букашек, и ушла.
После этого мы до вечера были грустные. Я даже с Майкой поругался
из-за пустяка, из-за бумажного голубя, которого она запустила на крышу
гаража, а доставать не хотела...
За ужином Галка держала барабан на коленях. Потом она вколотила у
двери громадный гвоздь, и барабан поселился в углу. Я сразу повеселел.
Пусть только Галка ляжет спать!
Но она сказала:
- Сергей, хочешь, подарю свой автокарандаш? И общую тетрадку...
- Какая ты добрая, - поддел я её. - Ты всегда такая?
- Тетрадку с клеёнчатой коркой, - сказала Галка. - Хочешь? Только
дай честное пионерское, что не будешь даже пальцем трогать барабан.
- А он, что, лопнет?
- От вас что угодно лопнет, - ответила она. - Даже бочка
железная. А я за инструмент отвечаю. Понятно?
Я понял, что, в конце концов, Галка спать будет на барабане, но
меня не подпустит. Ну, я и разозлился. И сгоряча тут же дал честное
пионерское, что не притронусь к барабану, пусть Галка лопнет от
жадности вместе с тем самым "инструментом", за который она отвечает. И
лёг спать...
Сейчас, когда я проснулся, мне сразу вспомнился барабан.
Дома никого уже не было. Я оделся, вытащил из кухонного стола
трёхлитровую стеклянную банку и две вилки с железными черенками. И
начал тренироваться.
Банка, конечно, не барабан, но я всё равно здорово увлёкся.
Принялся выстукивать все сигналы подряд... Когда банки не стало, я
пошёл в коридор и начал барабанить по железному тазу, который висел на
стене. Таз мог выдержать сколько угодно. Не выдержала соседка тётя
Клава, и я поскорей выскочил во двор.
Во дворе я сразу увидел Лёшку.
- Что будет за разбитое зеркало? - хмуро спросил Лёшка.
Я не знал, что бывает человеку за разбитое зеркало.
- Большое оно?
- Среднее... Я его на коленях держал.
- Барабанил? - спросил я.
- Барабанил, - сказал Лёшка.
Мы сели на скамейку под грибком и задумались.
Кругом была весёлая суета. Таскали стулья, украшали самодельную
сцену флажками из розовых и голубых тетрадных обложек. Все готовились
к концерту в честь открытия лагеря. Ветер трепал бумажные флажки,
солнце сверкало в оконных стёкклах. Пел баян - это Федя Костриков из
восьмого класса репетировал с малышами песенку про чибиса. А мы сидели
грустные. Нам хотелось быть барабанщиками.
И вдруг мы увидели Галку. Барабан висел у неё на боку. Она шагала
туда, где между двумя новыми корпусами стоял старый двухэтажный дом. В
нём уже никто не жил, скоро дом должны были снести.
Мы, не сговариваясь, двинулись за Галкой. А она подошла к
чердачной лестнице старого дома и стала карабкаться по шатким
перекладинам.
Тогда Лёшка крикнул:
- Тебе там чего надо?
Галка поглядела на нас с половины лестницы и ответила совсем
мирно:
- Я задание выполняю, ясно вам? Как шефы покажутся, буду "сбор"
барабанить.
Мы поняли. С чердака видно всю улицу, вот Галка и решила
наблюдать.
Она подобралась к чердачной дверце. Дверца рассохлась и
открывалась только на одну четверть. Галка могла пролезть, но барабан
у неё на боку мешал, застревал. Можно было его снять, только тогда
пришлось бы стоять на лестнице и не держаться. А так и свалиться
недолго.
- А ты его оставь у нас. Положи на лавочку, - ехидно посоветовал
Лёшка.
Я просто глазам не поверил: Галка слезла, будто нарочно положила
барабан на скамейку у крыльца, снова вскарабкалась и скрылась за
дверцей. Ещё рукой нам помахала.
Я ждал, что Лёшка сразу кинется к барабану. Даже зажмурился от
зависти. Но Лёшка задумчиво посмотрел вверх и произнёс:
- Палку бы... А ещё лучше большой гвоздь.
- И что будет?
- Месть, - мрачно сказал Лёшка.
- Пропорешь?! - ахнул я.
- Что я, сумасшедший? Ну, есть гвоздь?
Я не стал расспрашивать. Что было духу помчался домой, схватил
тиски и выдрал из стены гвоздище, который вколотила Галка. Это тоже
была месть.
Гвоздь Лёшке понравился. Он взял его в зубы, как кинжал, и полез
к чердаку. Лёшка был похож на пирата, который крадётся на спящий
корабль. Я даже испугался за Галку. Но ей грозила не смерть, а только
заключение. Лёшка захлопнул дверцу и запер гвоздём ржавую щеколду.
Он не успел спуститься, как Галка принялась барабанить кулаками:
- Открывайте, черти! Шефы идут! Ну, правда же идут, надо сбор
играть!
- Серёжка сыграет, - ответил Лёшка. - Не хуже тебя, не бойся!
Он почему-то вздохнул и великодушно сказал:
- Бери, Сергей, барабан!
Вы знаете, я чуть не заревел от обиды.
- Не могу я. Вчера честное слово давал...
Лёшка вытаращил глаза:
- И ты тоже?
- Что "тоже"? - простонал я. - Разве ты ей говорил честное
пионерское?
- Сегодня, - пробормотал он. - Что пальцем не задену. Понимаешь,
разозлила...
Галка сотрясала дверцу. Она кричала, что нам это даром не
пройдёт, что она оторвёт головы...
Когда она замолчала, чтобы передохнуть, Лёшка сказал:
- Сними с нас честное слово, тогда выпустим.
- Не сниму! - отрезала Галка. - Сорвёте сбор - будете отвечать.
Я уже хотел забраться и отпереть её. Но Лёшка вдруг подскочил. Он
даже ногой дрыгнул, такая счастливая мысль у него появилась:
- А Майка? Шпарь за ней!
Я хотел сказать, что пусть сам шпарит, если хочет, а я с Майкой
дел иметь не желаю. Но сразу раздумал. Тут было не до ссор.
На обратном пути, когда мы ракетами мчались по двору, я решил
объяснить Майке, как барабанят "общий сбор". Но оказалось, что Майка
уже умеет. На её счету была глиняная корчага для теста и стекло в
ванной...
Когда Майка барабанной дробью собирала ребят, мы стояли рядом.
Галка сумела сорвать запор, но поздно. Не могла же она драку
устаривать перед строем и перед шефами...
Вот и вся история. Галка через три дня уехала в лагерь на Зелёное
озеро, а Майка так и осталась барабанщицей. Но это только так
считалось, а на самом деле мы все трое были барабанщиками. Майка не
жадная...
Владислав Крапивин
НАДПИСЬ НА БРАНДМАУЭРЕ
(ЗДЕСЬ СРАЖАЛИСЬ КРАСНОГВАРДЕЙЦЫ)
Рассказ
Никто, кроме Лёньки, не называл его морским волком. Был он высок,
сутуловат, носил длинный вязаный жилет и курил не короткую
трубку-носогрейку, а обычные сигареты "Прима". Только выцветшая чёрная
фуражка с якорем говорила о капитанском звании.
Впрочем, он и не был морским волком, потому что из пятидесяти лет
службы на флоте лишь двадцать плавал на морском судне. Остальные три
десятка лет отдал он сибирским рекам.
Лёнька познакомился с ним четыре года назад. Была середина марта.
Снег темнел и оседал под беспощадным солнцем. На крутых спусках к реке
глухо ревели ручьи, а в канавах вровень с краями тихо двигалась синяя
вода.
Из куска сосновой коры Лёнька вырезал корабль, вколотил
мачту-лучинку, наладил парус из тетрадного листа и пустил своё
судёнышко в канаву. Ветер и течение подхватили кораблик. Лёнька шёл
следом. Он не заметил, как оказался вблизи двора, где жил его злейший
враг - вредный шпиц Марсик. Пользуясь удобным случаем, Марсик
немедленно бросился в атаку. Лёнька взлетел на высокие перила
парадного крыльца и огляделся. Прохожих не было, проклятый шпиц
бесновался внизу, а кораблик уплывал.
Лёнька уже собрался зареветь от досады, но тут из-за угла
появился высокий человек в клеёнчатом пальто и флотской фуражке. Не
глядя на Лёньку, он негромко, но так сурово цыкнул на Марсика, что
бедный шпиц пополз в подворотню, тихо подвывая от ужаса. Потом человек
ловко выловил кораблик и стал его разглядывать. Косясь на незнакомца,
Лёнька слез с перил и робко подошёл к нему.
- Ничего, - сказал он. - Это ничего, что сломалось. Я могу ещё
сделать.
- Можешь? - спросил капитан - Только не делай корму широкую, как
у старой баржи.
Минуты через три они остановились перед приземистым домиком, окна
которого смотрели на реку. Тогда капитан будто впервые увидел Лёньку.
- Ну, что ж. Раз уж пришли, заходи в гости, - чуть усмехнулся он.
Так Лёнька впервые попал к капитану. Потом ои часто бывал здесь.
А в прошлом году капитан сам пришёл в гости к Лёньке. Это
случилось на второй день Октябрьского праздника.
За столом капитан говорил необычно громко и много. Рассказал, как
ещё молодым матросом побывал в Сингапуре, потом стал напевать
английскую песенку о Джиме-подшкипере и, наконец, раздавив случайно
фарфоровое блюдце, начал прощаться. Лёнька пошёл провожать его.
Капитан шагал молча. Лишь у самого дома он сказал:
- Вот и отплавал своё. Я ведь теперь на пенсии, брат. Чего уж.
Шестьдесят девятый год. Пора.
А когда возвращались домой, Алексей Фёдорович неожиданно
вспомнил, как с отрядом красногвардейцев брал этот город.
- Чуть-чуть мы тогда не влипли, - привычно хмурясь, говорил он.
- Почему? - спросил, разумеется, Лёнька.
- Отрезали нас. Высадились мы с "Ермака". Как раз там, где сейчас
электростанция. А с востока должен был подойти отряд с броневиком. Но
они ползли, как старые баржи. Первую улицу мы прошли без боя, а как
сунулись на Садовую, с двух сторон пулемёты. Ну, конечно, кто куда. Мы
втроём заскочили во двор напротив банка, а потом засели между домом и
брандмауэром. Знаешь, такие стены из кирпича ставлены? Для защиты от
пожара.
- А кто ещё был с вами?
- Был старик Алданов, бывший рабочий. И ещё паренёк один,
гимназист. Фамилию не помню, украинская какая-то. А звали Женькой.
Сидим мы в этой щели и отстреливаемся. Алданов с одной стороны, а я с
другой.
Женька ходит от одного к другому и мешается. Мы говорим: "Ложись,
дурак". А он снял с винтовки штык и говорит: "Оставлю наши имена
потомкам", - и давай царапать штыком на кирпиче. Только он кончил, как
Алданова ранило. Выругался он, зажал плечо и отполз. Женька лёг на его
место. Ну, прошло ещё минуты две. Сбоку где-то начал пулемёт бить.
Потом замолчал. В это время у Женьки патроны кончились. Крикнул он,
чтобы я ему револьвер дал. Бросил я наган и снова берусь за винтовку,
потому что вижу: солдаты через сад пулемёт тащат. Потом думаю: "Что же
это Женька не стреляет?" Обернулся я и увидел, что лежит он вниз
лицом, а на его месте снова Алданов. Локоть упёр в колено, целится из
нагана. Только выстрелить не успел. Появился на улице наш броневик, а
за ним красногвардейцы.
- А Женька? Убили его?
- Да.
На следующий день Лёнька пошёл на улицу Хохрякова, бывшую
Садовую. Он хотел найти тот дом и брандмауэр с надписью. Ему казалось,
что капитан будет рад, когда узнает, что надпись цела.
Но когда Лёнька пришёл туда, он увидел, что старого дома уже нет,
а брандмауэр существует последнюю минуту. Два трактора зацепили его
края крючьями на тросах и дружно двинулись вперёд. Кирпичная стена
рухнула в облаке розовой пыли.
Он снова пришёл сюда на следующее утро. Было рано, солнце едва
встало над мокрыми от растаявшего инея крышами. Сухие листья тополей
изредка падали на кирпичные глыбы поваленной стены. На краю одного из
обломков Лёнька нашёл надпись. Она занимала один кирпич и была
короткой и простой: "Здесь сражались красногвардейцы Алданов,
Снегирёв, Ковальчук". Даты не было.
Лёнька осторожно провёл пальцами по шероховатой поверхности.
Кирпич был влажный, холодный.
- Чего смотришь? - услышал Лёнька и вскочил. Он увидел высокого
веснушчатого парня в заляпанном цементным раствором ватнике. Видимо,
