слышу шаги стражников. У входа в сокровищницу действительно слышался звон
доспехов бессмертных.
Тогда я достал свой кривой нож и резанул отца по шее. Ему было очень
больно, его сильное тело содрогалось в моих руках, но я не прекращал
жестокой работы до тех пор, пока голова отца не отделилась от тела.
Тогда я схватил ее и бежал из проклятой сокровищницы, погубившей
моего отца, и не возвращался в нее много лун.
- Но все же ты вернулся сюда!
- Да, Тело отца повесили на рыночной площади. За ноги. Шпионы не
смогли опознать его и лишь воры заметили исчезновение легендарного
Коргвуса. Минуло несколько лун и я вернулся в сокровищницу и унес столько
золота, сколько смог. Это золото я передал восставшим ионийцам. Думаю, они
смогли снарядить на него не одну триеру. Так я делал еще не раз, отдавая
похищенные деньги врагам парсийской империи.
- Но почему же ты в таком случае взялся убить Артабана? Ведь он
выступает против похода на Элладу, завоевав которую Парса станет
величайшим государством мира!
- Именно потому, что он против этого похода. Война с эллинами рано
или поздно повергнет парсийское царство в тлен.
Демарат усмехнулся.
- Странно, мы делаем одно дело, преследуя при этом совершенно разные
цели.
- Да, - согласился со спартиатом Отшем. - И то, чья цель окажется
более реальной, зависит от стойкости эллинов. Я верю в твоих
соплеменников, спартанец, почему же ты не веришь в них сам?
Демарат залпом выпил кубок вина.
- А кто сказал, что я не верю? Моя беда в том и состоит, что верю.
Несмотря ни на что, верю!
- Твое горе, царь, что ты пытаешься заставить себя возненавидеть
родину, но не слишком-то тебе это удается.
- Не твое дело, вор! - прорычал, свирепея, спартанец.
- Действительно, это не твое дело! - произнес чей-то голос из-за
спины Демарата. Проклиная свою неосторожность, заговорщики дружно
схватились за оружие и обернулись. Перед ними стоял Артабан, позади
которого волновались серебряные наконечники копий бессмертных.
- Черное вино! - потянув носом, воскликнул вельможа. - Да у вас
недурной вкус!
Демарат подбросил на ладони меч, прикидывая, сможет ли он броском
пронзить живот начальника дворцовой стражи. Вельможа угадал его намерение
и усмехнулся.
- Я вот что тебе скажу, Демарат: в этом году удивительно теплые ночи!
Яшт ночи, пропетый Заратустрой
Ночь. Что ты: время суток или стихия - черная, засасывающая бездна?
Что ты: тень планеты или иное измерение? К тебе можно относиться как к
факту, о тебе можно размышлять как о загадке. И слагать песни.
Ночь - время любви и черных кошек. Ночью рождаются гении и умирают
злодеи. Ночь - черное покрывало покоя.
Ночью лучше думается, потому что это - не наше время; потому что днем
нам некогда думать. Ночь - время творения. Бог тоже творил ночью. Ибо днем
можно только строить. Он слишком прозаичен - день. А ночь - поэма. Она
рождает причудливые фантасмагории. Она рождает демонов и птицу Феникс, а
день убивает их кофе, выпитым за ночь.
Ночью мы слышим голоса. И мы узнаем в них друзей и врагов. Это - не
сон, сон безличен, это - явь, но только в каком-то ином мире. Мы
пересекаем грань нашего мира и входим в другой. Он здесь, совсем рядом,
всего один шаг, но нам никогда не попасть в него днем, ибо днем мы
скептичны, а ночью мы верим в сказки. А весь этот мир, он - сказка;
сказка, рассказанная самому себе.
Мы слышим голоса, мы идем на их зов. И мы обнимаем женщин, которых
так безнадежно любили днем, и мы мстим врагам, которые нам недоступны, и
мы сажаем цветы на бесплодных скалах. Мы счастливы и величественны.
Поэтому Бог ненавидит сон. Ибо сон дает величие, а Бог не может
вынести вознесшего Человека. Он готов отнять его, сон, но боится, что это
породит безумие, коллапс; это породит страшный шум в ушах и придет Дьявол,
и люди повернутся к нему лицом. А Бог будет заперт в своей золоченой
клетке и его растворит Вселенная, ибо он стал безвластен.
И Дьявол ненавидит сон. Ибо сон делает человека счастливым. Ибо он
переносит человека туда, где нет места Дьяволу. Там не любят падших. И
Дьявол готов отнять у человека сон, но боится, ибо это заставит человека
пасть на колени перед Богом. Тогда Дьявол попадет в огненный шар и
растворится в кипящей магме.
Цените сон! Он дает нам познать непознаваемое!
Ночь рождает одиночество. А одиночество - признак гения. Иначе он
растратится в пустой болтовне. Ночью слагаются оды, а день наводит на них
глянец традиций. Я люблю людей, правящих свои оды ночью! Ибо эти оды -
вспышка в длинной череде тусклого света!
Ночь - пора влюбленных. Ночь - время зачатий. Днем человек
стеснителен и скован, на нем лежит флер глупых традиций, ночью он наедине
с собой, он - зверь во всей своей первозданной силе. Он любит неистово;
так же, как и ненавидит. Ночью зачинается огонь.
Я люблю ночь. Ночью спокойно. Ночью думается. Ночью ты только с
собой.
Ночью крепчают мускулы. Ночь - время вампиров и демонов. Бог лишил их
сна, а они отняли у него величие и вознеслись над бренным миром.
Ночь - время оборотней, бегущих от серебряных стрел.
Ночь - мое время.
Заратустра имел много возможностей, чтобы расправиться с хазарапатом.
Истинная сила мага лишь немного уступала силе того, кого считали его
повелителем. Он продемонстрировал крохотную толику ее, вызвав ураган,
который обрушил скалы на головы посланных Артабаном воинов.
Орел радостно бил крыльями, слыша стоны умирающих под камнями врагов,
но лев был недоволен. Он сказал:
- Заратустра, ты используешь силу бога там, где мог победить волей
человека.
И маг согласился со своим другом. Поэтому он не убил Артабана
отравленной стрелой, которая могла пролететь сквозь любые стены. Поэтому
он не послал к нему разумных скорпионов, подаренных Ариманом. Поэтому он
не вызвал грозу, извергающую молнии, одна из которых должна была поразить
строптивого вельможу.
Он решил разрешить этот спор как человек. Маг лишь позволил себе
перенестись в Парсу по воздуху, так как уже темнело, а путь был неблизок.
Заратустра не мог отложить разрешение спора на следующий день, ибо
грядущая ночь могла стоить жизни многим его приверженцам.
Стремительный полет в темнеющем небе и он приземлился прямо перед
дворцом, распугав немногочисленных зевак, еще не успевших вернуться в свои
дома. Завтра об этом чуде станет известно всему городу, но завтра мага уже
не будет. Офицеру, командовавшему отрядом бессмертных, было известно о
приказе задержать Заратустру, но он не решился это сделать, подумав, что
пусть захарапат сам разбирается со всемогущим магом.
- Пропустить! - рявкнул он побледневшим бессмертным и те с плохо
скрываемым облегчением расступились.
Примерно та же картина повторилась и во дворце. Встречные разбегались
перед Заратустрой во все стороны. Лишь караул у покоев хазарапата
попытался остановить его, но маг лишь взглянул на воинов, и они тут же
позабыли, откуда родом и зачем находятся здесь.
Артабан был один. Он что-то писал. Увидев вошедшего Заратустру,
вельможа все сразу понял. Пред ним стояла смерть, и он был не в силах
убежать от нее. Артабан решил умереть как воин. Он вытащил из драгоценных
ножен булатную саблю и бросился на своего врага. Но даже не используя
своих сверхъестественных способностей, маг был намного сильнее противника.
Отразив выпад вельможи зазвеневшим сталью бамбуковым посохом, Заратустра
прыгнул ему за спину. В тот же миг его руки поймали шею Артабана. Раздался
негромкий хруст, изо рта вельможи выскочила тоненькая струйка крови.
Маг перевернул убитого на спину и брезгливо вытер руки о край
парчового халата. Затем он устремил взор на лицо Артабана. Взгляд его стал
тяжел, глаза налились сверхъестественным блеском, на виске запульсировали
набухшие жилы.
Летели мгновения, и вот лицо мага стало меняться. Чуть потрескивая,
растягивались вширь кости черепа, увеличивался носовой хрящ, преломившийся
округлой горбинкой, почернели ставшие более густыми волосы, неряшливая
щетина превратилась в окладистую бороду. Подобные метаморфозы происходили
и с телом. Плечи раздались, заставив треснуть ветхий халат, руки и ноги
обросли слоем мускулов и жира, вырос дородный живот.
Свечи не успели прогореть на четверть дюйма, как превращение
завершилось. Блеск в глазах исчез. Артабан сладко потянулся и, словно
пробуя новые мышцы, прошелся по комнате. Время от времени он посматривал
на своего мертвого двойника. Привыкнув к новому телу, он раздел покойника
и облачился в его халат. Затем он завернул холодеющее тело в сорванный со
стены ковер и крикнул стражей. Те вошли, глядя на него безумными глазами.
Артабан кивнул головой на сверток.
- Возьмите это и следуйте за мной.
По потайному ходу, о существовании которого никто, кроме Артабана не
знал, они вышли из дворца и очутились в городе. Было темно. Пару раз
навстречу попадались патрули. Издалека признав идущего с факелом в руке
хазарапата, воины почтительно кланялись и уступали дорогу.
Наконец, вельможа и несущие тело железные дэвы достигли восточного
храма Ахурамазды. Вышедшего навстречу жреца Артабан приветствовал тайным
жестом, и тот, не говоря ни слова, удалился, ибо знавший этот жест был
близок к Богу. Войдя во двор храма, Заратустра велел:
- Бросьте ношу.
Воины молча выполнили приказание.
- Разверните.
Железные дэвы вытряхнули тело из ковра, не выказав ни малейшего
изумления. Маг отправил их со двора и свистнул в темноту.
На его зов появилась стая серошерстных собак.
- Ешьте, собачки! - ласково велел Заратустра и удалился.
Псы жадно вгрызлись в еще теплое тело. Все, кроме одного. Тот обнюхал
труп, поднял глаза к круглой, словно блюдо, луне и тоскливо завыл.
То был единственный плач по покинувшему этот мир Артабану.
8. САМАЯ КОРОТКАЯ ГЛАВА
И показал мне Иисуса, великого иерея, стоящего
перед Ангелом Господним, и сатану, стоящего по
правую руку его, чтобы противодействовать ему.
Книга пророка Захарии, 3,1
Верблюд, конечно, нечистое животное, но попробуй обойтись без него в
пустыне, барханы которой начинаются почти сразу же за водами Мертвого
моря. Левитам, возжигающим жертвенные огни в плодородных ханаанских
долинах, легко рассуждать о нечистоте этого верного помощника купца и
кочевника. В долинах много зелени и достаточно воды, а чтобы они стали
делать, окажись без верблюда в бескрайней аравийской пустыне, где в
избытке лишь один песок, мертвенно осыпающийся под ногами.
Держась руками за мохнатый верблюжий горб, Ефрем привстал и
осмотрелся. Если глаза не лгали ему, то вдалеке виднелись стены города.
Гадать, что это за селение, не приходилось. В полдень они напоили
верблюдов из Дивонского источника. А за Дивоном находился лишь Атароф -
суматошный град детей Рувимовых. Пару лет тому назад Ефрему уже случилось
бывать здесь.
Ефрем поворотил верблюда и направился к купцу Иисусу из рода
Иудиного. Иисус был хозяином верблюдов, товаров, скрытых в крепких тюках,
и погонщиков, что приглядывали за животными. Он был и хозяином Ефрема,
продавшего себя на семь лет в рабство единоверцу. Поравнявшись с купцом,
восседавшим на редкостном белом дромадере, Ефрем сказал:
