(-122)
146
Письмо в "Обзервер":
Уважаемый господин редактор!
Отметил ли кто-либо из ваших читателей, что в этом году чрезвычайно
мало бабочек? В наших краях, обычно богатых бабочками, я их почти не
встречал, за исключением нескольких роев капустниц. За все время с марта
месяца видел только один экземпляр Cigeno, ни одного Eterea, всего несколько
Teclas, один -- Quelonia, ни одного павлиньего глаза, ни одного Catocala и
ни одного красного адмирала у меня в саду, который прошлым летом был полон
бабочек.
Скажите, это явление повсеместное, а если да, то чем оно вызвано?
М. Уошберн.
Питчкомб, Глос.
(-29)
147
Почему же так далеки от богов? Возможно, потому, что спрашиваем.
Ну и что? Человек -- животное спрашивающее. В тот день, когда мы
по-настоящему научимся задавать вопросы, начнется диалог. А пока вопросы
лишь головокружительно отдаляют нас от ответов. Какой эпифании мы ждем, если
тонем в самой лживой из свобод? Нам не хватает Novum Organum344 правды, надо
распахнуть настежь окна и выбросить все на улицу, но перво-наперво надо
выбросить само окно и нас заодно с ним. Или погибнуть, или выскочить отсюда
опрометью. Это необходимо сделать, как угодно, но сделать. Набраться
мужества и явиться в разгар праздника и возложить на голову блистательной
хозяйки дома прекрасную зеленую жабу, подарок ночи, и без ужаса взирать на
месть лакеев.
(-31)
148
Из этимологического объяснения, которое Габий Басе дает слову персона.
Мудрое и хитроумное объяснение, по моему суждению, дает Габий Басе в
своем трактате "О происхождении слов" слову персона, маска. Он считает, что
слово это происходит от глагола personare -- сдерживать. Вот как он поясняет
свое мнение: "Маска не полностью закрывает лицо, а имеет одно отверстие для
рта, и голос не рассеивается в разных направлениях, но теснее сжимается,
чтобы выйти через это отверстие, а потому приобретает более громкий и
глубокий звук. Итак, поскольку маска делает человеческий голос более звучным
и проникновенным, ее назвали словом персона, и вследствие формы самого слова
звук о в нем долгий.
Авл Геллий, "Аттические ночи".
(-42)
149
Я улицей этой шагаю,
А звук шагов отдается
Совсем на другом проспекте.
И там
Я слышу себя,
Шагающего в ночи,
Где
Только туман настоящий.
Октавио Пас
(-54)
150
О болящих и страждущих.
Из больницы графства Йорк сообщают, что вдовствующая герцогиня Грэфтон,
сломавшая ногу в прошлое воскресенье, вчера провела день спокойно.
"Санди-Таймс", Лондон.
(-95)
151
Мореллиана.
Достаточно глянуть простым глазом на поведение кошки или мухи -- и
почувствуешь, что это новое видение, к которому тяготеет наука, эта
деантрепоморфизация, которую настоятельно предлагают вам биологи и физики в
качестве единственной возможности для связи с такими явлениями, как инстинкт
или растительная жизнь, есть не что иное, как оборвавшийся и затерявшийся в
прошлом настойчивый зов, который слышится в некоторых положениях буддизма, в
веданте, в суфизме, в западной мистике и заклинает нас раз и навсегда
отринуть идею смертности.
(-152)
152
Обман
Этот дом, в котором я живу, во всем похож на мой: то же расположение
комнат, тот же запах в прихожей, та же мебель и свет, косые лучи утром,
мягкие днем, слабые под вечер; все -- такое же, даже дорожки, и деревья в
саду, и эта старая, полуразвалившаяся калитка, и мощеный дворик.
Часы и минуты проходящего времени тоже похожи на часы и минуты моей
жизни. Они бегут, а я думаю: "И в самом деле похожи. До чего же похожи они
на те часы, которые я сейчас проживаю!"
Что касается меня, то хотя я и упразднил у себя в доме все отражающие
поверхности, тем не менее, когда оконное стекло, без которого не обойтись,
пытается возвратить мне мое отражение, я вижу в нем лицо, которое очень
похоже на мое. Да, очень похоже, признаю!
Однако пусть не пытаются уверять, будто это я! Вот так! Все здесь
фальшиво. Вот когда мне вернут мой дом и мою жизнь, тогда я обрету "и свое
истинное лицо.
Жан Тардъе.
(-143)
153
-- Вы истинный буэнос-айресец, зазеваетесь, они вам подсунут солового.
-- А я постараюсь не зевать.
-- И правильно сделаете.
Камбасерес, "Сентиментальная музыка".
(-19)
154
И все-таки ботинки ступили на линолеум, в нос ударил сладковато-острый
запах асептики, на кровати, подпертый двумя подушками, сидел старик, нос
крюком, словно цеплялся за воздух, удерживая его обладателя в сидячем
положении. Белый как полотно, черные круги вокруг ввалившихся глаз.
Необычный зигзаг на температурном листе. Зачем они понапрасну беспокоили
себя?
Они разговаривали ни о чем: вот, аргентинский друг оказался свидетелем
несчастного случая, а французский друг -- художник-манчист, все больницы без
исключения -- мерзость. Морелли, да, писатель.
-- Не может быть, -- сказал Этьен.
Почему не может быть, весь тираж -- как камень в воду, плюп, как теперь
узнаешь. Морелли не счел за труд рассказать им, что всего было продано (и
подарено) четыреста экземпляров. Да, два в Новой Зеландии, трогательная
подробность.
Оливейра дрожащей рукой достал сигарету и посмотрел на сиделку, та
утвердительно кивнула и вышла, оставив их между двумя пожелтевшими ширмами.
Они сели у изножья постели, подобрав прежде тетради и свернутые в трубочку
бумаги.
-- Если бы нам попалось в газетах сообщение... -- сказал Этьен.
-- Было в "Фигаро", -- сказал Морелли. -- Под телеграммой о мерзком
снежном человеке.
-- Подумать только, -- прошептал наконец Оливейра. -- А с другой
стороны, может, и к лучшему. А то бы набежало сюда толстозадых старух за
автографами с альбомами и домашним желе в баночках.
-- Из ревеня, -- сказал Морелли. -- Самое вкусное. Но может, к лучшему,
что не придут.
-- А мы, -- вставил Оливейра, по-настоящему озабоченный, -- если и мы
вам в тягость, только скажите. Еще будет случай, и т. д. и т. п. Вы
понимаете, что я имею в виду...
-- Вы пришли ко мне, не зная, кто я. И я считаю, что вам стоит побыть
тут немного. Палата спокойная, самый большой крикун замолчал сегодня ночью,
в два часа. И ширмы замечательные, это доктор позаботился, он видел, как я
писал. Вообще-то он запретил мне работать, но сиделки поставили ширмы, и
никто меня не донимает.
-- Когда вы сможете вернуться домой?
-- Никогда, -- сказал Морелли. -- Мои кости, ребятки, останутся здесь.
-- Чепуха, -- почтительно сказал Этьен.
-- Теперь это дело времени. Но я себя чувствую хорошо, и проблемы с
консьержкой больше нет. Никто не приносит мне писем, даже из Новой Зеландии,
а марки там такие красивые. Когда выходит в свет мертворожденная книга,
единственный результат от нее -- немногочисленные, но верные корреспонденты.
Сеньора из Новой Зеландии, парнишка из Шеффилда. Маленькая франкмасонская
организация, члены ее испытывают острое удовольствие от того, что
посвященных мало. Но теперь действительно...
-- Мне даже в голову не приходило написать вам, -- сказал Оливейра. --
Мы с друзьями знаем ваше творчество, оно представляется нам таким... Я не
стану говорить лишних слов, думаю, вы прекрасно понимаете. Мы ночи напролет
обсуждали, спорили и думать не думали, что вы можете быть в Париже.
-- До прошлого года я жил во Вьерзоне. Приехал в Париж порыться в
библиотеках. Вьерзон, конечно... Издателю ведено было не давать моего
адреса. Не знаю даже, как его раздобыли мои немногочисленные почитатели.
Очень спина болит у меня, ребятки.
-- Вы хотите, чтобы мы ушли, -- сказал Рональд. -- Ну ничего, мы можем
прийти завтра.
-- Она у меня будет болеть и без вас, -- сказал Морелли. -- Давайте
покурим, воспользуемся случаем, что мне запретили.
Надо было находить язык, обыкновенный, а не литературный.
Когда мимо скользила сиделка, Морелли с дьявольской ловкостью совал
окурок в рот и смотрел на Оливейру с таким видом, будто это мальчишка
вырядился стариком, одно удовольствие.
...исходя отчасти из основных идей Эзры Паунда, однако без его
педантизма и путаницы второстепенный символов и основополагающих величин.
Тридцать восемь и две. Тридцать семь и пять. Тридцать восемь и три.
Рентген: (неразборчиво).
...и узнать -- притом, что очень немногие могли приблизиться к этим
попыткам, не веря в них -- новую литературную игру. Benissimo345. Беда лишь:
столького еще не хватало, а он умрет, не окончив игры.
-- Двадцать пятая партия, черные сдаются, -- сказал Морелли и откинул
голову назад. И вдруг показался совсем дряхлым. -- А жаль, партия
складывалась интересно. Правда ли, что есть индийские шахматы, по шестьдесят
фигур у каждой стороны?
-- Вполне вероятно, -- сказал Оливейра. -- Бесконечная партия.
-- Выигрывает тот, кто захватит центр. Там в его руках оказываются все
возможности, противнику не имеет смысла продолжать игру. Но центр может
находиться в какой-нибудь боковой клетке или вообще вне доски.
-- Или в кармане жилетки.
-- Снова образы, -- сказал Морелли. -- Как трудно без них обходиться,
они красивы. Женщины разума, честное слово. Как бы мне хотелось лучше понять
Малларме, понятия "отсутствие" и "молчание" у него не просто крайнее
средство, а метафизический impasse346. Однажды в Хересе-де-ла-Фронтера я
слышал, как в двадцати метрах от меня выстрелила пушка, и открыл еще один
смысл тишины. А собаки, которые слышат не слышный нашему уху свист... Вы --
художник, я полагаю.
Руки двигались сами по себе, собирая листки, разглаживая смятые
страницы. Время от времени Морелли, не переставая говорить, окидывал
взглядом страничку и присоединял ее к тем, что были сколоты скрепкой. Раза
два он вынимал из кармана карандаш и нумеровал страницу.
-- А вы, я полагаю, пишете.
-- Нет, -- сказал Оливейра. -- Как писать, для этого надо быть
уверенным по крайней мере, что ты жил.
-- Существование предшествует сущности, -- сказал, улыбаясь, Морелли.
-- Пожалуй. Однако в моем случае это не совсем так.
-- Вы устали, -- сказал Этьен. -- Пошли, Орасио, ты, если начнешь
говорить... Я его знаю, сеньор, он ужасный.
А Морелли все улыбался и собирал странички, проглядывал, что-то находил
в них, сравнивал. Он опустился немного пониже; чтобы удобнее опираться
головой о подушку. Оливейра поднялся.
-- Это ключ от квартиры, -- сказал Морелли. -- Я был бы рад, честное
слово.
-- Мы там все перепутаем, -- сказал Оливейра.
-- Нет, это не так трудно, как кажется. Вам помогут сами папки, у меня
своя система из цветов, цифр и букв. Только посмотришь -- и все понятно.
Вот, например, эти странички идут в синюю папку, она лежит в той части,
которую я называю морем, но это так, игра, чтобы лучше понимать, что к чему.
Номер 52: значит, нужно просто положить ее на место, между номерами 51 и 53.
Цифры арабские, самая легкая нумерация в мире.
-- Но вы сможете сделать это сами через несколько дней, -- сказал
Этьен.
-- Я плохо сплю. Тоже как бы выпал из папки. Так помогите мне, раз уж
вы пришли. Положите все это на свое место, и мне здесь станет хорошо.
Больница замечательная.
Этьен посмотрел на Оливейру, Оливейра на Этьена, и т. д. Вполне
понятное удивление. Такая честь, ничем не заслуженная.
-- А потом все запечатаете и отошлете к Паку, издателю авангардистской
литературы. На улицу Арбр-Сек. А вы знаете, что Паку -- аккадское имя
