- Артабан, ты стал позволять себе много лишнего. Я, конечно, помню,
что в наших жилах течет одна кровь, но всему есть предел. Кресты на
рыночной площади еще помнят тепло тел распятых!
Подобным тоном царь не разговаривал с Артабаном никогда. Вельможа не
на шутку обеспокоился. Всю ночь он мучительно искал выход из положения, но
так ничего и не придумал.
Сразу после царского завтрака, во время которого Ксеркс был
необычайно молчалив, во дворец стали прибывать вызванные на совет
вельможи. Первыми явились Мардоний, Артафрен и Гидарн - лидеры военной
партии. За ними пришел тесть Ксеркса Отан, всегда старавшийся при
обсуждении спорных вопросов держаться середины.
Состроив слащаво-вежливую мину, хазарапат встретил вельмож и проводил
их в Белую залу, где по традиции заседал государственный совет. Не
дожидаясь, пока гости рассядутся, он вновь вышел в приемную, где в это
время начали собираться его сторонники. Здесь были четыре сына Артабана,
братья царя Арсам, Гиперанф, Гаубарува, Ахемен, Гистасп и Ариабигн, а
также начальник бессмертных Тимаст. Самым последним появился Мегабиз, сын
Зопира. Отведя и этих гостей в Белую залу, Артабан скорым шагом направился
в женскую половину дворца.
Его предположения подтвердились. Царь был здесь. Он занимался обычным
в последние дни делом - любовался прелестями Таллии, которая расчетливо не
обращая внимания на своего поклонника, подкрашивала насмешливые губки.
Бросив на девушку неприязненный взгляд, Артабан поклонился.
- Друзья и родственники ждут своего повелителя!
- Сейчас иду, - буркнул Ксеркс, недовольный, что его отрывают от
столь приятного занятия.
Артабан стоял на месте. Ксеркс раздраженно обернулся к нему.
- Я же сказал тебе: сейчас приду. Ступай!
- Милый... - томно протянула Таллия. Она оставила свое занятие и
строго смотрела на царя. - Я думаю, тебе надо поспешить. Нехорошо
проявлять неуважение к своим верным слугам. Иди, я буду ждать тебя.
Девушка улыбнулась и царь мгновенно расцвел.
- Хорошо, любимая. Тешу себя надеждой, что, возвратясь, получу
награду.
- Лети, мой сокол! - ласково велела ионийка и шепотом, для себя
добавила:
- Надежда умирает последней. Жирная скотина!
Ни царь, ни Артабан не расслышали этих слов. Едва они вышли, Таллия
достала платок и резким движением, словно убирая какую-то гадость, стерла
краску с губ.
Тем временем слуги облачали царя в парадные одежды. Сначала они
умаслили его нагое тело ароматическими мазями. Затем царь поднял вверх
руки и два гиганта-эфиопа опустили на его плечи рубаху из тончайшей
льняной ткани. Длинная, почти до пят, она была окрашена драгоценным
пурпуром, спереди от шеи до подола шла широкая белая полоса. Оттолкнув
слишком усердных слуг, Ксеркс собственноручно натянул алые шаровары, после
чего позволил обуть себя в кожаные на толстой подошве сапоги, прибавившие
царю добрых два дюйма роста. Поверх нижней рубахи на него одели шитый
золотом синий парчовый халат. Запястья охватили рубиновые браслеты, на
груди был укреплен массивный золотой диск, символизирующий солнце, голова
была покрыта драгоценной тиарой. В довершение всего на царя накинули
пурпурный плащ, застегнув его по эллинскому обычаю на шее. Искусный
невольник-сириец быстро подкрасил охрой бороду и подвил курчавящийся
волос. Нежно касаясь пальцами царского лица, он наложил на него толстый
слой белил, выделил черной краской брови, густо нарумянил щеки.
После всех этих манипуляций Ксеркс стал похож на ярко-раскрашенную
разодетую куклу. Тяжело ступая - вес расшитых золотом одежд и украшений
давал о себе знать - царь в сопровождении евнухов-телохранителей и
Артабана направился в Белую залу.
При его появлении собравшиеся встали и отвесили низкий поклон. При
этом руки они прятали в широких рукавах кандия [кандий - парадное одеяние
древнеперсидских вельмож, отличительной чертой которого были широкие
рукава], выражая тем самым свою покорность. Царь прошествовал к стоящему
посреди залы трону, сплошь выложенному слоновьей костью, и сел. Тотчас же
уселись и вельможи.
Уже одно то, как они заняли места, свидетельствовало, что знать
разделилась на две группировки. По правую руку от царя сидели противники
войны с Элладой, общим числом одиннадцать. Слева разложилась довольно
разношерстная компания, где в одном ряду с Мардонием и его
единомышленниками очутились Отан и Артабан. Последний, видимо,
расположился здесь потому, что отсюда было удобней руководить своими
сторонниками.
Испытывая желание поскорее покинуть эту компанию бородатых, злобно
глядящих мужей и вернуться к своей прелестнице, Ксеркс начал:
- Арии, я собрал вас здесь, чтобы сообща решить терзающий нас вопрос:
идти или не идти походом на Элладу, а если идти - когда. Я уже слышал
немало слов в пользу и против этого предложения. Сегодня мы должны
определиться окончательно. Твое первое слово, Артабан.
Хазарапат поднялся со скамьи, выказывая свое уважение собравшимся,
оправил бороду и сказал:
- Великий царь! Ты уже знаешь мое мнение, как и доводы, которыми я
руководствуюсь. Поэтому я буду краток. Нет, нет и нет! Эта война будет
началом гибели империи. Если наши доблестные полководцы стремятся
проверить силу парсийского оружия, пусть обратят свои взоры на Восток.
- Чтобы ионийцы и материковые эллины ударили нам в спину! - выпалил
Мардоний.
- Ионийцы усмирены, а у эллинов не хватит ни средств, ни смелости для
серьезной военной операции, - мгновенно отреагировал Артабан. - Я подаю
голос против войны.
Вельможа сел. Ксеркс хлопнул в ладоши и велел:
- Пусть выскажутся мои братья!
У царя было десять родных и сводных братьев. Трое из них были в
данный момент в опале, один находился в далекой Бактрии, все остальные
присутствовали здесь.
Мнения братьев были почти одинаковы.
- Я против войны с эллинами, - сказал Гаубарува, сатрап Сирии,
опасавшийся, что в случае войны его владения подвергнутся нападению
эллинского флота.
- Нет, - в один голос сказали Ахемен и одноглазый Ариабигн.
- Сакские племена не хотят войны. - Таков был ответ Гистаспа.
Уважаемый за острый ум и храбрость, Масист также высказался против
похода.
Лишь Гиперанф, всегда тонко чувствовавший перемену настроения царя,
был уклончив.
- Повелитель знает, что я выступал против этой войны. Но в последнее
время я много размышлял по этому поводу. Эллины год от года становятся все
нахальнее. Их торговые корабли бороздят моря, нанося ущерб финикиянам и
угрожая благосостоянию Парсы. Каждый эллинский полис обзавелся собственным
военным флотом, причем эскадры афинян достигают двухсот триер, а эгинцев -
ста двадцати. Это уже прямой вызов могуществу империи. Поэтому я склонен
считать, что война против Эллады неизбежна. Вопрос лишь о сроках. Спешка
здесь совершенно ни к чему. Нужно готовиться к вторжению тщательно, собрав
большое войско и наведя мосты через проливы, и ни в коем случае не
пускаться в рискованные морские авантюры, которые, как мы уже имели
возможность убедиться, нередко заканчиваются, плачевно. Я за поход, если
он будет угоден великому царю.
Гиперанф сел на свое место. Братья-царевичи возмущенно смотрели на
отступника.
- Я удивлен твоими словами, Гиперанф! - воскликнул царь. - Хотя не
могу не признать, что нашел в них немало здравого. А теперь пусть скажет
свое слово храбрый Мардоний.
- Царь! - Зычный голос Мардония заполнил залу. - Я уже неоднократно
сталкивался с эллинами на поле брани и имею право утверждать, что этому
народу уготована великая судьба, судьба завоевателей. Если Восток не
поглотит Элладу сейчас, спустя столетие Запад в лице Эллады поглотит
Парсу. Поэтому мы должны спешить нанести удар первыми. И чем раньше мы
выступим на Элладу, тем быстрее она падет к ногам царя. Если же мы отложим
поход, как предлагает высокочтимый Гиперанф, на неопределенный срок,
эллины успеют собрать силы для отпора. Вчера в мой дом прибыл гость из
златовратых Фив. Он поведал мне, что день и ночь стучат топоры на верфях
Аттики и Пелопоннеса, и не гаснет огонь в горнах оружейников. Эллины
готовятся к войне против Парсы. Пройдет год или два, и нам придется иметь
дело с огромным флотом и единой, хорошо вооруженной армией. Сейчас же
полисы погрязли в раздорах между собой. Многие из них поддержат парсийское
войско лишь ради того, чтобы ослабить Афины и Спарту. Сейчас или никогда!
- В тебе говорят гордость и корысть, Мардоний! - не сдержавшись,
закричал Артабан. - Ты спишь и видишь себя сатрапом Эллады. Отправляйся в
этот поход один. Царь позволит тебе набрать войско. Но оставь в заложники
своих сыновей, а я оставлю своих. Если поход будет удачен, пусть падут
головы моих сынов, если же он закончится провалом, пусть умрут твои чада!
Сыновья Артабана, которым не улыбалась перспектива сложить свои
головы на плахе, переглянулись. Ксеркс поспешил успокоить разгорячившегося
вельможу.
- К чему такие крайности, Артабан! Мардоний лишь высказал свою точку
зрения. Я не разрешу ему отправиться в поход одному с небольшим войском.
Слишком памятна судьба армии Датиса и Артафрена. Кстати, что скажет
Артафрен.
- Война! - крикнул Артафрен, сын того самого Артафрена, чье войско
потерпело поражение под Марафоном. - Я жажду смыть эллинской кровью
невольный позор моего отца!
- Молодец! - похвалил царь. - Гидарн?
- Я за поход.
- Мегабиз, сын благородного Зопира?
- Я готов пожертвовать собой, чтобы сокрушить Элладу, как мой отец
некогда изуродовал свое лицо ради покорения Вавилона.
Царь протестующе махнул рукой.
- В этом нет нужды. Что скажут сыновья Артабана?
Ради того, чтобы обеспечить своей партии подавляющее большинство на
государственном совете, Артабан не гнушался никакими методами. Именно
поэтому в Белой зале оказались четыре его сына и лишь опасение вызвать
гнев царя помешало пригласить сюда всех восьмерых.
Сыновья Артабана были немногословны.
- Нет! - так ответили Ариомард, Артифий, Тритантехм и воевода
покоренных фракийцев Вассак.
Против похода проголосовал и осторожный Отан.
Хазарапат удовлетворенно потер руки, быстро прикинув соотношение
голосов. Двенадцать участников совещания высказались против похода и лишь
пять - за. Примерно так он и рассчитывал, хотя внутренне волновался - мало
ли что придет в голову сумасбродным братьям царя. Чтобы обеспечить их
поддержку, Артабан щедро одаривал царевичей золотом и дорогими
безделушками. За счет царской сокровищницы, естественно.
После того как прозвучало последнее "нет" начальника бессмертных
Тимаста, в зале установилась тишина. Какое-то время царь размышлял. Или
делал вид, что размышляет. Вельможи затаили дыхание, ожидая какое решение
он примет. Наконец Ксеркс поднялся из своего кресла, ударил драгоценным
посохом о мрамор пола и провозгласил:
- Я выслушал ваши мудрые речи и принял решение. Я говорю - нет!
Тишину прорвало бурей противоречивых чувств. Братья царя встретили
его слова дружными рукоплесканиями, Артабан победоносно улыбнулся,
сторонники войны исподлобья взирали на Мардония.
Ксеркс поднял руку, восстанавливая спокойствие.
- Я говорю нет тем, кто выступает против войны. Завтра же подготовить
указы о созыве войска и отправить послов к эллинам. Я все сказал!
Не обращая более внимания на ошеломленные таким развитием событий
