этот вопрос.10a В другой работе он пишет:"Мы испытываем большую потребность
в тщательных исследованиях, касающихся изменений, происходящих в личности с
течением времени".10c Крэйг остается верным психологическому а-приори, хотя
я рассматриваю серьезное отсутствие доказательства психологического
объяснения зависимости от героина как наиболее важную часть его открытий.
Стэнли Айнстайн выразил свои сомнения по поводу психологического а-приори
следующим образом: "Какое значение для наших отношений с динамически живым
человеком - наркоманом будет иметь наш подход к нему с точки зрения
теоретической перспективы закрытой системы стереотипов?" Продолжая мысль,
он говорит, что мы смотрим на человека, употребляющего наркотики как на
кого-то, кто "разительно отличается от нас и окружающих нас людей, причем
отличается в негативном смысле". Такой взгляд он называет теоретической
дегуманизацией человека, употребляющего наркотики.18
Кто-то может справедливо истолковать эти слова как комбинированную критику
как психологического а-приори, так и социальных условностей, стоящих за
ним. Оданако, в этом случае этот аргумент не является достаточно
продуманным.
IV.2 Социальные факторы, определяющие поведение потребителя наркотиков
Перед нами стоит проблема. Если мы согласимся с Зинбергом и Крэйгом и
допустим, что мы, по крайней мере, выражаем абсолютно необоснованное мнение
в отношении той патологии в индивидууме, которая превращает его в
наркомана, то как же объяснить тогда те проявления в поведении
наркоманов-героинщиков, которые мы часто наблюдаем у них. И если то, что
поражающая схожесть в поведении не связана с определенными личными
качествами характера является правдой, должны ли мы полностью покинуть
пределы психологии для поиска необходимых объяснений?
Для ответа на этот вопрос я снова обращусь к Зинбергу, а так же познакомлю
вас с некоторыми наблюдениями криминолога Леу. Реакция Зинберга на проблему
им самим же и созданную, можно выразить как психоаналитическими, так и
социологическими понятиями. По его мнению, та социальная ситуация, в
которую попадает потребитель героина после какого-то периода постоянного
использования наркотика, создает условия, которые Зинберг называет потеря
стимула. Из-за резкого неодобрения, а зачастую и отказа от него со стороны
родителей, родственников или привычного ему социального окружения,
потребитель героина быстро теряет весьма необходимые источники стимула. А
ведь именно эти источники и позволяют человеку сохранять в себе чувство
целостности и структурности, как личности. Ссылаясь на Рапапорта, Зинберг
делает предположение, что в результате потери этого социального стимула
относительная независимость Эго по отношению к подсознанию и окружению
повреждена или нарушена. Результатом этого нарушения является процесс
"наркоманизации" потребителя героина. Поведение наркомана рассматривается
не как результат патологических характерных черт, которые были присущи ему
в период, предшествующий потреблению наркотиков, а как влияние со стороны
окружаюющей среды, которая отторгает его, ставя не него штамп тяжело
душевнобольного или даже опасного человека. Это можно сравнить с ссылкой в
Сибирь. Лишь немногие остаются "нормальными" в сложившейся ситуации. Я бы
даже добавил в этой связи, что требуется высокая степень "нормальности",
чтобы не реагировать на отсутствие стимула. Аргументы, приведеннные
Зинбергом, хотя и не выходят за пределы психологии, но все же ставят точку
на основах психологической теории там, где речь идет об объяснении
поведения наркомана.
А теперь обратимся к Леу. Он опубликовал четкий и полный анализ социальной
структуры так-называемой героиновой проблемы, однако, полный обзор его
работ выходит за рамки этой статьи. Я остановлюсь лишь на нескольких
деталях, которые дополняют взгляд Зинберга. Леу принимает многое из
криминологической тории стигматизации, в которой делается различие между
первичной и вторичной аномальностью.
Первичная аномальность в случае потребления героина заключается в
употреблении субстанции, которая в социальном плане рассматривается как
смертельно опасная. И хотя героин может употребляться без привлечения
внимания, в хорошо отрегулированной социальной среде, первичное отклонение,
как правило, развивается во вторичное. По многим причинам первичное
отклонение от нормы вызывает социальную реакцию подавления и отторжения.
Изгнание потребителя героина и связанное с этим его социальное
самоустранение приводит к процессу вторичного отклонения от нормы. В этом
процессе аномальность становится "всеопределяющей характерной чертой
человека", "как для него самого, так и для окружающих его людей".19
По мнению Лео социальное отторжение не только снижает степень способности
адаптации, но и, похоже, в значительной степени определяет эту адаптацию.
Разница между Зинбергом и Леу заключается в том, что Зинберг использует
больше психологических деталей; однако, для них обоих ни героин, как
таковой, ни предполагаемое психологическое нарушение в индивидуумах не
объсняет их поведение наркомана. Оба считают, что объснение необходимо
искать в сложном взаимоотнишении между человеком и разными уровнями
социального окружения. Завершенный процесс превращения в наркомана дает,
как результат,-потребителя героина, который находится на краю общества,
загнанный туда своими же друзьями, родителями, полицией, социальной
службой, и т.д. Единственная среда, где он может функционировать, это
среда, в которой царит культура потребления героина. "Моральное отторжение
и (правоохранительное) подавление не только изгоняют его из "нормального"
общества, но и приговаривают его к жизни в среде, которая в психологическом
отношении сильно его разрушает".14
Таким образом, мы смогли пронаблюдать, что психология и психиатрия
предлагают нам множество объяснений зависимости. Предложений так много, что
почти каждая область человеческого развития, человеческих эмоций и
паталогии этих эмоций может быть непосредственно связана с возникновением
зависимости. Не удивительно, что эмпирическое исследование не может
подкрепить предположения о том, что специфичные особенности характера
объясняют процесс зависимости от героина; так же, как это было и в случае с
алкоголем.8
Мы можем спокойно заключить, что налицо тот факт, что во многих случаях
психология, как таковая, не достаточно компетентна, чтобы объснить многия
случаи зависимости. Отрицать это, значит снова обращаться к тому, что я
называю психологическим а-приори Конечно же, как психология, так и
психопатология, должны играть роль в теории зависимости и поведения
зависимых от наркотиков. Однако, обе они играют не более чем
вспомогательную роль в пределах более широкой социальной научной теории
зависимости.
Какие выводы должны сделать психиатры и психологи из этих аргументов?
Я придерживаюсь того мнения, что эти группы профессионалов являются
активными защитниками тех социальных факторов, которые в совокупности и
являются причиной крайнего неприятия людей, потребляющих героин. Прошу
заметить, что я не уверяю, что упомянутые выше профессионалы создают
подобную ситуацию и зависящих людей своим явно осуждающим отношением. Такая
точка зрения была бы наивной и, я бы сказал, даже бессмысленной, посколько
существует множество социальных факторов, которые поддерживают позицию
отрицания использования героина. Точка зрения, что регулярное потребление
героина или зависимость от него являются патологией - это один из таких
факторов, и, сама по себе, эта точка зрения может обладать функцией
создания идеологической основы для квази-научного статуса. Однако,
социальное неприятие может иметь место и без этой основы, хотя бы и потому,
что оно обладает очень важными общественными функциями. К этому вопросу я
обращался в других моих работах.20
Я предвижу, однако, активное участие психотерапевтов в политическом
процессе изменения существующего в данный момент плачевного положения
потребителей героина. Я еще вернусь к данному вопросу в этой статье. Сейчас
я хотел бы обратиться к авторам и их определениям патологии героиновой
зависимости, о которой я говорил ранее. Как мы можем поместить их
наблюдения в более широкий социально-научный взгляд на поведение зависимых
от наркотиков людей?
Те, кто рассматривают сущность зависимости исключительно как развивающееся
нарушение, не принесут особой пользы для такой теории. И напротив, те, кто
смотрят на зависимость как на качественное психическое расстройство, -
находятся ближе к истине. Кто-то может высказать соображение, что
"ненормальность" интенсивности, которая предполагается в тяге к наркотикам,
не обязательно несет в себе разрушительную для социального развития
человека функцию. Это распостраняется даже на героиновую зависимость в
современных условиях жесткой нелегальности. Эта интенсивность сама по себе
могла бы и не нести с собой социальных (а поэтому и личных) последствий,
если бы потребитель наркотиков держал в тайне факт употребления, или же
сохранял бы секретность в пределах круга людей, которым он доверяет, либо,
если бы он был в состоянии оградить свое сознание от выполнения роли
внешнего отвергающего фактора.
Для многих потребителей героина эти непременные условия, однако, не
существуют. Финансовые трудности, связанные с добычей запрещенного
наркотика выдают их, а последствия того, что в обществе они известны как
потребители этого запрещенного наркотика, наносят им урон. Вследствие
этого, фармацевтические и субкультурные последствия потребления наркотика
становятся настолько доминантными, что зависимость от наркотика, как
нормальная адоптация, скрыта от окружающих. Говоря словами Мюлдера, эта
доминантность становится " патологической тягой" к желанию удовлетворения.
Другой проблемой является то, что современное социальное осуждение
потребления героина частично разделяется большинством самих потребителей
героина, которые принадлежат к той же самой доминантной системе ценностей.
Боль, связанная с этим самоотрицанием, добавляется к желанию удовлетворения
которое, по мнению Мюлдера, является абнормальным. Это может объяснить
более высокий уровень самоубийств среди потребителей героина, как это было
и с гомосексуалистами во времена их активного преследования.21
Подобный способ рассуждения может быть употреблен в оценке психологической
теории, рассматривающей привыкание как защиту от очень интенсивных
возбудителей или нехватки таковых. Депрессия, деперсонализация, сильная
ярость, апатия, опустошенность: как средства адоптации к многим этапам на
пути к социальному отвержению, они не являются такими уж странными. Кто-то
может даже культивировать эти состояния. Это также относится и к
встречающемуся восприятию себя как несостоявшегося как личность человека
или, по словам Кохута, как человека, у которого отсутствует психическая
целостность. Не хочу, чтобы меня приняли за человека, придерживающегося
мнения, что эти эмоции или состояние всегда получают развитие после начала
потребления запрещенного наркотика. Однако, мы должны полностью осознать
тот факт, что то что мы называем "патологическими" эмоциями, может иметь
принципиально разные корни. В случае людей, зависимых от героина, действие
этих эмоциональных состояний само по себе не достаточно для того, чтобы
выявить их корни в ментальных процессах, начавшихся до того, как
последствия нелегального употребления героина стали очевидными.
Наблюдения этих теоретиков эмоций были полезными. Однако, теоретическая
структура, в которую их можно было бы поместить,-изменилась. Мы должны
искать объяснение поведения зависимого от наркотика не в нем самом, где уже
произошли определенные патологические процессы, а в полиморфическом
социальном взаимодействии между отвергающей окружающей средой и человеком,
который по той или иной причине сильно тяготеет к запрещенному наркотику.
Для нормальных людей именно это взаимодействие является толчком к развитию
