бовь-аффективная сторона дружбы;
4) частичное разграничение на основе подчинения дружбы любви: дружба
- коммуникативная сторона любви;
5) идея взаимоперехода любви и дружбы как стадий межличностного отно-
шения: дружба - подготовка любви (или наоборот).
При этом большей частью но уточняется, что конкретно имеется в виду:
различие ли культурных канонов любви и дружбы, принятых в данном общест-
ве, социальной группе, или вариации индивидуальных переживаний и эмоцио-
нальных состояний. А ведь это совершенно разные системы отсчета.
Сравнение нормативных канонов любви и дружбы предполагает наличие ка-
ких-то общепринятых критериев. Однако идеал "настоящей любви" так же ис-
торичен, как понятие "истинной дружбы". Недаром Ларошфуко писал: "Истин-
ная любовь похожа на привидение: все о ней говорят, но мало кто ее ви-
дел" .
Разные культуры утверждают принципиально разные каноны любви, высве-
чивая разные ее стороны. В одних обществах всепоглощающая любовь поэти-
зируется, утверждается как нравственный и эстетический идеал, в других
же она не только не считается необходимой предпосылкой брака, но даже
рассматривается как нечто ненормальное. Еще больше варьируется представ-
ление о соотношении чувственных и духовных компонентов любви. Так, древ-
ние греки разграничивают страстную любовь, жажду обладания любимым су-
ществом ("эрос") и нежную любовь, потребность в самоотдаче, желание лю-
бящего раствориться в любимом ("агапе").
Многие религии Востока видели в чувственности путь к слиянию человека
с богом и разрабатывали целые кодексы эротических наслаждений. Напротив,
христианство считает все телесное, чувственное грязным, низменным и гре-
ховным. "Чистая любовь", согласно учению средневековых богословов, долж-
на быть исключительно духовной, да и то не слишком сильной, чтобы не
отвлекать верующего от любви к богу и выполнения религиозных обязаннос-
тей.
Однако по ту сторону официального бытия существовала народная "карна-
вальная" культура, в которой удовлетворение чувственных потребностей за-
нимало весьма заметное место. Но любовные переживания выглядят в ней на-
рочито сниженными, упрощенными, деиндивидуализированными.
Возникшая в XII в. в Провансе и быстро распространившаяся в Европе
поэзия трубадуров с ее культом Прекрасной дамы, ради которой рыцарь го-
тов идти на величайшие жертвы и подвиги, была вызовом и церковному аске-
тизму, и фривольности "карнавальной" культуры. Канон "куртуазной любви"
подчеркивал значение эмоциональных отношений между мужчиной и женщиной,
привнося в них мотивы нежности и заботливости.
Но, будучи отрицанием церковного аскетизма и карнавальной фривольнос-
ти, "куртуазная любовь" вместе с тем вобрала в себя черты того и друго-
го. Прекрасная дама соединяла в себе реальную женщину, которой рыцарь
хотел обладать, и мадонну, которой можно только поклоняться издали. От-
сюда преувеличенная, подчас даже болезненная экзальтированность этих от-
ношений. Ритуал служения Прекрасной даме не мешал рыцарям удовлетворять
свои земные потребности с другими женщинами, насиловать крестьянок, дес-
потически обращаться с собственными женами.
Разрыв между идеальным образом любви и ее действительностью сохраня-
ется в европейской культуре и позже. В литературе и искусстве XIII-XV
вв. широкое распространение получил культ духовной, платонической любви
(любовь Данте к Беатриче, с которой поэт не обменялся в жизни ни единым
словом, сонеты Петрарки, лишенные каких бы то ни было чувственно-эроти-
ческих компонентов).
Гуманисты эпохи Возрождения выступают как против религиозного аске-
тизма, так и против платонической, десексуализированной любви. То, что
раньше считалось "плотским грехом", они утверждают как здоровую "телес-
ную радость". Эротические переживания выходят из подполья, занимая подо-
бающее им место в "высокой" культуре. Однако гуманистическая реабилита-
ция плоти превращается в аристократической культуре XVII-XVIII вв. в ра-
финированное распутство. Индивидуальная любовь заменяется тщательно раз-
работанным ритуалом галантности, единственная цель которой - физическое
обладание. "В любви нет ничего хорошего, кроме ее физической стороны",-
писал французский натуралист Ж. Л. Бюффон. Любовь становится спортом,
увлекательной игрой, которой чувствительность и серьезность только вре-
дят. Описания любви в некоторых произведениях литературы XVIII в. напо-
минают охоту, в которой, однако, в отличие от более ранних эпох, наравне
с мужчинами участвуют женщины. Именно этот стиль жизни имел в виду А. С.
Пушкин, говоря:
Разврат, бывало, хладнокровный
Наукой славился любовной,
Сам о себе везде трубя
И наслаждаясь не любя.
Замена любви галантностью неизбежно влечет за собой пресыщение и ра-
зочарование. Ритуал надоедает, становится скучной рутиной (вспомним пуш-
кинское: "Кому не скучно лицемерить, различно повторять одно, стараться
важно в том уверить, в чем все уверены давно...").
В противовес придворной галантности с ее условностью и лицемерием,
сентименталисты утверждают поэзию простых и искренних чувств. Герой-лю-
бовник аристократической литературы заботился лишь о своих чувственных
наслаждениях, как знаменитый Казанова. Мольеровскому Доп-Жуану даже и
это неважно: женщина для него просто дичь, овладение которой укрепляет
его репутацию счастливого охотника. Сентиментализм требует от своего ге-
роя не удачливости и умения покорять, а способности тонко чувствовать,
страдать, жертвовать собой во имя любви. Робкая, почтительная нежность
дает любящему гораздо больше, чем физическое обладание. Появляется культ
несчастной любви, любви без взаимности, которая рисуется столь возвышен-
ной и прекрасной, что, даже умирая от нее, герой вызывает восхищение и
зависть (Вертер).
Романтизм поднимает любовь до уровня рока и религиозного откровения:
именно в любви человек открывает свою истинную сущность, она же дает ему
отраду и защиту против пошлости и жестокости окружающего мира.
Даже из этого беглого исторического обзора канонов любви видно, что
идеал любви отнюдь не является чем-то однозначным и неизменным.
Любое нормативное определение любви молчаливо подразумевает какую-то
оппозицию. Антитеза "любовь - вожделение" противопоставляет духовно-лич-
ностное начало чувственно-телесному; "любовь - увлечение" отличает глу-
бокое и длительное чувство от поверхностного и краткосрочного; "любовь -
симпатия" противопоставляет бурную страсть спокойному расположению и т.
д. Однако разные лица и даже один и тот же человек в разных обстоя-
тельствах определяют свои чувства и отношения по-разному. Отсюда и раз-
ные психологические теории соотношения дружбы и любви.
Австрийский психиатр 3. Фрейд подходил к этой проблеме функцио-
нально-генетически, утверждая, что все эмоциональные привязанности и ув-
лечения человека, будь то родительская или сыновняя любовь, дружба, лю-
бовь к человечеству и привязанность к конкретным предметам и абстрактным
идеям, суть проявления одних и тех же инстинктивных влечений. Только в
отношениях между полами эти влечения пробивают себе путь к сексуальной
близости, тогда как в остальных случаях они отвлекаются от этой цели или
не могут достичь ее. Тем не менее первоначальную природу этих чувств
всегда можно распознать по жажде близости и самопожертвования. Тезис о
"сексуальном" происхождении всех человеческих привязанностей связан у
Фрейда с расширительным пониманием самой сексуальности, в которой он ви-
дит единственный источник всякой психической энергии. Тем не менее его
психоаналитическая теория слишком упрощает проблему. Ведь даже у живот-
ных разные "аффективные системы" - материнская и отцовская любовь, детс-
кая любовь к матери, привязанность сверстников и, наконец, половое вле-
чение - не сводятся друг к другу, но каждая выполняет в процессе индиви-
дуального развития свои специфические функции. Тем более неправомерно
такое упрощенное толкование чувств человека. Как справедливо подчеркивал
А. С. Макаренко, человеческая "любовь не может быть выращена просто из
недр простого зоологического полового влечения. Силы "любовной" любви
могут быть найдены только в опыте неполовой человеческой симпатии. Моло-
дой человек никогда не будет любить свою невесту и жену, если он не лю-
бил своих родителей, товарищей, друзей. И чем шире область этой неполо-
вой любви, тем благороднее будет и любовь половая" .
В отличие от "субстанциалистского" подхода, пытающегося определить
глубинные причины, обусловливающие характер любви и дружбы, феноменоло-
гическая психология анализирует ассоциирующиеся с этими отношениями
субъективные переживания. Французский психолог Ж. Мэзоннёв, изучив мно-
гочисленные художественные и автобиографические описания любви и дружбы,
обозначил качественные различия между "любовным" и "дружеским" временем
и пространством.
"Любовное время" кажется людям быстротекущим, изменчивым, лишенным
длительности, это "время, когда забывают о времени", его ритм определя-
ется "биением сердец". "Дружеское время" выглядит более спокойным и од-
нородным. Не так радикально порывая с повседневностью, оно более
конструктивно и перспективно. Аналогично обстоит дело с пространством.
Любовь стремится к полному уничтожению расстояния между любящими, сливая
их в единое целое. Напротив, дружба, даже самая интимная, в силу своего
духовного характера предполагает некоторую деликатность и сдержанность,
сохранение феноменологического расстояния между друзьями. Дружеское Мы
представляется менее слитным, допуская определенные расхождения и психо-
логическую дистанцию.
Новейшие социально-психологические исследования показывают, что эти
переживаемые различия тесно связаны с разницей соционормативных опреде-
лений любви и дружбы. Любовно-романтические отношения считаются более
исключительными и обязывающими, чем дружеские. Поэтому они предполагают
более точное и строгое осознание и определение субъектом собственных
чувств, питаемых к партнеру,- "люблю", "влюблен" или просто "нравится" -
и сознательное принятие решений, как именно развивать эти отношения. В
случае нескольких любовных связей или привязанностей человек обычно за-
дает себе вопрос, какая из них для него важнее, дороже и ближе. В друж-
бе, при всей ее индивидуальности, взаимоисключающий выбор не обязателен,
поэтому люди обращают меньше внимания на тонкие нюансы своих взаимоотно-
шений, их развитие кажется им более плавным, не требующим принятия ка-
ких-то ответственных решений.
Детальное обследование взаимоотношений 16 дружеских и 16 любовно-ро-
мантических студенческих пар показало, что любовные отношения кажутся
молодым людям значительно более исключительными, чем дружеские. Если ис-
пытуемый имел две любовные привязанности, то усиление одной из них неми-
нуемо снижало эмоциональную значимость другой. В дружбе этого не проис-
ходит. Отмеченных в течение месяца колебаний в оценке уровня дружеских
отношений и их значимости было вдвое меньше, чем в любовных отношениях.
Однако это объясняется не тем, что в дружбе таких колебаний объективно
меньше, а тем, что люди их просто не замечают, поскольку они не требуют
принятия сознательных решений и продуманной линии поведения: звонить или
не звонить по телефону, приглашать или не приглашать в театр, объяс-
няться или не объясняться?
Но и это различие ощущается и прослеживается не всегда. Например,
подростковая и юношеская дружба в этом смысле зачастую неотличима от
любви. А. И. Герцен писал:
"Я не знаю, почему дают какой-то монополь воспоминаниям первой любви
над воспоминаниями молодой дружбы. Первая любовь потому так благоуханна,
что она забывает различие полов, что она - страстная дружба. С своей
стороны, дружба между юношами имеет всю горячечность любви и весь ее ха-
