волосы от оленьей шкуры прилипли к мокрой куртке. И наверно, всё так же
торчала бы кисточка на макушке... А потом вбежала бы мама...
Что было бы с мамой?!
Славка дёрнулся и сел.
Как же так вышло? Он стоял у стены -- чурбан чурбаном -- и совсем не
подумал о маме.
Вот почему его мучит Андрюшка Илюхин!
"Вам игрушки, а отцам и матерям на всю жизнь слёзы!" Нет, тогда было
не до игрушек, но всё равно... Почему он не по думал?
"Один был у родителей... Мать вся седая..."
Что осталось бы маме? Славка смотрел бы на неё с фотографий -- вот и
всё. Как сегодня смотрел на Славку маленький Валерка Семибратов... Как,
наверно, смотрит со снимков на свою маму Андрюшка Илюхин. С чётких
больших снимков, на которых глаза -- будто живые...
Славка крепко зажмурился и замотал головой. Нет! Его мама не будет
седая. Ничего с ним больше не случится. Во веки веков.
Ничего! Лишь бы не вернулась усть-каменская жизнь. Это было бы самое
страшное. Но с чего вдруг она вернётся? Смешно даже думать!
Телеграмма? Но мало ли какие дела могут быть у мамы? Славка просто
слишком крепко треснулся о тротуар, и от такого удара у него
разболтались нервы. Да ещё от этой истории с толстым мальчишкой и его
соседкой. Да ещё от духоты в комнате. Сам виноват: забрался в постель
спозаранку и даже окно не открыл.
Надо встать. Выйти на улицу. Пробежать пару кварталов, чтобы свежий
воздух выдул из головы дурацкие мысли. Ведь ничего же не случилось.
Славка сам выдумал опасности и страхи!
Славка нащупал ногами свои лёгонькие кроссовки...
Мама сидела в большой комнате у лампы и пришивала к голубой рубашке
белый накладной воротничок. Она обернулась на Славкины шаги.
-- Ты почему улёгся и не поужинал? Вера Анатольевна вся извелась, она
ещё не привыкла к твоим фокусам.
-- Не хочется мне есть... -- Он двинулся к двери.
-- Ты куда?
-- Ну, "куда"... -- Пришлось взять с тумбочки газету и демонстративно
оторвать клок...
-- У тебя что, живот болит?
-- Немножко.
-- Я говорила: не ешь столько арбуза и винограда.
-- Да пустяки... -- пробормотал Славка и выскользнул за дверь.
Он прыгнул с крыльца. Ему показалось, что он окунулся в ночь, как в
ласковую воду. Воздух был тёплый-тёплый. Трещали сверчки. Славка
осторожно, чтобы в доме не динькнул колокольчик, открыл калитку. Высоко
среди листьев светил фонарь. Славка шагнул на каменный тротуар, в
перистую тень акаций. Огляделся. Время позднее и тёмное, на улице ни
души, можно пробежаться раздетому.
...Когда Славка вернулся, мама, конечно, стояла на крыльце.
-- Где ты был? Почему ты голый носишься по улицам?
-- Так, пробежался... В комнате жарко, я решил на воздухе погулять.
-- Ты сведёшь меня с ума.
-- Со мной же ничего не случилось. Просто побегал.
-- Ты сегодня какой-то на себя не похожий. Что у тебя стряслось?
"Ничего не стряслось", -- хотел сказать Славка. Но тревога вернулась
и прихлынула с такой силой, что он не сдержался:
-- Потому что... Мама, а что в той телеграмме?
Она сразу стала другая. Ласковая и чуточку виноватая.
-- Да что ты, маленький... Ты из-за этого?
-- Что в ней?
-- Чепуха в ней. Глупые просьбы о прощении. Как будто в этом дело.
-- Мы не уедем отсюда?
-- Куда? Я уже о работе почти договорилась...
-- Правда, не уедем?
-- Разве мама тебя когда-нибудь обманывала?
"Всякое бывало", -- подумал Славка без обиды, но сумрачно. Однако не
верить и бояться не было уже сил. Тревога ушла. Славка вздохнул так,
будто хотел вобрать в себя весь тёплый воздух Города. Мама взяла его за
плечи:
-- Горячий какой! Набегался... Пойдём спать, беспокойная душа.
-- Я погуляю ещё, мама... Да не на улице, здесь, во дворе! Две
минуточки.
Когда она ушла, Славка подошёл к забору. Виноградные листья легонько
задевали его плечи и щёки. Славка встал на старый курятник, забрался на
забор и сел, свесив ноги на улицу. Сидеть было удобно: забор сверху
покрывали широкие черепичные плитки.
Тепло приморской ночи обнимало Славку. Он просто купался в этом
тепле. Голубые мохнатые звёзды светили ему с высокого неба. Это было
очень чёрное южное небо, но Славке казалось, что где-то над невидимым
отсюда морем, у самой воды, горит полоска заката. Ему хотелось почему-то
так думать.
Тишина была сплошь наполнена трелями ночных кузнечиков. А больше --
ни звука.
Потом далеко отсюда, на башне Матросского клуба, заиграли куранты.
Наверно, уже пришла полночь.
Куранты вызванивали слова корабельного вальса:
Нелёгкого дня отгремели раскаты,
И ночь на стеклянные бухты упала,
Храня под опущенным флагом заката
Непрочный покой бастионов и палуб...
Утро
Славка натянул новую голубую рубашку и -- со вздохом обречённого --
лёгонькие синие шорты. Они тоже были почти новые. В Усть-Каменске Славка
надевал их всего два-три раза: лето выдалось зябкое и слякотное.
Мама сама повязала Славке галстук, поправила пришитый белый
воротничок. Причесала Славку, стараясь не задеть гребнем кисточку на
макушке. Она смотрела потеплевшими глазами, и Славка понял: наконец-то
он выглядит, "как нормальный воспитанный мальчик одиннадцати с половиной
лет".
-- Для полного вида возьми портфель и покажись мне издалека, --
попросила мама.
Квадратная физиономия портфеля стала удивлённой. Он привык
соседствовать с потёртыми синими брюками, а сейчас в его никелированных
очах отражались тощие незнакомые ноги.
-- Чего уж теперь... -- сердитым полушёпотом сказал Славка то ли
портфелю, то ли себе.
Он нехотя крутнулся на пятке перед мамой. Потом дрыгнул поцарапанной
ногой:
-- Вон какое украшение...
-- С каких пор мальчики стали стесняться боевых ранений? Такие
украшения только придают мужественный вид.
-- Вот и получается, что я хвастаюсь, -- буркнул Славка.
Мама вздохнула:
-- Вашему сиятельству не угодишь... Ладно, если ты так страдаешь,
сегодня купим новые брюки. Только пойдём вместе, чтобы примерить.
Сколько у тебя уроков?
-- Пять. И ещё классный час.
-- Классный час был позавчера.
-- И опять будет. В четверг говорили, чтобы никто посторонние вещи в
школу не таскал, а сегодня какой-то военный придёт. Будет опять... ну,
про это рассказывать. Чтобы не трогали всякие штуки, если кто найдёт.
У мамы сразу испортилось настроение. Славка увидел мамины тревожные
глаза и пожалел её.
-- Мам, ну ты так боишься, будто на каждом шагу мины понаставлены.
Что ты за меня волнуешься? Я же по разным оврагам и закоулкам не ползаю!
Славка немного хитрил. В "разных закоулках" он бывал. Ему нравилось
бродить по старым улицам, и эти улицы приводили его в неожиданные места.
То в заросший незнакомый травой тупичок с заколоченным домом без крыши,
то на полянку среди высоких стен из ноздреватого песчаника, то на старое
кладбище, где между кипарисами темнели пустые окна разбитой часовни.
На серых камнях брошенного дома можно было разглядеть длинный ряд
круглых выбоин -- видимо, след пулемётной очереди. На полянке среди
редкой травы, мелких жёлтых цветов и осколков черепицы Славка нашёл
ржавую шлюпочную уключину и маленький якорь с курсантского погона. А в
колючих кустах на кладбище прятались памятники с настоящими тяжёлыми
якорями и горками пушечных ядер...
Славка уже побывал с мамой на Кургане Славы, на бастионах, где
дремали на солнце старые корабельные орудия, в Панораме и Музее флота.
Сильной, хотя и осторожной любовью новичка он любил многоэтажные белые
улицы, зелёную чащу Приморского бульвара и площади с бронзовыми
памятниками адмиралов. Любил причалы, где над вышками трепещут флаги
сигнальных сводов и где вместо причальных тумб впаяны в бетон стволы
старинных пушек. Но это были места, известные всем, там ходило множество
людей.
А в старых переулках Славка оставался с Городом один на один.
Славке всё было интересно. Как растут в щелях среди камней маленькие
синие цветы. Как блестят на лестничных ступенях спрессованные в камень
ракушки. Что за слова оттиснуты латинскими буквами на разбитых плитках
оранжевой черепицы. Где живут громадные чёрно-лиловые жуки-рогачи...
Однажды на пустыре, позади маленького уютного стадиона, он долго
крался за таким жуком. Тот привёл его к нагромождению бетонных глыб у
жёлтого каменного обрыва. Между глыбами торчало ржавое железо и чернела
узкая щель. Наверно, это был разбитый дот. Славка придвинулся к щели. Но
из темноты веяло такой могильной сыростью, что он подумал: "Как-нибудь
потом, когда буду не один..."
Мама, конечно, тревожилась, если Славка долго не приходил домой.
Расспрашивала, где был.
-- Просто гуляю. Смотрю вокруг, -- объяснял Славка.
Он не обманывал. Он просто не касался подробностей, чтобы не
волновать маму.
Схитрил Славка и сегодня. Накануне объявили, что не будет первого
урока, но он вышел пораньше. Ему хотелось пойти в школу длинной дорогой,
через гору, на склоне которой стоял на гранитном уступе зелёный "Т-34"
-- памятник погибшим танкистам. У танка Славка уже бывал, но выше не
поднимался. Что там?
Было нежаркое утро с очень синим небом и маленькими жёлтыми облаками.
Славка стал поднимать по кремнистой тропинке. Хотя и круто шла дорога,
но шагать было легко. Славка ничуть не запыхался, когда добрался до
верха.
Слева была стройка с башенным краном и клетчатым каркасом большого
дома. Далеко впереди -- привычно-белая улица с зелёными калитками. А
прямо перед Славкой лежала поляна с густой высохшей травой. Трава была
серая, высокая -- Славке по пояс. Немного похожая на бурьян, только с
колючками на редких листьях.
Прикрывая портфелем колени, Славка двинулся через траву. И только
сейчас заметил удивительную вещь: на ломких стеблях тут и там висели
раковины улиток. Они были пустые и лёгкие. Кое-где они приклеились так
густо, что стучали друг о друга, как маленькие кастаньеты.
Славка сорвал несколько самых крупных и сунул в карман.
Скоро трава стала ниже. Теперь это была свежая трава с мелкими
цветами. Какие-то очень крупные кузнечики запрыгали перед Славкой. Он
загляделся на них и почти наткнулся на низкую каменную стенку.
Стенка была чуть выше Славкиных колен, а длиной в несколько шагов. По
краям её стояли квадратные башенки -- Славке до пояса. В их верхние
площадки были вмурованы чёрные ядра, а посреди стенки на широком выступе
лежала чугунная плита с выпуклыми буквами и цифрами:
Батарея Въдънскаго
1854-1855
Славка тронул коленками стенку и погладил плиту. Пористый камень был
холодный и влажный, он впитал в себя прохладу ночи. А чугун уже нагрелся
от солнца.
Славке понравился этот памятник. Запрятанный в траве, побитый кое-где
осколками более поздней суровой войны, но всё равно прочный. Очень
простой и крепкий. Он таким и должен быть, потому что здесь в давние
времена стояла батарея. Не пускала в город врага. И, конечно, держалась
до конца. Здесь всегда держались до конца все бастионы, редуты и
равелины.
Славка смущённо оглянулся, дёрнул с земли похожий на мелкую ромашку
цветок, положил его на плиту.
Потом он присел на холодные камни.
И вдруг он увидел улитку. Живую! С рожками и крошечными блестящими
глазками. Она тащила вверх по стенке свой спиральный домик. Славка видел
улиток раньше только в книжках и мультфильмах. Он присел на корточки и
стал разглядывать это маленькое чудо. А потом спохватился! Артёмка-то
ничего не видит! Сколько можно держать в темноте беднягу? Кругом пусто,
