Комната была плохо освещена, обои старые и выцветшие. Анджеле это вовсе
не нравилось, и она надеялась, что ей удастся заполучить другую комнату.
Но дело было не в комнате. Анджела была достаточно наблюдательной,
чтобы понять это. Всё было не так в этом доме: запахи, к которым она не
привыкла, повороты в коридорах, которые ей были внове, непривычные по
форме подушки на диванах. Всё было не так. Всё незнакомо. И ещё - она была
беременна. Она была напугана, расстроена и в полном смятении.
Анджела уже в свадебном платье. Она приподняла вуаль и пошла
посмотреться в зеркало.
Хороша ли?
Она попыталась посмотреть на себя глазами Стивена, глазами его матери,
его друзей.
Её охватило сомнение.
Анджела постаралась задержать дыхание, чтобы живот не слишком выпирал.
Он и так уже стал довольно округлым. Ничего не вышло.
- О, Господи! - воскликнула она.
Позабыв про живот, она посмотрела сама себе в глаза.
- Да, - искренно произнесла она.
Покачала головой, на мгновенье зажмурила глаза, снова открыла их.
- Да, - сказала она с затаённой страстью.
Нахмурилась.
- Да, - робко, лукаво выдохнула она.
Глубоко вздохнула.
- Да, ох, да, да, да. Ох!
Она повернулась и бросилась на кровать.
Всхлипнула, скомкала покрывало и зарылась в него лицом, подавляя
рыдания.
Поплакав пару минут, она почувствовала себя лучше.
Распрямившись, она села и начала искать в открытом чемодане пачку
бумажных салфеток. Она наткнулась на квадратную картонку, примерно такую,
какую вкладывают в новые рубашки. На ней было написано: "Вот примерно так.
Более-менее. С любовью, мама."
Она перевернула картонку. На нее была наклеена фотография картины
Микеланджело "Давид" . Гордый, мускулистый, прекрасный, обнажённый.
Бар Джона Уэлча был битком набит шумными сталеварами. Гремел музыкальный
автомат. Спортивный комментатор по телевизору, установленному над дверью,
объявил, что команда Q Орлы" из Филадельфии выигрывает у оклендских Q
Наездников" со счётом 14:0. Сигарный и сигаретный дым тяжёлыми клубами
вился между многочисленных оленьих голов, развешанных на стенах, у
лакированных форелей и окуней, укреплённых на панелях красного и орехового
дерева, у чучел фазанов и перепелов, а также рыжей лисицы, стоявшей лапами
на ветке, уставившись невидящими стеклянными глазами в пустое
пространство. В рамках висели фотографии мужчин в шотландских куртках с
ружьями на фоне оленей, брошенных на капоты машин. Туша черного медведя
была привязана к багажнику на крыше автомобиля.
Майкл со своей бригадой ввалился в бар.
Джон Уэлч завопил:
- Посмотрите, кто пришёл! - Он вышел из-за стойки бара, сгрёб Стивена
медвежьими объятиями и начал подбрасывать его вверх. Уэлч был на пару лет
старше Стивена - уже под тридцать - и почти такой же крупный, как Аксел.
Мужчины повскакивали из-за столов и с табуретов у стойки бара и
сгрудились вокруг. Они хлопали Стивена по плечу, по спине, ерошили ему
волосы, поздравляя его.
Стивен переносил всё это смущенно, но добродушно. Уэлч наконец отпустил
его.
Мужчины стали совать ему стаканы.
- За мой счёт, Стив. Сегодня ты последний день холостякуешь.
- Выпей, Стив, сегодня тебе понадобится сила.
Ник глянул вверх на телевизор.
- Эй! - воскликнул он. - Я спорил на сто долларов, что "Орлы" выиграют!
Аксел схватил с бара неполный кувшин с пивом и выпил его залпом.
Стэн заорал:
- А я спорю на двадцать, что защитник "Орлов" носит юбку!
- Ети твою в корень! - сказал Аксел и заплакал.
Глава 3
Линда, подружка невесты на предстоящей свадьбе, хлопотала на кухне.
Тонкая, почти хрупкая девушка с бледным лицом и длинными черными волосами.
Она неотразимо красива, но сейчас была чем-то озабочена. Она закусила
нижнюю губу.
Взгляд у неё устремлён в потолок.
Из спальни наверху доносился глухой шум. Он становился всё громче и
громче.
Раздался какой-то треск, потом снова. Там швыряли мебель. Ещё один
резкий удар, затем всё стихло.
Линда покачала головой. Подошла к буфету, взяла поднос и переставила
его на подставку рядом с плитой. Поставила на поднос тарелку, чашку с
блюдцем, положила салфетку. Вставила в тостер два куска хлеба, налила супу
из кастрюли на плите в тарелку. Бросила в чашку пакетик с чаем, залила
кипятком. Когда ломти выскочили из тостера, намазала их маслом и положила
рядом с тарелкой. Подняла поднос и понесла из кухни вверх по лестнице к
закрытой двери. Постучала.
Ответа не последовало.
Она толкнула дверь и вошла.
В комнате царил разгром. Стулья перевёрнуты, лампа разбита, картины на
стенах перекошены. Одна упала, рама сломалась. Окно открыто, ветер
задувает в комнату снег.
Отец лежал лицом вниз посреди комнаты. На нём было пальто, изорванное и
грязное.
Он где-то потерял ботинок. В руке у него была полупустая бутылка,
содержимое которой вытекало на ковер.
Она поставила поднос на кровать и опустилась на колено рядом с отцом.
- Папа?
Он замычал, перевернулся и, моргая, посмотрел на неё.
Она тронула его за плечо:
- Папа.
Рывком он приподнялся и принял сидячее положение. Посмотрел в открытое
окно на крыши домов, на маячившую махину завода и огромную стоянку для
автомашин, засыпанную снегом.
- Пошла ты! - пробормотал он. - Я проткну всем машинам в городе шины.
Каждой паскудной машине. Вот что я сделаю.
Линда просунула руки ему под мышки и попыталась поднять. Качаясь, он
встал, проковылял с нею к кровати и сел на край. Он медленно повернул
голову и посмотрел ей в лицо. Кожа у него была серой, как из теста. Он был
небрит.
Длинный рваный шрам с тёмными узелками швов пересекал левую сторону
лба. Струйка слюны свисала из угла рта.
- Непременно я это сделаю, девочка. Всё вокруг, целое море! Целый океан
проткнутых шин!
- Да, папа.
Она оставила его и пошла закрывать окно. Пока она опускала раму, он
скатился с кровати и упал на пол.
Линда подошла, подоткнула платье, нагнулась и закинула его руку себе на
плечи, попыталась поднять его назад на кровать. Пришлось помучиться,
прежде чем это удалось. Она тяжело дышала, в глазах стояли слёзы.
Он снова упал.
- Ох, папа! - вскрикнула она.
Она попыталась еще раз, расходуя последние силы и превозмогая себя.
Внезапно он ударил её и попал прямо в лицо. Она отлетела назад и,
опрокинув стул, упала на пол.
- Сучка поганая... все вы суки! - Отец рывком поднялся и бросился на
неё.
Линда поднялась и протянула к нему руки:
- Папа! Папа, это же я, Линда!
Он закатил ей оплеуху. У неё помутилось в глазах и зазвенело в ушах.
Она подняла руки, чтобы защититься от следующего удара, но он изловчился и
ударил её снова.
- Ненавижу! Суки проклятые! Я им всем поспускаю шины...
Замахнувшись еще, он промазал, повернулся и, что-то бессвязно бормоча,
рухнул на пол.
Слёзы катились по щекам Линды. Она стояла и молча плакала.
- Суки поганые! Все вы! - рычал отец, уткнувшись в ковёр.
Линда спустилась вниз и через гостиную прошла к себе в комнату. Затем
вытащила из чулана чемодан.
Майкл, Ник, Стивен и Аксел сидели, облокотившись на стойку бара, а Джон
Уэлч склонил голову по другую сторону. Все они пытались подпевать песенке
Долли Партон, несшейся из музыкального автомата. Получалось только у
Джона, у которого был приятный голос, но они уже так много выпили, что
разницы не чувствовали, и все были в прекрасном настроении.
Стэн спорил с толстым водителем о том, чья очередь играть на бильярде.
Спор начинал переходить в ссору.
Из задней комнаты донёсся какой-то визг.
Джон бросил петь и прошёл в конец бара. НиктоЬ казалось, этого не
заметил.
Из распахнувшихся дверей выскочила официантка.
- Там какая-то безумная баба! - закричала она.
- Что? - спросил Джон.
Водитель схватил Стэна за плечи и припёр его к стене:
- А что, если я побросаю тебя вверх-вниз, как баскетбольный мяч,
коротышка?
В задней комнате что-то треснуло, и двое из присутствующих повернули
голову к дверям.
Стэн сунул руку под рубашку, достал из-за пояса короткоствольный
пистолет и наставил его в живот шофёру:
- А как насчёт убраться отсюда подальше, толстячок?
У шофера округлились глаза, и он начал отступать.
Двери задней комнаты вновь распахнулись как раз тогда, когда Джон
подошёл к ним.
Одна створка ударила его по лбу.
- Ой! - Он отпрянул назад, схватившись за голову.
Ворвалась мать Стивена, размахивая какой-то доской.
- Что это такое? - вопила она. - Пьёшь в день своей свадьбы! Иди вон!
Прочь!
Она опять замахала доской. Мужчины пытались увернуться. Она сшибла со
стойки стаканы, перевернула стулья. Она бушевала, как фурия, колотя доской
по спинам 8Рногам увертывавшихся мужчин. Большинство устремилось к дверям,
шумно протестуя, но заливаясь весёлым гоготом.
Стивен, Ник, Майкл и Аксел выбежали вместе и остановились под падавшим
снегом.
- Ну, вот и всё, - сказал Стивен. - Действительно всё. Да, ребята, я
пошёл!
Ник засмеялся:
- Ну и хорошо, что она тебя достала. Тебе, Стивен, сейчас никак нельзя
слишком расслабляться.
- Ети твою в корень, - пьяно произнёс Аксел.
Разгорячённая, на улицу выбежала мать Стивена, всё ещё сжимая в руках
доску. Она посмотрела на Стивена, выпустила доску из рук и расплакалась.
- Мальчик мой милый. Ангел мой... покидаешь родную мать ради чужой
женщины...
беременной! - Она бросилась к Стивену и упала к нему в объятья.
- Мама...
- И так-то ты поступаешь со своей родной матерью, которая всю свою
жизнь ходит в церковь дважды в день.
- Мама, всё будет хорошо. Мы же будем жить всего лишь этажом выше. Мы
будем жить одной семьёй.
Совсем растерянно она посмотрела на его друзей, которые выражали ему
сочувствие, а затем занялись изучением снежинок.
- Неужели ты такой бесчувственный? Разве у тебя такое жесткое сердце?
Ты женишься на этой женщине, оставляешь меня с ней, а сам уезжаешь во
Вьетнам!
- Ведь всего лишь один лестничный пролёт, мама, - устало сказал Стивен,
слыхавший всё это уже не раз. - Один пролёт. Я буду жить всего лишь этажом
выше, когда вернусь домой. Я люблю Анджелу, мам. Она любит меня.
Мать ничего не ответила.
- Ведь так же, - сказал он.
Помолчав немного, она сказала:
- Надень сегодня шарф.
Он сморщился:
- Не надену я шарф с фраком. Никто не носит шарфа с фраком.
Дело близилось к полудню. Майкл поддал газу, приближаясь к дороге,
уводившей в гору, к вагончику, где они жили вместе с Ником. Машина
набирала скорость, затем начался подъём. Задние колёса отбрасывали снежную
кашу - "кадиллак" завилял.
Майкл поворачивал руль короткими резкими рывками, пытаясь погасить юз.
На подходе к вершине колёса стали буксовать, ему пришлось переключиться на
низкую скорость и добавить газу. "Кадиллак" с ревом, наконец, преодолел
подъём и выехал на ровную дорогу. Майкл затормозил, выключил двигатель и
поставил машину на ручной тормоз. Вышел из машины во взятом напрокат
фраке, чувствуя себя в нём так же непривычно, как дрессированное животное
в цирке. Как ни нелепо это выглядело, но на нём были горные сапоги, и
брюки были заправлены в голенища. Штиблеты он нёс в руке. Он прошёл по
мокрому снегу к старому помятому фургону Ника. У заднего окна кабины были
пустые крепления для ружей.
Вагончик представлял собой двухтонный прицеп, промазанный по швам
силиконовой замазкой и исчерченный потеками гудрона с крыши. Они купили
его с третьих рук на стройке. Прицеп стоял на шлакоблоках на холме с видом
на город и завод. Выглядел он неважно, но они сумели сделать его
влагонепроницаемым. Всё-таки это был их дом, и он им очень нравился.
Майкл раскидал снег у входа и рывком открыл дверь. Ник сидел на кушетке
в парадных брюках и накрахмаленной рубашке, фрачный пиджак висел на спинке
стула.
Он натирал свои полевые сапоги жиром.
- Хочешь выглядеть принцем? - спросил он Майкла.
