тила, остановилась и плюнула.
- Народу много, - объяснил мне рыжеусый, - не хватило. Сигареты
двадцать коп, водка три шестьдесят две.
- А-а-а, - понял я наконец, - пробуете, да?! На старые деньги, зна-
чит! И вы спон-сор-р.
- Нет, - ответил он. - Подкуйко.
- Это что "подкуйко"?
- Фамилия такая моя. Подкуйко. А вас?..
- Василь Васильевич, - сказал я не очень приветливо, не называя на
всякий случай своей фамилии.
- А я Федор Викторович, - улыбнулся он, и рыжеватые его усики ше-
вельнулись. - Подкуйко.
Потом заявил, что сам нездешний, из Кустаная, что идет как раз в
мою сторону, и, ни на шаг не отставая, рыжеусый почему-то пошел со
мной.
Я шел быстрей, чтобы оторваться, а он не отставал. Зачем пристроил-
ся ко мне, было непонятно. Я поглядывал искоса на него. Он был пониже
ростом, но коренастый, плечи такие широкие, темный пиджак, и кепка
надвинута на лоб. Сколько ему лет, тоже было непонятно.
- Что, безработный? - спросил вдруг на ходу Подкуйко.
- Я? Допустим...
- Тогда свернем сюда, - сказал Подкуйко, - незачем никуда бежать.
Вот и скамеечка, присядьте.
Сквер был маленький, деревья редкие, пыльная трава и пустая скамей-
ка.
- Вы понравились мне, - сказал Подкуйко, ладонью тяжело надавливая
на мое плечо, чтобы я сел. Я сел. - Не козел явно. А мы таких именно и
приглашаем пожить.
- Куда?.. - Я напрягся.
- Да это недалеко отсюда, - успокоил меня Подкуйко, - девяносто три
километра. Поля там, речка рядом, лес. Хорошо жить.
- А зачем?.. - Я глядел в него насквозь, подозрительно.
- Экспедиция, поиск разума земли, - усмехнулся Подкуйко. - Я шучу.
- Глупо, - резко объяснил я и встал.
- Глупо, - согласился охотно Подкуйко, задержав меня за руку. - Но
самый непобедимый-то человек - это усвой, - кто не боится быть глупым.
Сядь.
Лицо у него было точно азиатское, усики, и скулы как каменные,
узенькие глаза под кепочным козырьком.
- Ну ты и грозный какой, ну я прямо испугался, - сказал я независи-
мо, раз он на "ты", и я на "ты". - Даже усы у тебя грозные... - И
спохватился: - Извини.
- Тоже глупость, - кивнул Подкуйко. - Но принципиально! А ты са-
дись. Са-дись. - И я сел опять. - Пацанва - помнишь? - дразнилась ког-
да-то: папа рыжий, мама рыжий, рыжий и я сам? Вся семья моя покрыта
рыжим волосам? Помнишь ты? А я-то, каких цветов мама с папой, - ни
сном ни духом! Я сирота.
- Да я тоже, знаешь, - сказал я примирительно, - уже сирота. Да.
Уже сирота.
И тут мысль шальная мелькнула.
- Куда ты предлагаешь уехать? - спросил я. - На сколько?
- А сам увидишь, - кивнул он загадочно. - В помощь страдающим. - И
не то улыбнулся, не то усмехнулся.
"Темнит, темнит. Ну да ладно. Ох и рискованно... - опять я подумал.
- А что не рискованно для меня?.. А?"
Я смотрел на него, соображал.
- А могу я, к примеру, ну... как бы с дочкой? - спросил я.
- Это конечно, - подтвердил он. - К нам можешь и с дочкой. Малень-
кой, большой, какая есть.
Когда я распростился с ним, обговорив, когда тут встретимся завтра,
я направился медленно к дому. По дороге у первого лотка с фруктами за-
держался, выбрал и купил килограмм апельсинов.
Я шел домой, прижимая к животу целлофан с апельсинами и тощую бро-
шюрку ксерокопийную, которую всучил мне - "это обязательно!" - Подкуй-
ко: "Лао-цзы. Изречения, избранные Львом Николаевичем Толстым".
Лифт не работал; наверное, опять чинили. Я шел, шел и шел вверх по
лестнице. Ее площадка. Но почему-то дверь в квартиру была не прихлоп-
нута. Я взялся за ручку, толкнул осторожно, вошел в коридорчик. В кух-
не на полу, прислоненная спиной к холодильнику, как кукла, - Таня, ли-
цо у нее было мертвое.
И прыгнули, покатились вперед апельсины из целлофана, я кинулся, я
нагнулся к ней, потом к окну, распахнул. Запах! Потом нос, рот зажав
ладонью, рванул к плите. Закрыл газ, опять к Тане, ее голова, неживая,
качалась вперед, назад, я тряс ее за плечи. Зачем?! Почему я сразу не
позвонил в "Скорую", почему не позвал?..
Это почти как во сне. То в одном ты, то вообще совсем уже в другом
месте, и перед тобою все другое... Кухня, комната. Что я делал?.. Та-
ня... Водой в лицо - из чего, не знаю. Еще, еще. Может, ее рвало до
этого. Как растирал, зачем тащил...
Наконец я понял, что чищу апельсин. Но к чему... Я стал разлипать
его на дольки. Пальцы у меня уже были липкими, желтыми.
- Съешь, - сказал я. - А?..
Она не отвечала, полулежала неподвижно в кресле, куда втащил, в
комнате.
- Слушай, - позвал я, - съешь, а...
- Что... - показалось, расслышал это. - Я... Не нужно жить.
- Ну неужто ты, - я нагнулся, - разве ты полюбила его?
- Его?.. - Она пошевельнулась. - Нет, не знаю. Девочка. Маленькая,
черненькая. Девочка...
- Черненькая? У голландца?!
- Он темноволосый. И у ней волосики видны уже. Черные.
- Послушай, - сказал я, - у тебя ж будут еще дети, дура ты молодая!
Зачем?.. Дура ты!
Она как сглотнула непонятно что, и тогда я опять ей протянул апель-
син.
- Не знаю, я, нет, не знаю... - Попыталась сесть прямей, отвела в
сторону мою руку. - Я назад хотела. Может, забрать, украсть ее...
- Украсть?! Дурость! - Я постучал пальцем себя по лбу. - Ду-рость!
Это как же ты себе представляла?
- Не знаю я ничего. - И замотала головой. - Хотела... Или, думала,
у нас кого-нибудь. С коляской.
Я положил разъятый апельсин свой на журнальный столик и, пододвинув
стул, сел напротив нее.
- Татьяна, - сказал я, - вот ты послушай. Только внимательно слушай
меня. - Она действительно годилась мне в дочки. "Малявка". Но... и не
только в дочки. Я спас ее и имел, что ли, право!.. Право?
Не буду пересказывать, что говорил. Вообще-то, только то, что узнал
от Подкуйки о сообществе, где жить хорошо на 93-м километре. И даже
хотел ей прочесть изречения, избранные Львом Николаевичем Толстым. Но
брошюрка валялась где-то в кухне на полу, и я не прочел. Однако вспом-
нил главное - Дом ангела, так называл его Подкуйко, где у них были ма-
ленькие дети. Ангелы...
И мне стало вдруг тошно. От самого себя. Но ей же вправду некуда
было податься. Как, впрочем, и мне. Хотя, конечно, по-другому, "госпо-
дин офицер"...
Я циник, да?.. "Рожа"? А ты прими меня каков я есть! И положил ла-
донь ей на колено да еще похлопал там, где прорезь в джинсах.
- Договорились? - Она кивнула. - Значит, утром едем. Татьяна, едем!
Из-под намокших ее, размазанных ресниц на меня глянули синие и то-
же, мне показалось, крашеные глаза. Жалобные?.. Какие-то непонятные.
Вроде изучающие. А вроде бы и влекущие. Странный у "малявки" взгляд.
- Ну пока. - Я похлопал опять ее по колену. - Танюша, все будет хо-
рошо!
Дома я достал рюкзак с полатей, раскрыл и вытрусил его на балконе,
выветривая нафталин. Зачем в него нафталин (это Ксения), неизвестно. А
рюкзак хорош, объемистый, оранжевого веселого цвета. Я складывал ру-
башки и подумал, решил плавки брать, потому что река, а места не зани-
мают.
Завязал шнур, застегнул клапан, начал уминать, надавливая ладонями.
И еще постучал кулаком изо всех сил, разравнивая. Затем, прикидывая,
надел - терпимо, стал перед зеркалом. Как?..
Походный был вид. Ну что пузо... Ведь это ж я был тем мальчиком - и
сколько нас было! - высокие, сильные, красивые, вдруг выросли мы в се-
мидесятые, в самом конце...
Я увидел в зеркале, как отворилась дверь и Ксения вошла, у нее пе-
рерыв на обед, приходит всегда, ей до работы восемь минут, даже если
не спеша.
Я смотрел на нее, не оборачиваясь, сжимая в кулаках лямки рюкзака.
Ксения стояла в дверях, смотрела молча.
"Откуда это? - вдруг я подумал. - Везде и всегда - обязательно жен-
щина для мужчины зеркало!.. То увеличит она, а то принизит унизитель-
но. Ну как человеку жить, когда не хочет она, не дает расти в собс-
твенных глазах?!"
Я обернулся и объяснил ей твердо, куда и как, а почему - понятно,
уезжаю завтра на определенное время. Обо всем, конечно, еще буду сооб-
щать.
Потом достал брошюру из кармана для подтверждения и прочел:
- "Добрый побеждает, и только. Побеждает и не гордится. Побеждает и
не возвеличивается". - И посмотрел на нее со значением: - Лао-цзы.
Когда я подошел к скамейке, время не подоспело, но Подкуйко уже си-
дел откинувшись, жмурился, подставив под солнце лицо, с удовольствием
шевеля усиками. Утро было ясное, дождя не обещали.
- Привет, - кивнул я и поглядел на часы. - Во сколько?..
- На троллейбусе до вокзала двадцать пять минут, - благодушно пояс-
нил Подкуйко. - А до электрички час.
Его кепка лежала на портфеле, волосы были зачесаны набок, влажно, с
пробором, рыжеватые, и чуть проступала седина.
- Дочка вещи собирает, - объяснил я.
- Хорошо. Скидай пока рюкзак.
Я стянул с плеч рюкзак, поставил его на скамейку рядом с портфелем,
сел. Это очень удобно, когда кто-нибудь возьмет организацию и всю от-
ветственность на себя.
Троллейбусы проезжали и проезжали мимо к остановке неподалеку, все
раскрашенные, как везде, дурацкой рекламой. То какое-то кухонное обо-
рудование НПО "Альтернатива", то - "Внимание! Новинка! Жидкое мороже-
ное. Новинка!"
Я уже поглядывал на часы.
- Отвлекись, - предложил мне Подкуйко. - Послушай... Смотри.
Слышь?..
Сбоку в траве шелестнуло что-то, и Подкуйко сделал мне знак, потом
стал глядеть туда пристально. Я тоже, но не увидел ничего. А все стих-
ло.
- Магнетизм, - кивнул мне Подкуйко, улыбаясь. - Это еж сбежал отку-
да-то. А теперь не сдвинется. Сидит. Видишь его?
- Не вижу я ничего. Ты что, фокусник еще, да?
- Успокойся, - сказал Подкуйко. - Не гоношись. Совершенный человек
должен всегда сохранять спокойствие духа.
- Опять ты вычитал? - я разозлился. - Это ты, что ль, совершенный?
- Тихо. Тихо. - Он покосился. - Да... Дочка твоя уже не придет, по-
хоже.
Подкуйко надел кепку, надвинул ее на лоб и встал, взял портфель за
ручку.
- Приемная у меня дочь, - сквозь зубы объяснил я.
Теперь мы стояли с ним у троллейбусной остановки. Была явная за-
держка, троллейбусы не шли. А народу подходило все больше.
Но наконец появился. Пестрый такой же: "Новинка! Заморозь - и съ-
ешь! Жидкое мороженое!" По борту намалевано и вкось.
Мы впихнулись в него с трудом последними.
- Подождите!..
Я оглянулся. Бежала Таня, волоча за ремень красную сумку на колеси-
ках.
Я подхватил сумку, Таню левой рукой и втолкнул внутрь рядом с со-
бою, двери задвинулись, прихватив сзади мою куртку.
Через три, по-моему, остановки стало свободней, я даже сел у окна,
взгромоздил на колени рюкзак. Впереди в соседнем ряду села и Таня, по-
том место освободилось сзади нее, Подкуйко присел. Нагнулся к ней, они
разговаривали. О чем?
Мелькали в окне вывески разноцветные, под ними стекла вспыхивали
подряд - одно, другое, третье, четвертое - от солнца. Мелькало, мель-
кало, и стало жарко, я расстегнул куртку, даже прикрыл глаза. Ночь
плохо спал. Кем я там буду?.. Да хоть ночным сторожем. День будет мой.
Солнце. Это я застолбил Подкуйке. Троллейбус мчался, качало, тормозил,
остановка, опять качало, трясло, качало. Остановился прочно, и я отк-
рыл глаза.
Последние пассажиры выходили в двери. А внизу - толпа. Вокзал. Ко-
нечная.
Я подхватил рюкзак, кинулся к дверям, навстречу лезли прямо на меня
с сумками, ручными колясками. С силой расталкивая, я вывалился вниз.
- Таня! - закричал я. - Подкуйко! - и огляделся. - Где вы?..
В одной руке у меня был рюкзак, другую поднял вверх.
- Я здесь! - и опять огляделся.
По площади тащили быстро вещи, обвязанные мешки, ящики на колясках,
машины проскакивали то туда, то назад.
Я бросился наперерез. Какой поезд, куда идет, Подкуйко, я ж не
знаю!
Я стоял, толкали со всех сторон, у дверей вокзала, опустив на ас-
фальт рюкзак. Не отчаиваться, только не отчаиваться, слышишь.
