я очень быстро понял... Я там прослужил чуть больше месяца. Как только встал
вопрос, чтобы я был завербован сразу всеми службами, какими только
возможно... Меня начали вербовать с первого же дня, как я там оказался. Я
прошел все тестовые испытания, и выяснилось, что я - один из
пятнадцати-двадцати самых талантливых, самых способных, самых хитрых, самых
подлых... И я очень четко понял, что или я на всю жизнь останусь без тех
удовольствий, к которым я стремился, - это свободное времяпрепровождение,
это та самая вонючая демократия, за которую мы все были готовы, за Собчака
умереть, в девяносто первом - девяносто третьем годах... Не было
альтернативы - я должен был стать или зазомбированным суперсолдатом, и я бы
на сегодняшний день работал каким-нибудь начальником управления по борьбе с
террористами, в свои тридцать девять лет. Или я был бы сейчас на месте
Григорьева каким-нибудь замом Черкесова... При одной мысли, что мне
уготована такая судьба - это мой папа постарался, чтобы я попал в элитарные
части, - мне стало дурно, когда я понял, куда я попал и что мне оттуда будет
не выбраться, кроме как в звании лейтенанта КГБ, и всю оставшуюся жизнь
ходить в сером костюме, быть неприметным, ничем не выделяться и работать во
благо родины, которую я очень любил, но ненавидел режим, который правил в те
годы. Мне стало дурно, я вскрыл себе вены в один день и комиссовался. При
том что меня очень долго не отпускали, я пролежал тридцать один день в самом
страшном дурдоме, который только был в те годы в СССР, - это был поселок
Охлябинино, севернее от Калуги, еще много сотен километров, где был ток
высокого напряжения, колючая проволока, часовые на вышках, овчарки
злобные... Где аминазин, сульфу и серу кололи так, в качестве разминки. В
палате семьдесят пять человек, в шесть тридцать подъем, в двадцать два
отбой, самое легкое наказание - это избиение дубинками до полусмерти за то,
что ты присел на кровать, стосвечовая лампочка в лицо, и ни одного
ненормального человека. На моих глазах за месяц умерло семнадцать человек от
голода, их уносили рано утром. В тюрьме в те годы кормили раз в тридцать
лучше. То есть сказать, что там кормили хотя бы на десять копеек в день по
тем ценам - это значит не сказать ничего. Все то, что описал Солженицын,
если немножко подкорректировать... еще чуть-чуть хуже, чем то, что написано
в "Архипелаге ГУЛАГ". Но это был, правда, тысяча девятьсот семьдесят восьмой
год. Никто не проходил в этой стране того, что прошел я, потому что оттуда
не выходят нормальные люди. Я вышел только потому, что мой отец очень близко
дружил со своим бывшим директором Величко Владимиром Макаровичем, он был
директором "Большевика" много лет. Потом его забрали министром тяжелого
машиностроения и энергетики, потом он стал первый зампред Совмина, при
последнем правительстве, при Горбачеве, он был заместителем Большакова -
только тот уровень позволил меня вытащить из этой больницы на тридцать
первый день.
... Как можно озвучить, что я сдал шестнадцать экзаменов блестяще,
получил четырнадцать пятерок, две четверки, на вступительных экзаменах. Но
не закончил ни одного из вузов? Можно написать это вскользь - учился в
четырех институтах, был блестяще вышиблен. А можно сказать: человек опередил
свое время, и время его не приняло. А почему его не приняло? Да потому что
судьбы людские в тот период решали самые законченные гондоны и педерасты!
Меня часто спрашивают, почему я не стал милиционером? При том что я всю
жизнь мечтал быть милиционером. В сознательном возрасте заканчивал школу,
очень хотел стать милиционером. Безумно хотел стать. Я действительно мечтал
бороться с преступностью, быть таким комиссаром Катаньи и так далее. И все
полковники, генералы, с которыми я привык общаться за последние десять лет,
меня часто спрашивают: а почему ты не стал? А я им отвечаю, в лицо отвечаю:
да потому что я чище вас в десять раз! Потому что ни один из вас не достоин
даже со мной - если есть какие-то нравственные оценки - сидеть в одном
кабинете!
И есть только один человек, к чьему мнению я могу прислушаться - не
потому что я разделяю его нравственные критерии, а потому что он
действительно талантлив, мерзостен, блестяще образован и настолько
одаренный, что нельзя не прислушиваться к его мнению... Это вот господин...
Невзоров. Это единственный человек, к чьему мнению я прислушиваюсь, никогда
не соглашаясь с его нравственной оценкой событий. Но он действительно
талантлив. Да, я согласен обедать с мерзавцем, но с талантливым.
... Я всегда работал с правоохранительными органами. Я всегда был
официальным источником у них на протяжении двадцати лет, никогда это не
скрывал, и от бандитов в том числе. Я официально барабанил, как положено, я
был официальным агентом, я получал зарплату, я делал ценные сообщения.
Благодаря мне несколько сотен преступников сидят в тюрьмах - причем
настоящих преступников.
Все как положено. Псевдоним, дело... Я, правда, об этом не имею права
говорить, потому что даже сейчас меня может настигнуть уголовная
ответственность за то, что я такие вещи говорю. Но здесь есть маленький
нюанс - я это дело не скрывал даже от бандитов! Все бандиты это знали.
Почему я говорю: я феномен в этом городе? - я единственный человек, кто
этого не скрывал никогда!
Да, начинал, как и положено, в спецслужбе. Потом ОБЭП, тогда ОБХСС, а
потом уже РУОП. Но тогда это было Шестое управление, потом ОРБ и так далее.
Прекратил с этого Нового года.
... Я просто не хочу рассказывать многие детали, потому что это будет
такая бомба, такой взрыв. Достаточно того, что сейчас моя фамилия звучит на
всех совещаниях на уровне того же самого Черкесова, Григорьева, Липатова,
Пониделко [99] и так далее. У них каждый рабочий день начинается с того, что
они говорят обо мне. Их очень беспокоит, что я до сих пор живой и продолжаю
писать такие небольшие... частные истории. Частная история, которая может
перевернуть всю Верхушку...
... Меня все равно пытались сажать. Очень много служб было, одним я
помогал, другие меня сажали. Определенная выгода была. Я работал барменом,
администратором... Замечательный бар был такой, "Рим". Я там отработал пять
лет бессменным администратором, с тысяча девятьсот восьмидесятого по тысяча
девятьсот восемьдесят пятый. До этого были такие коротенькие странички -
полгода продавцом в магазине каком-то на площади Мужества... "Рим" -
столовая номер два на Кировском проспекте. Это был самый гнусный притон в
городе по количеству наркоманов, которые там собирались. Я кровью и выбитыми
зубами и забитыми руками выбил полностью практически все это отребье из
своего бара. И это был один из самых модных и популярных баров в городе в то
время. Там были первые цыплята гриль, первые коньячные пунши, первые фрукты
в шампанском. Потом работал несколько лет в Калининском тресте столовых,
тоже барменом, администратором. "Колобок", потом на Просвещения...
восемь-девять лет я отдал общественному питанию. В тысяча девятьсот
восемьдесят девятом году эмигрировал. Прожил год в Швеции, год в Германии.
Вместе с женой, с ребенком. Взял и уехал, узнав, что меня завтра арестуют.
... Господин Горбачевский... [100] Я тогда считался уже довольно
известным преступным авторитетом, считалось, что я стоял у истоков
российского рэкета, что я один из тех, кто оказался причислен к сильным мира
сего, преступному миру...
Я никогда не имел ничего общего с лидерами оргпреступности, другое дело,
что я их всех знал, я с ними со всеми вырос. Но я всегда был по другую
сторону баррикады. А на тот период - Горбачевский и другие уже хотели из
меня сделать фигуру значимую, потому что это очень просто... У нас как
строится работа правоохранительных органов, на чем сделали себе карьеру
всякие Горбачевские.
Есть, например, Коляк - известно, что каждый день он приезжает в
гостиницу "Ленинград", любит девочек, слаб на передок, ведет шикарный образ
жизни, тратит сколько хочет, известный картежник, машина, квартира, все
известно, никуда не прячется, постоянно находится в поле видения
правоохранительных органов, почему бы из него не сделать лидера? Он же всех
знает, со всеми общается, со всеми дружит И денежки у него немалые, и машина
новая, хорошая. Давайте с ним поработаем!
Я акционер очень многих ресторанов, баров. Двух довольно крупных
ресторанов - не хочу называть, другое дело, что это понятно, что не на мою
фамилию - но я являюсь крупным держателем акций крупных заведений в городе.
Я хоть и маленький, но акционер такого громадного гиганта, как "Кэрролле".
Там у меня тоже есть свой процент - и официальный, и неофициальный.
Параллельно я создал ряд охранных предприятий - "Кондор" и "Кречет". И начал
заниматься охранной деятельностью официально. Они существуют, работают,
процветают.
Я являюсь акционером, хозяином. Понятно, что я гдето числюсь, где-то не
числюсь. Но - два охранных предприятия, успешно работающих. "Кречет" и
"Кугуар", мы периодически меняем названия. Вместо "Кондора" стал "Кречет",
который находится на Московском, сто тридцать. И новое предприятие -
"Кугуар".
Я люблю животных. Кречет - это такой маленький беркут, кугуар - такое
животное типа пумы, такая кошка большая, в Южной Америке водится.
Что еще? Сеть предприятий быстрого питания, фаст-фуд. Не только
"Кэрролле", есть еще, не хотелось бы их называть. Дискотеки, ночные клубы,
казино... Я всего сам добился, у меня не было никогда старших товарищей,
покровителей, людей, которых бы я боялся. Людей, которые бы в меня
вкладывали деньги.
Ни разу за двадцать лет меня ничего не заставили сделать. И ни разу не
работал ни по одному из заданий. Вот последний пример, последний мой подвиг,
о котором меня никто не просил Если помните, года два-три назад в Елагином
дворце украли статую Адониса, не помню какого бога, - я вернул эту статую в
прошлом году. Показывали по телевизору - статуя стояла. Я вернул ее,
заплатил свои две тысячи долларов - ворам случайным, ее нельзя оценить -
она, может, стоит сто тысяч, а может триста тысяч. Я пришел и написал:
источник сообщает, что мне известно, где находится статуя, украденная
тогда-то.. Поехали с полковниками, подполковниками, зимой, откапывали эту
статую. Две с половиной тысячи долларов мне, конечно, никто не вернул,
спасибо мне, конечно, никто не сказал. Но премию в пятьсот тысяч выплатили
Меня никто не может обязать! Я, например, счел нужным спасти лицо этого
ебучего третьего отдела, возглавляемого Ауловым Николаем Николаевичем, когда
они обосрались, когда Ефим от них съебал [101]. Я им отдал Ефима! Я позвонил
и сказал: Ефим со мной здесь в Ялте, вместе, приезжайте по такому-то
адресу... Он человек никакой. В последнее время он заболел нехорошей
болезнью, она называется звездная болезнь, и надо было поставить его на
место. Совпало мое желание и желание определенных лиц, с тем чтобы
справедливость восторжествовала. Чтобы человек, который достиг за очень
короткий промежуток времени каких-то определенных высот незаслуженно, чтобы
он опустился на свое место...
Невзоров на сегодняшний день самая влиятельная фигура в городе. Это мое
мнение, я его так оцениваю. Он самый умный человек в этом городе. Он продукт
той системы, в которой развивался. Он, в силу своей поразительной
безнравственности, определенного дара и определенной генетики, определенного
