Гиммлера. Мишень же Советской Армии - немецкий фашизм. Вы сами это отлично
знаете из перехватов заявлений советского правительства.
- Да, пожалуй, - уныло согласился Гуго. - Действительно, больше всего
мы боялись не того, что верные Гитлеру части СС могут уничтожить нас, а
того, что убийство Гитлера будет воспринято как сигнал к революционному
восстанию. Мы боялись и того, что советские войска нанесут окончательное
поражение нашей армии прежде, чем американские и английские части начнут
продвигаться по нашей территории. - И вдруг, будто только сейчас осененный
внезапно возникшей мыслью, Гуго спросил живо: - А почему вы осуждаете
некоторые мои высказывания?
- Мне небезразлично, за что вас собираются казнить здесь! - сказал
Вайс.
- А мне, знаете, теперь уже наплевать, казнят ли меня как
единомышленника Штауфенберга или как противника его заблуждений. Важно
одно - смерть все и всех уравнивает. - Гуго добавил с усмешкой: - Каждый
живой мыслит по-своему, но все мертвые воняют одинаково. Жаль, что здесь я
не могу предложить вам проверить это на практике: ведь вас, очевидно, тоже
скоро повесят.
- Да, - сказал Вайс и потрогал пальцем шею. - Очень любезно, что вы
напомнили мне об этом.
- Простите мою маленькую месть, но мне показалось - вы как будто
умаляете значение нашего заговора...
Два молодых офицера, Юргенс и Брекер, вернувшись после короткого,
беглого допроса, в конце которого им сообщили, что они будут приговоры к
казни, находились в состоянии глубокого отчаяния. Не близость казни - к
известию о ней они отнеслись с достойным мужеством - ужасала их. Они
поняли по ходу допроса, что среди генералов, возглавлявших заговор,
оказались доносчики. Эти предатели назвали гестапо фамилии участников и
сообщили ряд подробностей заговора. А другие генералы в день 20 июня,
когда было назначено убийство Гитлера, проявили трусость, нерешительность.
Они бездействовали, взвалив все на Штауфенберга. Узнав, что Гитлер после
взрыва бомбы остался жив, эти генералы лишь покорно ожидали возмездия и не
предприняли ничего, чтобы дать возможность спастись своим младшим
сообщникам.
Всю ночь Вайс провел с этими молодыми офицерами.
Юргенс с ожесточением говорил, что теперь он понял: многие генералы,
снятые Гитлером с постов за поражение на Восточном фронте, стали
участниками заговора только из чувства мести, чтобы потом свалить на
Гитлера свои военные неудачи.
Брекер рассказывал, что Штауфенберг, как и те, кто разделял его
взгляды, считал, что прежде всего надо добиться капитуляции армий вермахта
на Восточном фронте. Но теперь, в отчаянии повторял молодой офицер,
теперь, когда заговор провалился, самое ужасное не то, что многие
участники его казнены, а другие еще будут казнены. Что такое их смерть по
сравнению с тем, что не удалось предотвратить гибель сотен тысяч немецких
солдат на Восточном фронте?
На все эти сетования Юргенс с горечью отвечал:
- Но ведь мы с тобой знали, что руководители заговора единодушно
сходились на капитуляции перед США и Англией с тем, чтобы продолжать войну
с Россией.
- Да, но мы были за Штауфенберга, - возразил ему Брекер, - а с ним
сочли возможным вступить в переговоры даже коммунисты.
- А где они сейчас? Тоже казнены?..
Через два дня Вайса внезапно вызвали в контору тюрьмы и сообщили, что
он свободен.
В тюремных ворот его ждал в машине Густав. Похлопав Вайса по плечу,
он сказал одобрительно:
- Однако вы оказались выносливым господином.
Густав, не заезжая на Бисмаркштрассе, отвез его в штабквартиру
Шелленберга.
Тот, еще более похудевший и пожелтевший, встретил Вайса без улыбки.
Пожал руку, сказал:
- Я подробно информирован о вашем поведении. - Болезненно сморщился,
потер левый бок, спросил: - У вас есть какие-либо просьбы?
- Я готов продолжать службу, и можете не сомневаться... - начал было
Вайс.
- Я не это имею в виду, - нетерпеливо перебил Шелленберг.
- Прошу вас тогда, прикажите освободить заключенных офицеров вермахта
Брекера и Юргенса.
- Вы имеете доказательства их невиновности?
- Они не предали никого из участников заговора: это - лучшее
свидетельство того, что они могут пригодиться.
- Для какой цели?
- Я полагаю, вы оцените их способность держать язык за зубами даже
под угрозой казни.
- Я уже оценил в вас эту способность, - улыбнулся одной щекой
Шелленберг.
- Благодарю вас, - сказал Вайс. - Значит, я могу твердо
рассчитывать...
Шелленберг снова перебил его:
- Я собирался обратиться к рейхсфюреру с просьбой о награждении вас
железным крестом первого класса. Вы предпочитаете, чтобы я побеспокоил его
по другому поводу?
- Разрешите мне снова повторить мое ходатайство.
- Хорошо, - Шелленберг взял со стола какую-то бумагу, медленно
разорвал ее, бросил в корзину. - Можете идти.
Но на пороге остановил:
- Вы полагаете, они годятся для секретной службы.
- Нет, - сказал Вайс.
- Тогда для чего же?
- Когда рейхсфюрер их помилует, господин Мюллер будет пытаться
выяснить, не были ли они агентами рейхсфюрера. - Вайс усмехнулся. - Мюллер
потерпит неприятное для него поражение. О предпринятом им расследовании
станет известно, и это послужит новым доказательством его недружественного
отношения к Гиммлеру.
Шелленберг молча, испытующе смотрел в глаза Вайсу и вдруг улыбнулся.
- Это, пожалуй, остроумно. Теперь я понял. Вы готовите маленькую
месть Мюллеру за ваше пребывание в заточении?
- Вы проницательны, мой бригаденфюрер, - сказал Вайс. - Значит, я
могу быть уверен?..
- Так же и в том, - подхватил Шелленберг, - что сейчас я прикажу
отпечатать новое представление рейхсфюреру о вашем награждении.
На пути к Бисмаркштрассе Густав успел рассказать Вайсу, что всю
махинацию с ним не без труда разоблачили криминалисты, находящиеся на
службе Шелленберга. Смерть неизвестного человека последовала не во время
автомобильной катастрофы, а в результате отравления, задолго до
катастрофы.
Потом через агентов удалось установить, что Вайс находится в тюрьме.
Но Вальтер Шелленберг приказал не предпринимать никаких срочных мер для
освобождения Вайса: ведь его пребывание там являлось серьезнейшим
испытанием, лучшей проверочной комбинации и не придумаешь. А потом,
занятый множеством дел, бригаденфюрер, очевидно, забыл о Вайсе, напомнить
же о нем никто не решался. И только когда Шелленберг случайно увидел в
подписанном Гиммлером списке приговоренных к казни имя Вайса, он принял
соответствующие меры.
- Но, возможно, - добавил Густав, - ни Гиммлер, ни Шелленберг не
хотели в это сложное время ссориться с Мюллером. После же того, как
Гиммлер расправился с участниками заговора и, главное, с теми из них, кто
был вхож к нему, открылась возможность отобрать вас у Мюллера.
- Но меня могли повесить в любой день после приговора, - заметил
Иоганн.
- Не исключено, - согласился Густав. - Возможно, вас реабилитировали
бы посмертно. Но, знаете ли, хоронить вас дважды - это было бы уж слишком.
- Посоветовал: - Кстати, не забудьте съездить на кладбище - увидите
отличное надгробие: "Незабвенному Иоганну Вайсу". Нового уж, во всяком
случае, не понадобилось бы заказывать.
Когда Иоганн вошел к себе в комнату и взглянул в зеркало, он невольно
оглянулся. Из зеркала на него смотрела костлявая, жесткая физиономия с
глубоко впавшими висками, щеками, глазами. Волосы потускнели и
серебрились. Шея тонкая, губы, казалось, присохли к зубам.
- М-да, - презрительно произнес он, - типичный дистрофик. - И,
погрозив зеркалу, заявил: - Это же клевета на человека, а?
Спал он почти сутки.
Берлин сотрясался от беспрерывных бомбежек.
63
На следующий день, дождавшись отбоя воздушной тревоги, Вайс посетил
салон массажа профессора Штутгофа.
Штутгоф встретил его шутливыми словами, но без улыбки:
- А, привет покойнику! - Сел, положил вытянутые руки на стол. - Ну,
рассказывайте!
Вайс сообщил о тех подробностях заговора, какие ему стали известны.
Привыкнув в тюрьме к изможденным, скорбным лицам, он не обратил внимания
на то, что и лицо профессора сейчас выражает скрытое страдание.
Выслушав рассказ Вайса, профессор помолчал, потом как бы нехотя
заметил:
- Собственно, отсрочку казни мы вам выхлопотали.
- Каким образом?
- Нашли человека, который сообщил князю Гогенлое, что офицер,
приставленный к нему для поручений, взят Мюллером с целью получить
информацию о деятельности князя. Тот к фюреру с протестом. Пока
выяснялось, что это недоразумение, имя Иоганна Вайса попало в бумаги
имперской канцелярии. Ну, и Мюллер струхнул, не решался вас вешать. -
Спросил: - Генриха видели? Инициативный и вместе с тем осторожный товарищ.
Он очень переживал вашу гибель, очень. Встретьтесь с ним сегодня же.
И только сейчас Вайс заметил, что лицо профессора потеряло
способность улыбаться.
- Простите, мне кажется, вы чем-то огорчены? - участливо спросил
Вайс.
- Да нет, - болезненно поморщился профессор, - какие у меня могут
быть огорчения! Просто обыкновенное горе. - И каким-то деревянным тоном
сообщил: - Ну, надо было ознакомиться с комплектом секретных чертежей.
Жена правильно рассчитала: бомбежка, пожар - наиболее для этого
благоприятное время, но почему-то замешкалась. Сначала рухнул лестничный
пролет, а потом обвалилась стена. Сейчас бомбят, знаете ли, ежедневно, так
что, пожалуй, учтите. - Встал, подал руку. - Да, чуть не забыл. Ваш
Алексей Зубов в Берлине.
- А как же теперь вы? - участливо спросил Вайс.
- Учусь, - ответил профессор. - Учусь перебарывать свое горе. -
Посмотрел на потолок, видимо не желая встречаться глазами с Вайсом,
сказал: - Зубов командует военнопленными, которых присылают из лагерей для
разборки развалин после бомбежек, но работают они также и во время
бомбежек: спасают погребенных в бомбоубежищах немцев.
Потом, чуть посветлев лицом, продолжил:
- Сей индивидум решительно не годится для операций, где требуется
изощренная тонкость ума. Типичный боевик. Он, знаете ли, во время
восстания пробрался в варшавское гетто, говорят, совмещал в своем лице и
Давида и Голиафа. Таскал на спине станковый пулемет, меняя огневую позицию
на крышах, и прошивал фашистов словно мишени на полигоне. Двое из боевой
группы приволокли его домой чуть живого. И, представьте, эта его Бригитта
через свои связи добилась для него назначения на работу в Берлин. Странная
особа. Меня представили ей случайно в доме, где я массирую одного видного
имперского сановника. И сразу же она вцепилась в меня, умоляя лечить ее
супруга. Еле отбился.
- Но почему же? - удивился Вайс. - Зубов - замечательный парень.
- Возможно, - сердито сказал доктор. - Но от подобных активистов я
предпочитаю держаться подальше: любители висеть на волоске - самая
трудновоспитуемая публика. - Насмешливо заметил: - Вы, кажется, тоже
некогда обнаруживали склонность к этому занятию? - И вдруг лицо его
побелело, профессор схватился за сердце. - Идите, идите, - махнул он
рукой, - это у меня быстро проходит... - И сердито прикрикнул, так как
Вайс не двинулся с места. - Я же вам сказал - вон!
...Генрих встретил Иоганна с восторгом.
- Я все время думал о тебе. А ты вспоминал меня? - Стиснул руку
Вайса. - Это такое счастье, что ты живой!
