тепло все еще
держалось, и Салахов полежал в дремоте. Выйдя из палатки, он увидел ясное
небо и Бога Огня у воды. Тот неторопливо мыл пробу, взятую прямо у берега.
- Проснулся я прямо здоровый, - сказал рабочий и радостно передернул в
подтверждение плечами. - Решил посмотреть на удачу в лоток.
Над верховьями реки висело солнце, небо было безоблачным, и тундра, и
пожелтевший кустарник сверкали радостным желтым цветом, снег исчез.
- Все как на празднике, - перехватив салаховский взгляд, сказал Бог Огня.
- Прямо краски не пожалели. Может, правда детишков сюда привезти?
Было в его радостной суетливости нечто такое, что заставило Салахова
отвернуться и сказать:
- В этом деле приказа не существует. Ты их заделал, ты и решай.
Бог Огня положил лоток, снял росомашью шапку и вытащил из-за отворота ее
кусок лески.
- Красную тряпочку жрет, собака. Гляди! - он преданно глянул на Салахова,
метнул леску в воду и тотчас выбросил на песок крупного темноспинного
хариуса.
Бог Огня укрепил ноги в не по росту больших сапогах, поддернул
телогрейку, сдвинул лохматую шапку и стал челноком таскать хариусов одного
за другим. Вскоре весь песок вокруг него был завален упругими отливающими
перламутром рыбами.
- Хватит! - сказал Салахов. - Остановись.
- На эту бы реку... да с сетями, да с бочками. II горб гнуть не надо. На
материке-то лазишь, лазишь с бреднем, еле на уху наберешь. А если бы эту
реку туда. А нашу воронежскую сюда. Все равно тут населения нету, здесь и
пустая река сгодится.
- Ты бы там ее за неделю опустошил, - сказал Салахов.
- За неделю? Не-ет! - вздохнул Бог Огня.
- Закрывай санаторий, - распорядился Салахов.
- Может, навялим да с собой унесем? - предложил нерешительно Бог Огня.
- Против жадности слова силы не имеют, - усмехнулся Салахов. - Против нее
автоматы нужны. Выздоровел? Точка! Собирай лагерь, вари уху и топаем
согласно полученного задания. Вопросы есть?
- Нет вопросов, - вздохнул Бог Огня.
- Действуй! Я вниз по течению схожу с лотком, ...Салахов шел очень
быстро. Его вдруг поразила мысль, что от добра люди становятся хуже.
Свинеют. А когда людям плохо, то они становятся лучше. Пока Бог Огня болел,
Салахов очень жалел его. А сегодня он был ему неприятен, даже ненавистен,
потому что Салахов вдруг увидел перед собой куркуля. "И я, и я был точно
такой же, - думал Салахов. - Был дом, жена, работа. С жиру воровать
потянуло. Катинский меня как человека принял. А я..."
Салахов, забыв, что ему надо брать пробу, все шагал и шагал по сухому
берегу реки Ватап. Мысль о том, что добро к людям ведет к их же освинению,
была ему очень неприятна. Какая-то безысходная мысль. По опыту армии, по
опыту тюремной жизни Салахов знал, что излишняя строгость так же озлобляет
людей. "Значит, ни добром, ни страхом нас не возьмешь, - думал он. - Но
должен быть какой-то подход. Должна же быть открытая дверь..."
И вдруг Салахов остановился. Ответ, найденный им, был прост, очевиден.
Среди множества человеческих коллективов есть, наверное, только один,
который {твой}. Как в армии своя рота. Если ты нашел его - держись за него
зубами. Пусть все видят, что ты свой, ты до конца с ними. И что у тебя все
на виду. Одна крыша, одна судьба, а об остальном пусть думает государство.
Салахов развернулся и пошел обратно.
7
Ощущение пустоты, ошибки и странной чертовщины не рассосалось у Монголова
и после ухода Чинкова. Они ушли в верховья Эльгая за день до снегопада - две
квадратные тумбы в белых брезентовых куртках. В тяжеловесном передвижении их
от базы Монголову почудилась какая-то неотвратимость. За день до этого
легкомысленным пионером убежал в Кетунгское нагорье Баклаков. Монголов
обнаружил после его ухода и спальный мешок под койкой, и банки сгущенки.
Нарушение прямого приказа опечалило и испугало Монголова. Но посылать
кого-либо следом было бессмысленно. В долине Ватапа или Кетунгском нагорье
отыскать человека сможет разве что дивизия. Оставалось надеяться на звезду
Баклакова. "Или поумнеет, или не вернется. Исправить ничего невозможно", -
заключил Монголов и запретил себе думать о Баклакове.
Он брился теперь тщательнее обычного и все одергивал и одергивал складки
несуществующей гимнастерки под несуществующим армейским ремнем. Весь
снегопад он просидел в камеральной палатке, свел воедино все маршруты, все
пробы. Касситерита нет и не будет, это математически ясно. Точно так же как
раньше, прогноз касситерита был точен, как точны таблицы артиллерийских
стрельб.
Когда вернулась группа Салахова, Монголов пришел к ним в палатку.
- Что нового? - спросил Монголов.
- Ничего, товарищ начальник, - сказал Салахов и кивнул на рюкзак, где
хранились мешочки с пробами.
- В восемнадцать ноль-ноль прошу в камеральную с картой и пробами. Пусть
кто-либо сходит к шурфовщикам и приведет Малыша, - приказал Монголов.
В шесть вечера Малыш и Салахов пришли в камеральную. Под глазом у Малыша
был синяк, и Монголов сразу почувствовал в желудке сосущую пустоту. Что-то
творится в партии.
Салахов сел на корточки у дверного проема, Малыш на стуле в отдалении от
Салахова. Монголов отметил, что оба они старались держаться отдельно,
подальше от него и друг от друга. Малыш сидел на стуле как обтекаемая глыба,
а распухшие кисти промывальщика лежали на коленях как красные обрубки.
Почему-то вид этих рук успокоил Монголова.
- Главный инженер продемонстрировал мне золото, намытое в верховьях нашей
реки. Я также видел два года назад весовое золото, намытое на соседней речке
Канай. Главный инженер справедливо высказал мнение, что весовое золото
должно быть также у нас. Я лично в это не верю. Возможность, случайные
карманы, не имеющие никакого значения. Но я обязан допустить и обратное. Что
скажете?
Малыш сделал глотательное движение и сгорбился. Салахов мрачно смотрел в
пол, и под скулами его катались желваки.
- Приказываю говорить прямо, - сказал Монголов. - Ты первый. - Он кивнул
Малышу.
- Сейчас, - сказал тот. - Сейчас. И все пытался проглотить что-то.
Исповедь Малыша
"Сорок да сорок - рубль сорок, Владимир Михайлович. Это значит, что все
одно к одному. Если в номере пошла неполадка, то обязательно заест занавес.
Так дядя Арнольд говорил. Клоун. У меня девушка одна была. В школе еще
вместе учились. Я к ней... относился. И сейчас отношусь. А она нет. Но ведь
бывает же так, что с самого детства. Я сразу понял, что ей что-то необычное
надо. Меня дядя Арнольд воспитал. В пятом классе я на турнике стойку делал.
Из всех школ на меня приходили смотреть. Но она... ей Сережка стихи писал и
про Амазонку рассказывал, про Крайний Север. Он полярником собирался стать,
Джеком Лондоном.
Школа кончилась, Сережка в авиационное техническое поступил, а меня дядя
Арнольд отвез в цирковое. Так бы не взяли, но... дядя Арнольд. Он как живой
музей был. Таланта у меня не нашли, но парень я развитый был и стал силовым
акробатом. За три года номер подготовили. Я в группе. Когда нам номер уже
самостоятельно дали, я Соню нашел, предложил замуж. "Ты бы еще в официанты
пошел. Тоже красиво", - она говорит. И вижу уже в глазах у ней не Сережка,
не я, вообще никого. Но все равно необычное надо. Она никуда не поступила. В
пункте проката работала. Велосипеды там, палатки туристам выдавала. Туристы
ей палатки сдают, от самих дымом пахнет. Ее тянет куда-то. Это я потом уже
понял. Во Владивостоке на гастролях верхний из нашего номера палец сломал.
Номер сняли. Шляюсь по Владивостоку. Зашел в кафе. Там какие-то морячки на
локтях борьбу устроили. У меня от безделья мышцы горят: положил всех
морячков. В шутку. Подходит один малый: "Ты, говорит, здесь незаслуженно
пропадаешь. Рванем в "Северстрой". Единственная планета, где может жить и
зарабатывать порядочный кореш". Пошли в ресторан "Золотой рог", к вечеру
уговорил. Я про Соню и про Сережку, который полярником собирался быть,
вспомнил. Прилетели в Город, он денег мне дал и устроил на курсы
промывальщиков. Сам на трассе живет. Остальное вы знаете.
Но я Соне сразу из Города написал. Не думал, что ответит. А она ответила,
и хорошо так. Про какие-то пурги, про канаты, по которым в пургу ходят, за
них держатся. Чепуха в общем. Наверное, Сережкину трепотню вспомнила. Но
откуда ей правду знать? Я сразу письмо ей о золоте, о том, что работаю с
лотком, и все такое прочее. И тут она мне стала сразу писать длинно. Я,
конечно, про золото врал, но о Поселке писал правду. О ребятах, про полярную
ночь. А она все про дурацкое золото. "Не может быть, чтобы Джек Лондон
только в книжках был. А как золото выглядит?" Зачем оно ей далось?
Но я все-таки горжусь. Сережка всю жизнь мне мешал, все врал. Но вот он
сейчас самолетам смазочное масло меняет, механик, прикован к земле, а я
