Официально считались они рабами. Но странное и не похожее ни на что
было это рабство. Их не покупали - они поступали на службу и приносили
присягу верности, которую могла нарушить лишь смерть, причем не только
смерть хокарэма. От клятвы освобождала и смерть господина; хокарэм не
обязан был служить его наследникам. После похорон, проследив за
выполнением завещания, хокарэм мог быть свободен, как птица, а мог снова
принести такую же клятву другому господину. Но такое обычно случалось не
часто - освобожденные от клятвы хокарэмы предпочитали выполнять разовые
поручения или наниматься на какой-то небольшой срок. Вообще же, быть
свободным с самого начала, считалось невозможным; обычай полагал, что
только давший клятву может считаться настоящим хокарэмом.
Стенхе был из хокарэмов, принесших клятву вторично. Ранее он служил
принцу Равини, сыну Карэны, дядьке Савири. После его смерти - а умер он
совсем молодым - Стенхе решил, что служба еще одной знатной особе ему
более нравится, чем вольная, но беспокойная жизнь, принес клятву принцессе
Савири, и размеренная, привычная жизнь для него продолжилась.
Маву же был совсем мальчишкой, когда его выбрал принц Карэна; выбор
ему польстил, но с течением времени Маву понял, что такая жизнь ему не по
нраву. Однако оставалось только нести охрану малолетней принцессы и не
допускать в голову мысли, что многие дети умирают совсем маленькими...
Но не закладывалось в его головушку желание избавиться от обузы.
Малышку он лелеял и берег тем тщательнее, чем больше одолевала его тоска;
хорошо еще, росла Савири бойкой и уследить за ней было трудно, так что
времени свободного на глупые мысли у него почти не оставалось.
Приезд в Горячие ключи стал для Маву настоящим отдыхом. Непоседливая
веселая девочка сразу понравилась живущим здесь хокарэмам; Стенхе даже
побаивался, что ее забалуют. Вреда же ей, он знал, никто причинить не
захочет. Поэтому он без колебаний отпускал ее с кем-нибудь из своих
друзей, сам же оставался на террасе. В один из таких дней, когда Савири
увела одного из хокарэмов купаться, Стенхе решился показать амулет. Он его
именно показал, без всяких объяснений или историй, пустил бусы по рукам,
сказав просто: "Посмотрите..."
Сначала никто не заметил ничего странного, потом кто-то, зная, что
такую чепуху Стенхе без задней мысли показывать не будет, стал
приглядываться повнимательнее.
- О-ох!.. - сказал вдруг этот кто-то. - Откуда это у тебя?
Стенхе молчал. Хокарэмы сбились в круг; бусы вертели так и этак,
пробовали на разрыв, пытались поскоблить камешки.
- Такое невозможно, - говорили они категорично один за другим. - Эта
вещь существовать не может.
- А это что, по-вашему?
- Обман чувств.
- Ха! - воскликнул один. - Хорош обман чувств! Что это за штука,
Стенхе?
- Ожерелье Рутти Ану Нао, - сказал Стенхе.
Никто, конечно, не поверил, что это легендарное ожерелье прекрасной
богини. Но все-таки послышался любопытный ироничный голос:
- А желания оно выполняет?
- Смотря какие, - отозвался Стенхе. - Если мешок золота захочешь -
нет, а вот языку новому научить может, я пробовал.
Хокарэмы не верили. Стенхе рассказал все как было, но они пожимали
плечами. В чудодейственные амулеты у хокарэмов веры нет.
Послышался на тропинке топот и звонкий голос Савири. Ничуть не
смущаясь тем, что ее спутник глухой, Савири болтала, задавала вопросы и
сама же на них отвечала.
- Отдайте бусики, - потребовал Стенхе и поспешно спрятал амулет. -
Она не должна их видеть.
Глухой Нуатхо внес на плече закутанную в покрывало девочку.
- Мы купались! - объявила Савири во весь голос.
- Понравилось? - спросил один из хокарэмов, принимая ее на руки.
- Да!
Еще бы не понравилось ей купание в теплом озере! В озере можно было
выбрать место, где вода была прохладнее или горячее - по вкусу, а ведь в
это время на склонах окрестных гор уже лежал снег. Зима, как это обычно
бывает здесь, на севере, наступила сразу. Первый, слякотный еще снегопад,
начавшийся однажды после полудня, к вечеру превратился в настоящую вьюгу,
а два дня спустя везде лежал толстый слой снега, который не сойдет уже до
самой весны. Везде - но только не в долине Горячих ключей. Воздух,
прогревающийся над озером и теплая земля мешали улечься белому зимнему
покрывалу. Нерукотворное чудо Горячих источников восхищало маленькую
принцессу; предрассудки ее соплеменников еще не проникли в детскую душу, и
каждый день, проведенный в этом сыром, туманном месте казался праздником
после привычной жизни в пропахшем плесенью мрачном замке.
- Спать хочу! - потребовала Савири.
- Не капризничай, - недовольно сказал Стенхе.
- Почему капризы? - возразил хокарэм, державший на руках девочку. -
Не удивительно, что после купания спать хочется.
- Не будет она спать. Баловаться будет.
- Буду баловаться, - согласилась Савири.
- А я ее укачаю, - сказал хокарэм. - Колыбельную спою.
- Хочу, хочу колыбельную!
- О боже, - вздохнул Стенхе. - Что за наказание! Ведь большая уже...
Савири унесли, а Нуатхо присел рядом с друзьями. В неведеньи его не
оставили, хотя докричаться до него было трудно; Нуатхо обычно носил с
собой небольшую вощеную дощечку, и его друзья брали на себя труд писать на
той дощечке содержание разговора.
- Забавно, - сказал Нуатхо тихо; он заставлял себя умерять голос;
порой он с этим перебарщивал, и шепот его был не слышен. - Вот у меня,
например, тоже есть желание, так можно его загадать?
- Попробуй, - протянул ему амулет Стенхе. - Чем черт не шутит.
Нуатхо провел ладонью по гладким бусинам.
- Забавно, - повторил он. - Теплые.
Бусы Нуатхо вернул через пару дней.
- Ну как, помогли? - спросил Стенхе.
- Помогли, - сказал Нуатхо.
- А что ты хотел?
- Научиться слышать.
И Стенхе только сейчас сообразил, что за последний день вощеные
дощечки еще ни разу не понадобились.
- Ты слышишь? - удивился он.
- Нет, - ответил Нуатхо. - Зато вижу, что ты говоришь.
После этого случая бусы пошли нарасхват. Мистика - мистимкой, а если
волшебство помогает, почему бы им не воспользоваться? Пусть даже если ты в
волшебство не веришь...
3
В то время, когда маленькая принцесса проводила зиму в Горячих
ключах, старый принц Карэна совершал путешествие в Гертвир. Подошло
высчитанное астрологами время очередного собрания Высочайшего Союза, и
Карэне, хотел он того или не хотел, пришлось отправиться в путь. Из-за
своих болезней верхом он ехать не мог, а тряская повозка тоже была не по
вкусу. Он выбрал паланкин, и дюжие парни несли его на своих плечах до
самого Ланна. Когда же его караван достиг реки, там уже ждали буерные сани
и с северным ветром да по толстому гладкому льду караван устремился к югу.
Дорога не была однообразной: когда стихал ветер, запрягали в сани
подкованных шипастыми подковами лошадей, а когда снежные сугробы закрывали
лед, пришлось поменять коньковые полозья на лыжи.
Ближе к Гертвиру от путешествия по реке и вовсе пришлось отказаться.
Здесь, на равнине, открытой ветрам южного Торского моря, зима была гнилая,
не снежная, а скорее дождливая, лед на реке стал тонок и зиял разводьями,
и Карэне пришлось снова воспользоваться паланкином.
Гертвир Карэна не любил. Город этот, бестолковый и вонючий, раздражал
его, да и жить здесь приходилось в полуразрушенном родовом замке,
умаляющем достоинство. Тем не менее приходилось смиряться с этим; Карэна
ждал, с нетерпением ждал тот момент, когда сможет наконец возвести на
майярский престол свою внучку и переселиться в королевский замок Лабану в
качестве регента при малолетней государыне.
Рассказ Стенхе о чужом амулете Карэна решил проигнорировать. Конечно,
влияние его бесспорно, но лишаться удобного случая упрочить свой род
Карэна не хотел; он полагал, что скрыть происшествие с "янтарными бусами"
не составит труда. И он без тягостных предчувствий послал своего хокарэма
в Артва-Орвит, Замок Союза, где должна была произойти встреча.
Так что перед закатом принцы собрались в Круглом зале, заранее
подготовленном. Тут все проверили хокарэмы: семь хокарэмов - каждый в
отдельности - гарантия безопасности, и принцы сели за круглый стол
наедине, для предварительного разговора.
Семь принцев сидели за столом, семь человек, чья власть была освящена
божественным цветком Оланти. Драгоценный знак, изображающий этот цветок из
легенды, сиял на груди у каждого из семи принцев. Считалось, что Оланти
делает его обладателя почти равным королю, но, собравшись вместе, эти
высокие господа были в силах диктовать королю свою волю - и они
пользовались этим правом всякий раз, когда их собрание - Высочайший Союз -
приходил к единодушному решению. Для достижения этот единодушия высокие
принцы вовсе не брезговали сделками; нельзя сказать, что голос "за" можно
купить, но склонить принца к согласию тем или иным способом возможно почти
всегда.
Официально все принцы были равны; фактически же за каждым из них были
разные силы. В то время, когда принцы собрались в Артва-Орвит, наибольшую
власть в Высочайшем Союзе имели принцы Горту, Ирау и Марутту.
Карэна был из второстепенный членов Союза, если бы не получил
несколько лет назад возможность выдать одну из своих дочерей замуж за
короля. К тому же пару лет назад, после смерти старого принца Горту, к
нему перешло старшинство в Союзе, и обоими этими обстоятельствами он вовсю
пользовался.
Теперешний принц Горту, которого еще по привычке иногда называли
молодым Горту, был сейчас тридцатидвухлетним красавцем, высоким, видным,
сказочно богатым.
Его одногодок Марутту был не так богат и не так красив; он сильно
сутулился и его за это звали "горбатым". Зато в Высочайшем Союзе он был с
одиннадцати лет, получив знак Оланти в наследство после своего отца.
Ирау был уже стар и мог надеяться на то, что старшинство после Карэны
перейдет к нему. Был он довольно богат, но и вместе с тем скуп; над этим
его недостатком посмеивался весь Майяр.
Принцы Кэйве и Катрано особыми достоинствами или недостатками не
отличались; Высочайший Союз был для них только средством демонстрации
своей власти - Горту, Марутту и Ирау последнее время все переговоры вели
между собой, предоставляя другим подтверждать их решения.
А седьмой принц, полунищий Байланто-Киву, постоянно мутил воду,
пытаясь с каждого решения урвать кусок пожирней. Его действия вызывали бы
больше сочувствия, если бы он не был так жаден и назойлив; а видя его
острый, бесплодно рыскающий в поисках выгоды нос, люди смеялись над ним,
если не в глаза, но в спину.
Многие полагали, что Байланто-Киву позорит Высочайший Союз, но лишать
его знака Оланти не было никакой законной возможности. Горту наполовину в
шутку предлагал Байланто-Киву уступить знак Оланти их общему родичу
Лэуртхо и соблазнял жадного принца щедрой мздой, но тот, поколебавшись,
все же решил оставить Оланти себе, надеясь извлечь из него побольше выгод.
Таковы были господа, сидящие сейчас за столом.
Неожиданно для всех начал разговор Байланто-Киву. Он завел речь о
том, что наследник Верховного короля не очень здоров, не исключено, что он
умрет раньше, чем король, и право наследования перейдет к принцессе
Оль-Лааву. Безусловно, это понимали все. Но зачем Байланто говорит все
это?
- Принцесса Оль-Лааву не может стать государыней Майяра, - сказал
Байланто. - Принцесса попала под влияние чужого амулета.
