-- Ну, из мортиры... А потом мы про него рисовали.
-- Отлично нарисовано, -- похвалил Славка. -- Только знаешь... он у
тебя какой-то немножко слишком современный получился...
Юный артиллерист был в желтой рубашке с погончиками, в ярко-синих
шортиках с модными косыми кармашками и в кедах, у которых Динька не
позабыл прорисовать даже рубчики вокруг подошв.
-- А какого надо? -- слегка ревниво спросил Динька.
-- Ну... -- начал Славка и перехватил укоряющий взгляд Тима.
Торопливо сказал: -- А в общем-то, правильно. Они почти такими и были,
те ребята... Ты почему не пошел обедать?
Наездник опять насупился. Моментально.
-- Не хочу.
-- Врешь, -- сурово сказал Славка. -- Ты боишься, что будут смеяться.
А никто не будет...
-- Ага, не будет! Вон как гоготали на линейке!
-- Линейка давно прошла, -- сказал Тим. -- До вечера, что ли, будешь
тут прятаться? С голоду помрешь. И так уже совсем тощий.
-- А ты конопатый! -- огрызнулся Наездник.
-- Денис! -- рявкнул Славка. -- Вот как дам по шее. И даже извиняться
не буду...
Наездник дерзко хмыкнул.
-- Не надо по шее, -- примирительно сказал Тим. -- Не хочет в
столовую -- пойдем к нам. Валентина покормит.
-- Никуда я не пойду, -- ощетинился Динька. Видно, ему было неловко
за "конопатого".
-- Пойдешь, -- сказал Славка.
Они с Тимом надели на Диньку ранец. Потом ухватили строптивого
Наездника за руки.
-- Поехали!
Динька уперся. Они его потянули. Динькины подошвы заскребли по
асфальту. Он в самом деле поехал. Сначала он сердито сопел. Потом
посмотрел на Славку, на Тима и засмеялся.
Когда пришли, Тим сказал:
-- Валентина! Это Денис. Его надо покормить. Нас тоже.
Валентина со спокойным интересом посмотрела на Диньку и сообщила, что
его она покормит, а Тима и Славку не станет. Пускай сначала съездят на
рынок за помидорами и кабачками. Дом доведен до полного опустошения: не
из чего приготовить ужин.
-- Кошмар какой-то, -- жалобно сказал Тим. -- С тех пор как она сидит
дома, началось сплошное тиранство... Ты со мной съездишь?
Славка любил бывать на рынке. Там было так интересно: разноцветно и
празднично. Под навесами лежали на прилавках груды помидоров, лиловых
баклажанов, розово-серых гранатов, оранжевого перца. И целые горные
хребты груш и яблок. И прозрачно-зеленые россыпи винограда. А по углам
хитроватые старики и бабки продавали неожиданные и удивительные вещи:
живых пестрых попугаев, рисовые веники с узорными ручками, разноцветные
корзины, сделанных из плоских ракушек лягушат и чертиков, покрытые лаком
раковины-рапаны, крабьи клешни на цепочках и целые чучела крабов.
А как-то раз надутая краснолицая тетка продавала за два рубля живого
краба. Он тихо шевелил клешнями и безнадежно поглядывал на покупателей
черными шариками-глазками на стебельках.
-- Зачем такой? -- спросил какой-то строгий мужчина. -- Для чего он
годен?
-- А хоть для чего! -- оживленно объяснила тетка. -- Хочете --
сварите на закуску, а хочете -- чучело делайте, оно дешевле обойдется,
чем готовое.
Славка и Тим насобирали по карманам рубль тридцать девять копеек и за
эту сумму сторговали краба. Они отпустили его с бетонного блока недалеко
от памятника кораблям, погибшим в Первую оборону. Сначала краб мертво
шлепнулся на дно.
-- Довели человека, -- горестно сказал Тим.
Но краб полежал, шевельнулся и боком пошел в расщелину среди камней.
-- Один-ноль в нашу пользу! Да здравствует охрана животного мира! --
возликовал Славка...
В общем, рынок был интересным местом. Он тоже был частью Города, и
Славка обрадовался, когда Валентина погнала туда его и Тима. Домой
Славка не спешил. Мама была занята на какой-то, пока временной, но
сложной работе в библиотеке, а бабу Веру он предупредил, что задержится
у Тима. Когда уходили, было слышно, как на кухне Валентина командует
Денисом:
-- Иди мой руки, а потом нарежь хлеб. Надеюсь, это у тебя получится?
Очень хорошо. А то я просто поражаюсь, какими беспомощными бывают иногда
мужчины.
Трое на площади
Славка и Тим поехали по кольцевому маршруту: это дальше, но зато в
троллейбусе свободнее. Троллейбус шел над Малой бухтой, где стоял
вспомогательный флот и гидрографические суда. С высоты видны были белые
рубки, трубы с голубыми полосами, желтые солнечные палубы и тонкая
паутина антенн.
-- Я, когда первый раз увидел столько кораблей, просто обалдел от
радости, -- признался Славка.
Тим сказал:
-- Папин "Пеленг" тоже здесь стоит, когда приходит из рейса. Они в
ноябре вернутся. Мы туда пойдем, он все покажет. Знаешь, как у них
здорово!
Славка улыбался. Столько радостей ждало его еще в Городе!
Лишь одна досада грызла иногда Славку: где-то недалеко были яхты и
паруса, а он вел береговую жизнь. Когда белые крылья скользили по синеве
рейда, к Славке подкрадывалась тоска. Но не мог же он идти во флотилию
без Тима! И Славка уговаривал себя, что все еще впереди, все как-нибудь
наладится...
Они вышли на главной площади у старинной Адмиральской пристани с
белой колоннадой и мраморными львами. Бронзовый адмирал Нахимов спокойно
смотрел на Город. Над площадью разносились размеренные звуки шагов. Это
шел пионерский караул. Ребята лет четырнадцати в матросской форме, в
белых пилотках, с черными десантными автоматами. Два мальчика и три
девочки. Они шли на смену к городскому мемориалу, где на плитах из
красного гранита были перечислены все военные части и корабли,
защищавшие город в последней войне.
-- Четко идут, -- с легкой завистью сказал Славка.
-- Ничего, -- согласился Тим. -- Только девчонок я бы в караул не
пускал.
-- Почему? Всякие бывают девчонки. У меня Анютка знаешь какой капитан
была!
Тим упрямо сказал:
-- Анютку я не знаю. Если капитан -- другое дело. А эти с бантиками.
Бантики и автомат! Если заряженный дать, они и выстрелить не сумеют.
Славка промолчал. Он не имел ничего против девчонок. Такие же люди.
Даже с Любкой Потапенко у него вроде бы наладились отношения. Потому что
она подошла недавно и без всяких ужимок сказала: "Семибратов, ты меня
извини за Артемку". Славке что? Он сказал: "Да ладно, пустяки..."
Славка и Тим прошли площадь и зашагали вдоль решетки Приморского
бульвара.
Тим вдруг спросил:
-- Знаешь, сколько в Городе памятников?
-- Всех-всех? И Первой, и Второй обороны?
-- И еще революции...
-- И танки, и катера считать, которые на земле стоят, и все обелиски?
-- Конечно.
-- Я же весь Город не знаю, -- сказал Славка. -- Наверно, больше ста.
-- Больше трехсот. А точно, по-моему, никто не знает. Зато одно
совсем точно: ни одного памятника нет... знаешь кому?
-- Ребятам... Да?
Тим кивнул и сердито щелкнул себя по ноге пустой авоськой.
Славка сказал:
-- Я знаю, ты про это подумал, когда Динькин рисунок увидел. А потом,
когда караул шел...
-- Я об этом и раньше думал. А сегодня опять... Тому парнишке,
которого Динька нарисовал, памятник, может быть, поставят. Он
знаменитый. А сколько было незнаменитых... Пули в земле собирали для
штуцеров, воду на бастионы носили под обстрелом...
-- Я читал. Полегло их сколько...
-- А в последнюю войну еще больше... Знаешь, Славка, по-моему, надо
тем и другим поставить один памятник.
-- Общий обелиск?
Тим опять щелкнул авоськой.
-- Обелиск не надо. Они все какие-то одинаковые... Если бы я умел, я
бы нарисовал, как я хочу.
-- А ты расскажи.
-- Ну, понимаешь... Надо, чтобы просто мальчишки. Из камня или из
металла, совсем небольшие. Чтобы как живые. И невысоко совсем. Может,
прямо среди травы. Там у стены камни, а между ними трава...
-- Где?
Тим замялся, сбил шаг, но потом посмотрел на Славку прямо. И тихо
сказал, не опуская глаз:
-- На площади Карронад.
-- А где такая?
-- А такой нет. Я придумал.
Это было непонятно. Славке стало даже чуточку обидно, словно Тим
что-то скрывал. И Славка проговорил с упреком:
-- Придумал... А рассказал, будто все по правде. Камни, трава...
Тим как-то задумчиво улыбнулся:
-- Я название придумал. А площадь есть... Ну может быть, не площадь,
а так, пустырь. Такой широкий перекресток. Но там хорошо.
В этом была загадка. Еще одна тайна Города. И тайна Тима.
Славка нерешительно спросил:
-- Покажешь?
Тим сказал:
-- Это недалеко от рынка, на горе. Если хочешь, можно сейчас.
Они поднялись по лестнице, которая вела вдоль крепостной стены с
бойницами. Наверху Тим провел Славку по кремнистой тропинке мимо белого
забора и маленьких тонких кипарисов. "Кипарисы-мальчишки", -- почему-то
подумал Славка.
Они свернули за угол и оказались на широком месте.
Действительно, не то перекресток, не то пустырь. А скорее всего --
маленькая площадь, потому что земля была вымощена старыми стертыми
булыжниками.
И росла между камнями высокая трава с зонтиками желтых цветов.
Кругом -- знакомая картина: небольшие белые дома, тополя и акации.
Справа дома расступились, и видно, что склон уходит к нижней улице, за
которой синеет Орудийная бухта.
Словно охраняя этот спуск, поднялись в одном месте остатки желтой
крепостной стены. Такие же, как у лестницы. Наверно, в прежние времена
здесь был один из бастионов крепости.
Было здесь безлюдно и солнечно, и большие белые облака висели над
площадью. Круглые, как надутые паруса...
Славка сказал шепотом, как в тихом незнакомом доме:
-- Хорошее место... Я сколько раз рядом ходил, а не знал, что здесь
такая площадь.
Тим показал на маленький двухэтажный дом:
-- Вон там я раньше жил. Пока на новую квартиру не переехали... Мы
тут играли с ребятами, по вечерам салют устраивали.
-- Какой салют?
-- У нас железное кольцо было, тяжеленное -- звено от якорной цепи.
Мы встанем со всех сторон -- и давай его друг другу кидать, чтобы по
камням рикошетило. Оно звенит, а от камней искры сыплются. Красиво
так... И вообще хорошо.
Славка почувствовал: Тим не просто рассказывает, он чем-то дорогим
делится. Так же, как Славка, когда рассказывал про Покровское озеро и
про Артемку.
-- Тим... -- осторожно спросил он. -- Ты сюда, наверно, часто ходишь?
-- Иногда...
-- А почему такое название -- площадь Карронад?
-- Ты знаешь, что такое карронады?
-- Знаю, конечно. Пушки корабельные. Они корпуса не пробивали
насквозь, а разрушали внутри.
...Славка читал про эти пушки много раз. А недавно увидел одну
собственными глазами. Был пустой урок, и Славка решил прогуляться до
бастионов на Историческом бульваре. Прихватил с собой Наездника, который
без дела болтался на школьном дворе. На бастионе никого не было, над
брустверами стояла сонная трава с пушистыми, как у одуванчиков,
головками. Их неподвижные тени лежали на тускло-черных туловищах орудий.
Орудийные лафеты были ненастоящие, их отлили из чугуна, когда
восстанавливали бастион. Зато сами пушки -- это действительно пушки.
Боевые. Не раз они качались на деревянных палубах старых линейных
кораблей, а потом отсюда, с укреплений, посылали картечь и ядра в густые
колонны атакующего врага...
Славка хотел не спеша пройти от орудия к орудию, но Динька, верный
своей кавалерийской привычке, лихо гикнул и с разбегу оседлал толстый,
как железная бочка, орудийный ствол. Тут же взвыл и скатился на землю.
-- Ты что? -- перепугался Славка.
-- "Что"! Потрогай!..
Славка ладонью коснулся орудия. Ого! Солнце, оказывается, разогрело
пушку, как чугунную печку. "Будто после стрельбы", -- подумал Славка, а
Диньке сердито сказал:
-- Прыгаешь очертя голову! Вот и поджарился.
