Владислав КРАПИВИН
ТРОЕ С ПЛОЩАДИ КАРРОНАД
Повесть
Часть первая. НОВЭМБЭР ЧАРЛИ
Урок математики
Здание было старинное. В давние времена, лет сто назад, в нём
устроили гимназию, а ещё раньше, до Первой обороны, здесь размещались
классы морских юнкеров. Говорят, в этом доме не раз бывали знаменитые
адмиралы парусного флота -- те, кто похоронен сейчас в белом храме на
горе, высоко над синими бухтами.
От французских и английских ядер здание почти не пострадало. Чудом
уцелело оно и во время последней войны. Теперь в этом длинном
двухэтажном доме находилась обыкновенная школа номер двадцать.
Общеобразовательная, средняя, с преподаванием ряда предметов на
английском языке. Проще говоря, "с английским уклоном".
С тыльной стороны к школе пристроили спортивный зал и крыло для
малышовой продлёнки, а классы и кабинеты помещались в старом корпусе.
Окна были узкие и очень высокие, прорезанные в могучих стенах из
посеревшего инкерманского камня. Перед окнами росли громадные акации. В
самый знойный полдень в классе стоял мягкий зеленоватый свет и было
прохладно.
...За окнами забренчал звонок. Славка удивился: неужели конец урока?
Но ни один человек не поднял головы от тетради. Значит, просто недалеко
от школы проехала машина для сборки мусора. Они ездят медленно и
водитель на ходу звенит колокольчиком. Здешние ребята умеют отличать
колокольчик от школьного звонка. А Славка ещё не научился...
Славка улыбнулся, отодвинул тетрадь и стал смотреть на окна. В
крайних были только деревья, и между листьями ярко синели клочки неба. В
среднем окне видна была часть школьною двора и белая изгородь с
решетчатым каменным забором. Её узор напоминал поставленные в ряд
штурвалы.
За "штурвалами" виднелись крыши ближних улиц -- школа стояла на
взгорье. Крыши были под оранжевой ребристой черепицей. Раньше Славка
видел такие лишь на картинках и в кино. Между крышами торчали узкие
острые тополя. Они назывались "пирамидальные", но походили не на
пирамиды. На зелёные копья они походили.
Дальше было видно только небо. Но Славка знал, что за крышами и
тополями лежит море.
От того, что море совсем близко, Славку ни на миг не покидала
спокойная прочная радость.
Он познакомился с морем не так, как ожидал... В самолёте Славку
укачало, и в конце рейса он уже не поднимал голову с подлокотника
кресла. И чего греха таить, несколько раз даже сунулся носом в плотный
бумажный пакет, который по маминой просьбе торопливо принесла
стюардесса. Когда через динамик объявили, что самолёт идёт над "самым
синим в мире" Чёрным морем, Славка не смог даже привстать, чтобы глянуть
в иллюминатор.
Мама сказала укоризненно и жалобно:
-- Что же ты? А ещё в моряки собрался.
Славка в ответ еле шевельнул спиной. Мама сама не понимала, что
говорила. Качки Славка не боялся. А самолёт и не качало, он шёл, как
автобус по бетонке, но всё равно желудок наливался муторной тяжестью, и
сердце словно повисало в пустоте.
Из самолёта Славка вышел на ватных ногах и с каплями на лбу. Пахло
нагретым бетоном от рулёжной дорожки, остывающим металлом от самолёта и
незнакомыми травами откуда-то издалека -- от вечернего горизонта.
Земля качнулась под Славкой, но он улыбнулся.
"Пусть, -- подумал он. -- Ничего..."
Эта земля была не виновата, не она измотала Славку. Измотал самолёт,
а он был частью прежней жизни, частью города, из которого Славка
прилетел. Там могло быть плохо, а здесь уже не могло...
Ехать надо было ещё километров семьдесят, и мама боялась. Думала, что
в машине Славку совсем укачает. Но пока получали багаж, пока мама искала
такси, Славка почти пришёл в себя.
Кода подъезжали, было совсем темно. Города Славка не увидел. Он
увидел только несметное множество огней -- и очень ярких, и не очень, и
еле заметных. Они горели и внизу и вверху, потому что улицы взбегали
высоко по склонам. В небе огни смешивались со звёздами, а внизу
вытягивались в дрожащие золотые нитки. Славка понял, что огни отражаются
в чёрной воде. Среди отражений тоже горели огни: белые, зелёные,
красные.
-- Это корабли! -- догадался Славка. -- Мама, там корабли!
Было похоже на сон. Голова слегка гудела от долгой дороги, врывался в
кабину и шумел в ушах тёплый ветер, стремительно шуршали колёса. А огни
наплывали -- снизу, сверху. Отовсюду...
-- Мама, это же корабли, да?
Мама погладила его по плечу.
-- Большой рейд, -- сказал водитель. -- Флот стоит...
Они долго ездили по узким улицам с неяркими фонарями, искали переулок
с названием Якорный спуск. Машина выла на крутых подъёмах. Славку опять
слегка замутило. Мама нервничала. Ей казалось, что водитель спешит и
сердится. Но шофёр сделал всё, как надо: отыскал нужный дом, подъехал к
самой калитке, вытащил из багажника чемоданы и сказал:
-- С прибытием вас. Всего вам хорошего...
Бабушка Вера Анатольевна оказалась высокой старухой с морщинистым
коричневым лицом. Она неторопливо и крепко обняла маму, и они
поцеловались. Потом она протянула к Славке ладонь, словно хотела по
голове его погладить, но не дотронулась. Пожевала впалыми губами и тихо
сказала:
-- Вот ты какой, Славушка. Большой...
Морщины у неё слегка разошлись. При яркой лампочке Славка увидел, что
лицо у Веры Анатольевны покрыто мелкой белой сеткой: это кожа в глубине
морщинок была незагорелая...
Потом Вера Анатольевна кормила маму и Славку ужином: голубцами,
виноградом, арбузом. Мама всё благодарила и боялась, что у Славки
заболит живот. А ещё они с Верой Анатольевной о чём-то говорили
вполголоса... Славка не слушал, он думал о своём.
-- Вера Анатольевна, а море далеко?
Бабушка замолчала, будто удивилась.
-- Море? Тут везде, Славушка, море... Вот спустишься до гостиницы,
потом направо, а там и набережная.
-- Мама... -- умоляюще сказал Славка.
Мама рассердилась. Потому что Славка сумасшедший! Он едва держится на
ногах (мама, кстати, тоже). Идти неизвестно куда среди ночи!.. Море
никуда не денется!
-- Ну, ма-ма... -- отчаянным шёпотом сказал Славка.
Мама виновато посмотрела на Веру Анатольевну...
На улице, так же как на аэродроме, пахло незнакомыми травами, а ещё
почему-то -- свежим тёплым хлебом. Горели редкие фонари, светились окна.
Тени от листьев падали на белые заборы и домики. Они были похожи на
мягкие серые крылья, эти тени.
Кто-то весело, не по-ночному, трещал в траве: то ли сверчки, то ли
цикады.
"Какой ты хороший, Город", -- одними губами сказал Славка. И вдруг
его толкнуло: он-то всё видит и слышит, а бедный Артёмка...
Славка кинулся во двор, влетел в комнату, слегка напугав бабушку Веру
Анатольевну. Выволок из-за чемоданов портфель, а из портфеля выдернул за
уши Артёмку. Тот обалдело косил блестящими глазами. Славка бегом
вернулся к маме. Артёмка радостно махал растопыренными лапами.
-- Боже мой, какой ты ещё ребёнок, -- сказала мама...
Набережная в самом деле была недалеко. Славка не сразу понял, что это
набережная. Были деревья с фонарями (листья на свету казались очень
зелёными), потом под ногами вместо асфальта появились мокрые каменные
плиты, и вдруг Славка увидел, что он на краю земли.
Дальше ничего не было. Громадная темнота была дальше. Начиналась она
в двух шагах и уходила неизвестно куда. Эго распахнулся космос. Он дышал
йодисто-солёной свежестью, словно в темноте развесили громадные чёрные
простыни, выстиранные в холодном рассоле.
Из этой темноты и прохлады подкралось что-то смутно-белое, шипучее, и
-- бах! -- перед Славкой встала стена из брызг. Они секунду висели
неподвижно, а потом посыпались на Славку, на маму.
Мама по-девчоночьи взвизгнула и отскочила. А Славка засмеялся:
-- Мама, это прибой!
-- Отойди, Славка, вымокнешь!
-- Это же прибой! Мама, он солёный!
Бах! -- опять выросла белая стена. А когда рассыпалась и упала,
Славка увидел, что космос не пустой. В нём жили огоньки. Яркий красный
огонёк -- прямо перед Славкой -- давал тройную вспышку и угасал на
несколько секунд. Конечно, это был маяк. А левее маяка, теряясь во
мраке, тоже мигали белые и красные огоньки, каждый по-своему: одни
редко, другие часто.
Справа от маяка вклинивалась в морскую тьму полоса огней. Наверно,
там был мыс или другой берег бухты. Вдруг часть берега оторвалась и,
сверкая огнями, тихо пошла влево, к маяку. Целый кусок суши со
множеством окон и фонарей!
Славка не сразу понял, что случилось. Но потом услышал далёкую музыку
и догадался, что это уходит в море пассажирский лайнер.
Теплоход шёл вроде бы не быстро, но почему-то очень скоро стал
уменьшаться, тускнеть и превратился в еле заметное светящееся облачко.
Ослепительной звездой вспыхнул в дальней дали прожектор, махнул синим
лучом и погас...
-- Славка, ты же промок насквозь!
И правда, рубашка прилипла к плечам и груди. Брюки набухли, стали
жёсткие и тяжёлые, будто из жести. Артёмка тоже был весь мокрый, только
длинные уши, зажатые в Славкином кулаке, оставались сухими.
-- Славка, ты меня слышишь? Пора.
-- Ещё самую минуточку...
Через полчаса, засыпая на скрипучем диване, Славка успел подумать:
"Лишь бы это был не сон!" С таким страхом он и уснул.
...Это не было сном. Утром он увидел море во всей его синеве и
громадности. И Город...
Славка зажмурился и задохнулся. Потом захохотал и, забыв про маму,
кинулся вниз по улице, по тропинкам, по каменистому откосу, через сухие
колючки, которые обрадованно вцепились в брюки...
С моря летел тёплый ветер. На мачтах и сигнальных вышках бились и
трепетали разноцветные флаги.
-- Семибратов, голубчик мой, ты почему не решаешь? -- Грузный и седой
учитель математики навис над Славкой.
Славка поспешно встал.
-- Я решил. Яков Павлыч...
-- Когда же ты решил? Покажи-ка... Дорогой мой, где же здесь решение?
Ты -- просто ответы написал!
-- Разве неправильно? -- удивился Славка.
-- Ответы правильные, но объяснения-то нет. Почему у тебя икс равен
пяти, а, скажем, не семи или не тысяче?
Славка неловко улыбнулся и пожал плечами:
-- Как же тысяче? Если пяти.
-- Да! Но почему? Может быть, ты просто списал ответ?
-- Он не списывал, Яков Павлыч, он раньше всех закончил, -- тут же
заступился Славкин сосед, маленький Женя Аверкин. -- Остальные-то ещё и
не решили.
-- Да я понимаю, голубчики, я это, так сказать, чисто теоретически
предположил. Но что мне ставить Семибратову? Пятёрку за молниеносное
решение или двойку за отсутствие такового?
Пятый "А" зашумел, доказывая, что, ставить, разумеется, следует
пятёрку. Даже ехидная Любка Потапенко высказалась за это. Видимо, по
инерции.
-- Тогда напиши всё-таки объяснение, -- рассудил Яков Павлович. --
Или вот что... Реши-ка лучше, любезный Семибратов, ещё задачку. Вот
эту...
Он положил на парту четвертушку листа с уравнением.
Славка несколько секунд смотрел на бумажку.
-- Надо объяснение писать? Или можно сразу?
-- М-да... -- сказал Яков Павлович задумчиво, но с интересом. --
Следовательно, ты утверждаешь, что данное уравнение для тебя -- дважды
-- два?
Славка этого не утверждал. Он вовсе не хотел показаться хвастуном. Но
он видел, что икс равен двенадцати, а если видишь, зачем лишние слова?
-- А ну-ка напиши ответ, -- сказал Яков Павлович. -- Садись и
напиши... Так... А теперь всё же сооруди мне решение по правилам,
постарайся. Я тебя прошу...
