менее спокойно, оставался гарем, хотя наложницы стали более дерзки, чем
прежде, хотя здесь больше не было чаровницы-ионийки, проводившей свое
время в компании Артабана или внезапно вошедшего в фавор к хазарапату
Мардония. Почему вдруг начальник стражи полюбил своего воинственного
врага, царь не мог понять. А, может быть, боялся понять.
Но внешне все было также, как и прежде. Вельможи падали ниц и
целовали край золотой туфли, когда царь появлялся пред ними, придворные
льстецы сочиняли небылицы о том, как обожает своего владыку народ, жрецы и
маги предрекали ему долгое благополучное царствование. Все было как
прежде...
Ленивые раздумья царя потревожил Кобес. Он был выпущен из застенка по
приказу Артабана и вновь занял место старшего евнуха. Первым делом Кобос
расправился с завистливыми соперниками, претендовавшими на его место и
ради этого клеветавшими на него. Евнухи-интриганы были обезглавлены на
рыночной площади, а Кобос стал единовластным распорядителем в царских
покоях. Артабан правил державой, Кобос - дворцом.
Низко, с показным подобострастием, склонившись перед Ксерксом евнух
вымолвил:
- Великий царь, хазарапат просит принять его.
Ксеркс пожевал губами, изображая раздумье, затем кивнул:
- Пусть войдет.
Артабан не вошел, а буквально влетел. Всем видом своим он выражал
энергию и решимость. Отвесив небрежный поклон, хазарапат произнес:
- Великий царь, войско собралось и ждет тебя.
- Как, уже?
- Да, повелитель. Последние отряды будут у Сард не позже, чем через
тридцать солнц. Пора отправляться в путь.
Ксеркс замялся.
- Но, может быть, Артабан сам поведет войско? Или Мардоний? А я буду
молить Ахурамазду и Гаррона об успехе дела здесь, в Парсе.
- Это невозможно, государь. Великое войско должен возглавить сам
великий царь, а не его слуги. Воины ждут своего владыку, который поведет
их на нечестивых эллинов!
В волнении царь начал грызть ноготь. До этого момента его не
оставляла надежда, что Артабан и Мардоний отправятся в поход без него, а
он тем временем призовет на помощь верных ему парсийских князей, при
содействии которых сможет избавиться от проклятого хазарапата. Царь
подумал: а не заявить ли, что он тяжело болен, но, взглянув на Артабана,
отказался от этой мысли. У вельможного лекаря всегда было наготове
лекарство - острое и надежное, излечивающее раз и навсегда.
- Когда мы отправляемся?
- Прямо сейчас.
- Но я не собрался в дорогу!
- Слуги упаковали сундуки еще вчера. Бессмертные наточили копья и
начистили мелом щиты. Сатрапы и фратараки предупреждены о намерении вашего
величества отправиться в Сарды и позаботятся о покоях для великого царя и
о пище для его гвардии.
Артабан замолчал и выжидающе посмотрел на Ксеркса. После долгой паузы
царь неохотно выдавил:
- Хорошо, будь по твоему. Вели Кобосу приготовить повозки для
наложниц и взять мази и притирания.
- Я уже распорядился.
Царь со вздохом поднялся с ложа и вбежавшие по знаку Артабана слуги
стали облачать его...
Путешествие царя - дело хлопотное. Даже если это простой объезд
сатрапий. И хлопотное вдвойне, если владыка выступает в поход.
Царский караван растянулся на добрых три парасанга. Впереди шли две
тысячи отборных копейщиков, чьи кожаные доспехи были выкрашены серебряной
краской.
Двадцать прекрасных ликом отроков несли серебряный алтарь с негасимым
огнем. За алтарем шли тридцать жрецов Ахурамазды, а за ними - триста
шестьдесят пять юношей с посеребренными щитами и мечами.
Царь ехал на колеснице, запряженной четверкой белых лошадей, самых
прекрасных в мире. На нем был багряный плащ, а голову покрывала высокая
митра, увенчанная короной. Царя сопровождали родственники и эвергеты; их
одеяния и сбруя лошадей переливались золотом, серебром, дорогими камнями и
пурпуром.
Позади шла первая тысяча бессмертных, поражавшая воображение
наблюдавших за шествием земледельцев богатством доспехов и золотыми
яблоками, украшавшими копья.
Следом двигался огромный обоз с тремя тысячами сундуков и вьюков,
полных одежд, драгоценной посуды, украшений, ковров, сладких лакомств и
любимых царем безделушек. Пятьдесят всадников-ариев охраняли караван
мулов, везших на своих спинах тысячу серебряных и двести золотых талантов.
При обозе находились шестьдесят две любимейшие наложницы Ксеркса,
оберегаемые от посторонних глаз вооруженными кривыми мечами евнухами.
Здесь же были мальчики для утех, соколы и гепарды. Буйволы тянули повозку
с заключенным в прочную железную клетку огромным бурым, злобного нрава
зверем, привезенным царю с далекого севера. Он издавал рев, от которого
вздрагивали гепарды и шарахались в страхе кони.
За обозом тянулась длинная, громыхающая железом змея из девяти полков
бессмертных, хвост ее составляли две тысячи закованных в чешуйчатые
панцири всадников.
Но и это было еще не все. За воинами - насколько хватало глаз -
тянулась бесконечная вереница кибиток, всадников, пеших путников. Здесь
были слуги и наложницы вельмож, куртизанки, торговцы и просто сброд,
который не прочь пошататься подобно рыбе-лоцману, хватающей объедки с
акульего стола. В эту толпу затесалась добрая половина воров Каранды,
споро срезающих кошели у зазевавшихся торговцев. Так что великий поход
должен был обогатить не только царскую казну, не только вельмож, воинов и
торговых людей. Свою толику награбленных богатств рассчитывали получить и
воры. Вот только брать эту толику они предпочитали авансом.
Еще был далеко не вечер, когда Артабан внезапно приказал остановиться
и начать разбивать шатры.
- Что такое? Еще рано. Почему мы не продолжим путь? - заволновался
Ксеркс.
Хазарапат даже не взглянул в ее сторону.
- Нам надо докончить кое-какие дела.
Артабан подозвал к себе дворцового конюшего и приказал привести
царского коня.
Ксеркс не решился ни возразить, ни осведомиться куда они должны
отправиться. Вскоре царь и группа вельмож в сопровождении пятисот
всадников во весь опор неслись к роще демона Гаррона - священного
покровителя арийского рода, из которого происходили Ксеркс, Артабан и
Мардоний.
Разбрасывая во все стороны ошметки влажной земли, кони подскакали к
небольшому храму, из которого выбегали потревоженные шумом жрецы Гаррона.
Артабан повернулся к подскакавшим лучникам-массагетам и махнул рукой. В
воздухе запели стрелы, и жрецы рухнули бездыханны.
Царь и вельможи побледнели от ужаса. Спокойными остались лишь
хазарапат, да закутанная в белоснежный арабский бурнус Таллия. Массагеты
тем временем спешились и вбежали в храм. После недолгой борьбы они
извлекли из его закоулков двух отчаянно сопротивляющихся жрецов и бросили
их к копытам царского коня.
Артабан привстал с седла и провозгласил:
- Слушайте царский указ! С сего дня великий царь, владыка Парсы
повелевает своим рабам поклоняться только светлому богу Ахурамазде и его
верным слугам Митре, Анахите, Вэртрагне, Аши и прочим чистым демонам,
числом четырнадцать. Почитание злобных демонов-дэвов отныне преследуется
смертью, а их капища подлежат разрушению. И да будут их черные алтари
сокрушены, а слуги умерщвлены! Да славится великий и созидающий
Ахурамазда!
Хазарапат спрыгнул с коня, выхватил булатный меч и дважды рубанул им
по головам жрецов. Те распростерлись на земле. В тот же миг толпа
массагетов, вооруженных топорами и чеканами ворвалась в храм. С грохотом
разлетались священные сосуды и мраморные изваяния. Сталь превратила алтарь
в мелкую каменную крошку, деревянные перекрытия были обращены в щепу. В
довершение воины ударили окованным медью бревном в стены, пробив в них
бреши. Храм зашатался и рухнул.
Едва осела известковая пыль, взору ошеломленных зрителей предстало
страшное зрелище - руины сокрушенного вдребезги храма, из-под которых
торчали остатки медных сосудов и окровавленные тела жрецов.
То были руины сокрушенной веры.
Вельможи и воины-парсы стояли в оцепенении. Ни единого возгласа. Даже
язычники-массагеты и те вдруг притихли, смущенно отирая окровавленные
топоры о траву. Лишь треск осыпающихся камней, да клекот возбужденных
вторжением в их владения лесных птиц.
Послышался тихий стон заваленного камнями страдальца. И Ксеркс
очнулся.
- Слава великому Ахурамазде! - что есть сил закричал он. Лицо царя
налилось натужной кровью. - Слава мудрому и милосердному!
- Слава! - нерешительно подхватили вельможи. Постепенно их крики
становились все громче, постепенно к ним присоединились голоса воинов.
И вскоре сотни глоток кричали хвалу демону света; демону, который
отныне есть бог. А Артабан и Таллия усмехались.
Летавший высоко в небе орел принес весть о разрушении капища льву.
Лев усмехнулся и прошептал:
- Так говорил Заратустра.
"...по воле Ахурамазды, я этот притон дэвов разгромил и провозгласил:
"Дэвов не почитай". Там, где прежде дэвы почитались, там совершил
поклонение Ахурамазде и Арте небесной. И другое дело, что делалось дурно,
я сделал, чтобы было хорошо. То, что я сделал, все я сделал милостью
Ахурамазды. ... Говорит Ксеркс царь: Меня да хранит Ахурамазда от скверны
и мой дом и эту страну. Об этом я прошу Ахурамазду. Это мне Ахурамазда да
подаст".
(Надпись на каменной таблетке, обнаруженной в Парсе)
- Должно быть, в мире нет города более величественного, чем этот.
Хотя его лето уже прошло, но осень все еще впечатляет. И могу поклясться -
даже зима его будет прекрасна. Огромные, словно созданные титанами,
развалины, покрытые белым, снежным слоем песка...
Говоря это, Таллия любовалась изящными барельефами, что украшали
Дорогу процессий. А Демарат любовался ею.
- Я лишь однажды в жизни видела зрелище столь же великолепное. Это
Мемфис, что в Кемте. Но там уже настала зима. Зима...
Она замолчала, словно о чем-то вспоминая, и глаза ее чуть
погрустнели; затем резко повернула голову, ловя взгляд Демарата.
- Почему ты молчишь?
- Смотрю на тебя и думаю.
Таллия чуть усмехнулась.
- О чем?
- Прости за дерзость, но мне ужасно хотелось бы посмотреть какова
будет твоя зима. Будет ли она прекрасной?
Ионийка изумленно посмотрела на своего спутника, словно открывая в
нем что-то новое.
- Да, действительно дерзкое желание. И неожиданное. Неужели ты и
впрямь хочешь увидеть меня старой?
Спартиат кивнул головой.
- Да.
- Но почему?
Демарат ответил не сразу. Взяв девушку за руку, он увлек ее за собой.
Они шли по шумной многолюдной улице и горожане почтительно расступались.
То ли потому, что массивная фигура спартиата и его меч внушали уважение,
то ли оттого, что поодаль, шагах в двадцати за их спиной, шагали десять
бессмертных. С трудом подавляя желание скользнуть ладонью вверх к
шелковистой коже предплечья Таллии, Демарат с высоты своего роста изучал
ее прекрасное, словно выточенное из паросского мрамора лицо, вдыхал
сладкий запах светлых, рассыпанных по плечам волос. Ионийка лукаво подняла
глаза и спартиат слегка покраснел. Скрывая улыбку, Таллия потребовала
капризным голосом:
- Отвечай: почему?
Вопрошающие губки были столь желанны, что надо было быть воистину
спартиатом, чтобы подавить в себе желание поцеловать их. Нет, пожалуй,
надо было быть более, чем спартиатом.
- Когда я смотрю на тебя, мне становится страшно. Мне кажется, что
тебе вечно суждено быть молодой.
