по ним снизу из автоматов...
Ну, организовал оборону. Девушки, парни, совсем школьники.
Расшифровался, что русский. Был момент - не поверили, вызвали старика -
когда-то жил в России, - тот подтвердил. Таскал его за собой как
переводчика, пока не убили. Но он мне авторит создал - стали слушаться.
Набьем фашистов, а совсем маленькие ребята к трупам ползут - за оружием,
патронами. Я кричу: "Назад!" - не слушают. А ведь огонь, от камней осколки
летят. А они же совсем дети! - Потер лоб ладонью. - За нашей группой стали
из артиллерии охотиться. Плечо задело осколком. А я один у пулемета - и за
первого и за второго номера.
- А что группа?
- Что, что! Ну, не стало группы, девяносто процентов потерял.
Увязался за мной помощник, шустрый такой мальчишка, ничего не боялся.
Только научил я его оружием владеть, как всё - подстрелили. Начал его
перевязывать. А он попольски объясняет: "Извините, говорит, вы не доктор,
вам стрелять надо". Отполз к краю крыши, чтоб мне его было не достать, и
там у желоба помер. Потом старуха с дочерью у меня за второго помера были.
Дочь - врач, ловко умела перевязывать, но когда в третий раз меня ранили,
их уже не было. Кто-то в подвал меня сволок, там я отлежался, выполз.
Работал из автомата - прикрывал, пока старики, женщины и дети в люке от
канализации скрывались. Их потом там дымовыми шашками немцы задушили.
- А ты?
- Ну, что я, существовал. Фашисты ночью уже по пустому гетто бродили,
сапоги обмотали тряпками, чтобы неслышно ступать, и, как найдет живого,
добивали.
Я для личной безопасности больше ножом действовал, от пальбы
воздерживался. Потом вконец устал, без памяти свалился.
Очнулся как бы в земляной норе, аккуратно перебинтованный. Ну,
ухаживали за мной, будто я самый лучший человек на земле. Понимаешь, такие
люди! Им самим там дышать нечем - воздуху нет. Знаешь, хлебом, водой
поделиться - это что, а вот когда дышать нечем... А тут такая здоровенная
дылда, как я, зубами от боли скрипит и последний воздух хлюпает. Уполз я
от них. Вижу - дети синеют, ну и уполз.
И, представь, напоролся вдруг на Водицу с Пташеком - вылезли из
канализационного люка. Они, оказывается, беглецам решетку пропиливали, где
выход из туннеля на Вислу. Кое-кто спасся - те, кто не потонул. Ну, тут я,
очевидно, и скис. Как они меня оттуда уволокли, не знаю.
Недели через две или вроде того я с ними одну диверсию не совсем
аккуратно сработал. Все получилось, но вроде как гестапо чего-то учуяло. Я
намекнул Бригитте: неплохо было бы в Берлин эвакуироваться, - ну, она
выхлопотала.
Зубов опустил голову, пробормотал:
- А вообще-то как там, в гетто, все было, нет возможности
человеческими словами рассказать! - Посмотрел на озеро, добавил: - И моря
не хватит, чтобы такое смыть навечно из памяти. Так вот. - Встал и начал
одеваться. - Из Берлина туристские автобусы приезжали, специальная
остановка возле варшавского гетто. Гид пояснения публике давал, брюхоногие
развлекались, как в цирке. Может, из здешних вилл жители.
- Так кем же ты сейчас числишься у немцев? - спросил Вайс.
- Видел же, - неохотно процедил Зубов. - Командую по линии "Тодта"
спасательными отрядами из немцев, но главным образом - заключенными.
- Ну и как?
Зубов сказал сконфуженно:
- Наши вначале договорились убить меня. Народ организованный,
понимаешь, постановление вынесли. Один подлец мне об этом донес. Ну, я,
конечно, разволновался: от своих смерть принять - это же ни к чему. А поом
решение принял: пристрелил под каким-то предлогом при всех заключенных
этого гада во время спасалки, но чтобы все поняли, что к чему. Как шлепнул
- сказал: "Это был весьма хорошего языка человек". Ну, видимо, они сами на
этого подлеца уже глаза щурили. Спустя день старшина подходит и
спрашивает: "Герр комиссар, вы застрелили нашего товарища - он хотел
сделать вам плохое?" - "Не мне, а вам", - это я так ему сказал. Поглядели
мы в глаза друг другу и разошлись. Выходит, отменили они после этого свое
решение: много было возможностей пришибить меня, а не использовали.
- А есть случае бегства?
- Обязательно. Бегут, да еще как! - ухмыльнулся Зубов.
- Но ведь это может на тебе отразиться.
- Почему? Составляю акт по форме - и всех делов: мол, поймал и
расстрелял на месте - за мной все права на это. А некоторых заношу в
списки погибших при бомбежке или во время завалов. Бухгалтерия у меня на
такие дела чистенькая. - Сказал завистливо: - Чувствую по всему: у них
партийная и другая организация имеются, они решают, кому и когда бежать.
Живут коллективом. А я для них вроде как пешка - не человек, одна фигура.
- Слушай, а почему они так здорово работают?
- Так ведь людей спасают.
- Немцев, - напомнил Вайс.
- Да ты что! - возмутился Зубов. - Знаешь, когда детей задавленных из
рухнувшего бомбоубежища выносят, смотреть невозможно: будто они их
собственые, эти ребятишки. - Вздохнул: - Вот, значит, какая конструкция
души у советских! И кто скажет, слабина в этом или сила...
- А ты как считаешь?
- Как? А вот так и считаю.
Они сели за столик на открытой веранде кафе, свободной от посетителей
в этот ранний час. Кельнер, не спрашивая о заказе, принес кофе, булочки,
искусственный мед и крохотные, величиной в десятипфенниговую монету,
порции натурального масла.
Зубов отпил кофе, брезгливо сморщился:
- Надоело это пойло, лучше закажу пива.
- Да ты что? Пиво - утром? Здесь не принято.
- Ну, тогда щи суточные.
- Ладно, не дури, - сказал Вайс.
Зубов посмотрел на грязное от дымных пожарищ, все в багровых
отсветах, будто налитое кровью небо, спросил сердито:
- Ты вот что мне объясни. Союзники бомбят Германию. А почему немецкая
промышленность не только не снизила выпуск продукции, но, наоборот,
постоянно его увеличивает и кульминационная точка производства самолетов
приходится как раз на время самых сильных бомбежек? И все это вооружение
гонится против нас.
- А союзники лупят не по объектам, а только по немецкому населению -
с целью терроризировать его и вызвать панику, - продолжил его мысль Вайс.
- Но гестапо так терроризировало население, что куда там бомбежки! -
сказал Зубов. - Недавно репрессировали более трехсот тысяч человек. И,
понимаешь, вчера ночью я видел, как на молочных цистернах фирмы "Болле" и
автомашинах берлинской пожарной охраны вывозили на Восточный фронт
стационарные батареи, входящие в систему ПВО Берлина. А раньше туда
отправили много зенитных железнодорожных установок. Я уж не говорю об
эскадрильях ночных истребителей, снятых с берлинской ПВО для той же цели.
Выходит, союзники должны сказать гитлеровцам: "Мерси, услуга немалая". -
Поморщился, словно от зубной боли. - Похабная эта стратегия, вот что я
тебе скажу! Вместо того чтобы сломать хребет военной промышленности
Германии, бьют вкупе с гестаповцами гражданское население. Союзники
усиливают воздушный террор, а гестаповцы - полицейский. И немцу от всего
этого податься некуда, разве только на фронт. Всех и сметают подчистую
тоталкой. И тоже на Восточный фронт гонят. - Сказал со злостью: - Был я
тут на одном военном заводишке, смотрел. Вкалывают немцы, отбывающие
трудовую повинность, по двенадцать часов в сутки. Началась воздушная
тревога - работают. Вот, думаю, народ! А что оказалось? Бомбоубежища нет,
а кто оставит станок - саботажник, ему прямой путь в концлагерь. В
заводских зонах дежурят не зенитчики, а наряды гестапо. Вот и вся
механика. Самые же крупные военные заводы находятся за пределами городов,
и союзники их не бомбят - не та мишень. - Помолчал. Вздохнул: - Занимаюсь
кое-чем в свободное от спасательных работ время.
- Чем же именно? - спросил Вайс.
- Да так, мелочи, - устало сказал Зубов. - Со стройки бомбоубежищ для
высокого начальства воруем взрывчатку, ну и используем по назначению.
- У тебя что, снова группа?
- Так, скромненькая, - уклончиво сказал Зубов. - Но ребята отважные.
Воспитываю, конечно, чтобы без излишней самодеятельности. Недавно одного
агента из вашего "штаба Вали" пришибли.
- Как вы разузнали об агенте?
- Есть человек наш, связной, - дал приметы, сообщил, что этот агент
прибудет в Берлин на поезде, с одним сопровождающим. Встретили обоих с
почетом, на машине. Повезли. Как всегда, бомбежка. Ну, и остановились у
бомбоубежища, которое я по особому заказу построил, но клиенту еще не
сдал. Ну, входит. Допросили. Приговорили. Все по закону, как полагается. -
Зубов поднял глаза, спросил: - А ты, значит, без передышки, все время
немец? - Покачал головой. - Я бы не смог. Душа присохла бы. Железный ты,
что ли, - такую нагрузку выдерживать? - Пожал плечами. - Одного не могу
понять: на черта тебе было в тюрьме из себя благородного немца корчить?
Ну, настучал бы Мюллеру на своего Шелленберга, и пусть цапаются. Ради чего
в петлю лез?
Вайс сказал:
- В прошлом году гестапо арестовало агентов Гиммлера, возвратившихся
после тайных дипломатических переговоров с представителями английских и
американских разведок, и предъявило им обвинение в незаконном ввозе
иностранной валюты. И Гиммлер подписал им смертный приговор лишь потому,
что они настаивали, чтобы его уведомили об их аресте.
- Дисциплина! - усмехнулся Зубов.
- Нет, - сказал Вайс, - не только. Это метод их секретной службы: не
обременять себя людьми, допустившими оплошность. Есть и другие, более
скоростные способы. Сотруднику не делают замечаний, если он допустил
ошибку. Его посылают к врачу. Тот делает прививку - и все.
- Понятно. - Зубов погладил руку Иоганна. - Ты уж там у них старайся
на полную железку. - Добавил печально: - И не надо нам с тобой больше
видеться. Я человек не совсем аккуратный, иногда грубо работаю.
- Ну, а Бригитта как?
На лице Зубова появилось выражение нежности.
- Ничего, живем. - Наклонился, произнес застенчиво счастливым
шепотом. - Ребенок у нас будет. Хорошо бы подгадать, чтоб к приходу нашей
армии: я бы его тогда зарегистрировал как советского гражданина, по всем
правилам закона.
- А Бригитта согласится?
- Упросим, - уверенно сказал Зубов. - Будут же все условия для полной
аргументации. Уж тогда я перед ней всю картину нашей жизни развену. Не
устоит. Она на хорошее чуткая.
Вайс встал, протянул ему руку.
- Ну что ж, прощай, - грустно вздохнул Зубов. - Нервный я стал.
Раньше не боялся помереть, а теперь очень нежелательно. Чем ближе наша
армия подходит, тем труднее становится ее ожидать...
Густав зашел невестить Вайса в его коттедж и как бы между прочим
осведомился, какое впечатление на него произвели участники заговора, с
которыми он был в заключении.
Вайс сказал пренебережительно:
- Самое жалкое.
Густав, не глядя на Вайса, заметил:
- Штауфенберг, чтобы спасти от казни своих арестованных друзей, по
собственной инициативе пытался совершить покушение на фюрера еще
одиннадцатого июня.
- Скажите какое рыцарство! - усмехнулся Вайс.
- Оказывается, один генерал, будучи участником заговора, все время
информировал о нем рейхсфюрера.
- Ну что ж, следовало бы зачислить этого генерала в штат гестапо.
- А он и не покидал своей секретной службы там. Между прочим, Ганс
Шпейдель, начальник штаба фельдмаршала Роммеля, также донес на своего
начальника.
- НО Роммель, кажется, погиб в автомобильной катастрофе?
- Да, так, - согласился Густав, - и, очевидно, для того, чтобы он не
