эсеров. Она дожила до 90 лет, и потому многие называли ее
старой революционной трубадурой или просто дурой. Проведя
большую часть своей жизни в ссылках, замужем она никогда не
была, но у нее был незаконный сын. Когда в 1917 году мадам
Брешко-Брешковская с триумфом вернулась из ссылки, на вокзале
вместе с Керенским ее поджидал ее взрослый сын Николай:
-- Здравствуйте, мама! Я ваш сын.
-- Вы не мой сын, а сукин сын! -- отвечала революционная
мама.
Хотя костяк партии эсеров составляли семиты и даже
поговаривали, что неизвестный отец Николая тоже был семитом, но
сам Николай вырос оглашенным антисемитом. Это был самый
настоящий жидоед, который позже, живя за границей, всю свою
жизнь посвятил писанию антисемитских романов вроде "Под звездой
дьявола" и тому подобное. Но это только подтверждает
марксистскую аксиому о единстве и борьбе противоположностей.
Когда-то, живя в Прибалтике, Артамон Артамонович был
директором спецшколы для дефективных детей. Потом у него
получились там какие-то неприятности. Одни говорили, что
Артамон занимался растлением малолетних, а другие говорили, что
это дефективные дети растлили Артамона. Что можно ожидать от
дефективных детей, кроме неприятностей?
Так или иначе, но Артамон чуть не попал под суд. От суда
его спас отец Соси, который, будучи редактором газеты и имея
сильные связи по линии тайных обществ, сумел замять это дело.
Позже уже сам Сося, работая агентом-двойником в гестапо, спас
Артамона от очередных неприятностей. На этот раз он выручил его
из немецкого концлагеря и даже пристроил его на работу в
гестапо. С тех пор и пошла дружба между Артамоном и Сосей.
Теперь же, будучи управделами дома чудес, Артамон
занимался главным образом тем, что совал свой куцый нос во все
дела и даже подслушивал телефонные разговоры по внутреннему
коммутатору.
В трезвом виде Брешко-Брешковский был вполне приличный и
обходительный человек. Но при такой работе, как в доме чудес,
люди нередко выпивали и на службе. И с Артамоном это случалось
довольно часто. И тогда он превращался в первобытного зверя.
Его седой чуб поднимался дыбом, как петушиный гребень,
глаза подергивались мутной пленкой, а из углов рта текла пена.
В такие моменты в голове управделами происходило какое-то
короткое замыкание, и он вдруг воображал, что он опять
находится среди дефективных детей. Тогда он устраивал аврал,
звонил во все звонки и телефоны, собирал всех своих подчиненных
и обращался к ним с такой речью:
-- Ну что, выродки? Знаете, кто я такой? Служащие
переминались с ноги на ногу и молчали.
-- А ну, кретины, скажите, кто я такой? -- рычал Артамон.
Зная своего управделами, служащие спокойно рассаживались
по стульям, как на производственном совещании. Кто закуривал,
кто смотрел в окошко. А Артамон продолжал бесноваться:
-- Ну, идиоты! Захочу, так я из вас сапоги всмятку сделаю!
Потом, вспомнив свою работу в отделе пропаганды гестапо,
Артамон начинал доказывать окружающим, что он -- юберменш, а
все остальные -унтерменши и что живут они только его милостью.
Унтерменши внимательно слушали и старались не смеяться.
Набесновавшись вдоволь, управделами вдруг оседал, как пустой
мешок, в своем кресле и жалобно спрашивал:
-- А скажите, кто.я такой -- и где я нахожусь?
-- Вы -- Артамон Артамоныч Брешко-Брешковский,- хором
отвечали унтерменши.- И находитесь вы в доме чудес.
-- А-ах, слава Богу... А я уж думал, что меня опять
куда-нибудь засунули,-- с облегчением вздыхал управделами,
падал на свой стол и засыпал.
Унтерменши тоже вздыхали с облегчением, брали юбер-менша
за ноги и за руки, тащили его по лестнице, укладывали в
автомашину и отправляли домой.
На следующее утро, проспавшись и придя в себя, неистовый
Артамон появлялся в доме чудес небритый, с красными глазами и
растрепанным чубом. Затем следовал спуск на тормозах. Чтобы
опохмелиться, управделами весь день дул пиво и жаловался на
свою желудочную язву. Тогда для всего дома чудес наступал
праздник -- пили все, кто хочет и как хочет. Потому, когда у
Артамона начинался такой запой, некоторые этому даже
радовались.
Артамон был женат, но детей у него не было. Он говорил,
что, когда он был директором школы для дефективных детей, эти
дефективные ему так надоели, что он вообще не хочет детей.
Левой рукой комиссара Гильруда являлся Филимон Ти-хонович
Сикля, бесцветное существо лет пятидесяти, боящееся сквозняков
и своей жены Фимочки, которая обращалась с ним, как строгая
барыня с прислугой, и следила за каждым его шагом. Жену эту
Филимон выменял у своего приятеля. Обычно приятели ссорятся
из-за женщин. А здесь получилось наоборот: они поменяли жену и
остались наилучшими друзьями.
Филимон косил на правый глаз, его приятель точно так же
косил на левый глаз, а переметная жена была немножко раскосая
на оба глаза. Филимон объяснял это тем, что у всех настоящих
русских монгольские предки. Так или иначе, из углов своих
миндальных глаз Фимочка зорко поглядывала за тем, чтобы Филимон
не пил холодного пива, до которого он был большой охотник, и
приходил домой вовремя.
В послужном списке Филимона самым главным значилось, что
во время войны он участвовал во власовском движении и даже
подписал Пражский манифест. Но потом он оказался
агентом-провокатором и вернулся домой.
Немецкую оккупацию Фимочка пережила в Киеве. Многие знали,
что она не то еврейка, не то полуеврейка, и Фимочка боялась,
что она попадет в Бабий Яр. Но ее, слава Богу, никто не выдал.
Однако с тех пор Фимочка не любила говорить, кто она такая. Да
и Филимон тоже помалкивал.
Если правая рука комиссара временами была даже слишком
энергична, то зато его левая рука была на редкость медлительна
и ленива. Однако, несмотря на меланхоличный характер и хилую
конструкцию, Филимон уверял, что в свое время он был ярым
футболистом. Теперь же его футбольная страсть проявлялась
несколько иначе.
Когда Филимон перепивался до определенного градуса, он
начинал косить еще больше, а потом лез к кому-нибудь обниматься
и целоваться. Затем ни с того ни с сего он изо всей силы
футбблил объект своего внимания коленом в самое неподходящее
место. На футбольном поле за такие вещи дисквалифицируют.
Филимон же за эти фокусы не раз получал по физиономии.
Всезнайка Остап Оглоедов комментировал:
-- Знаем мы таких футболистов. Это у него комплекс
неполноценности. Вот он и футболит -- из зависти. У него в
голове перекос -- параллакс.
Помимо футболистов в молодости Филимон крутился еще в
компании футуристов и любил вспоминать свое знакомство с
Владимиром Маяковским. Чтобы подработать денег, знаменитый поэт
иногда занимался сочинением реклам.
-- А одну рекламу я ему лично подсказал,-- хвастался
Филимон.-- Знаете, для сосок Главрезины.
Лучше сосок в мире нет -Готов сосать до старости
лет!
-- Знаем мы эти соски,- ухмылялся всезнайка Остап.-Потому
Маяковский и застрелился.
Хотя Фимочка была вдвое моложе своего мужа, но детей у них
не было. Фнлимон говорил, что ему просто лень возиться с
детьми.
В бухгалтерии сидел и печально щелкал на счетах Акоп
Сжркисьян, финансовый гений, который всю свою жизнь занимался
всякими спекуляциями и махинациями, перепродавая
рационированные товары. Но теперь дела на черном рынке были
плохи, и Сося приткнул Акопа в доме чудес в качестве
бухгалтера.
Считать чужие деньги было для Акопа чистым наказанием, и
занимался он этим с явным отвращением. Но его финансовый гении
нашел выход и из этого положения. В бухгалтерию заходил
неистовый Артамон и конфиденциально подмигивал. Акоп оживал и
деловито нюхал воздух, словно чувствуя наживу:
-- Хм-хм... Что прикажете -буль-буль или пуф-пуф?
-- Буль-буль.
-- Оптом или в розницу?
-- В розницу.
-- Сколько?
-- Две.
Бухгалтер выдвигал ящик стола, извлекал оттуда бутылку
водки и наливал две рюмки. За наличный расчет. Когда Артамон
направлялся к двери, Акоп вдогонку кричал:
-- А как насчет пуф-пуф?
-- Денег нету.
-- Так берите в кредит,- уговаривал Акоп.- У меня фирма
солидная.
Он вытаскивал второй ящик своего универсального стола,
доставал оттуда пачку рассыпных папирос и отсчитывал пять штук.
В кредит. Потом он обстоятельно записывал это в специальную
книгу. Это была единственная бухгалтерская книга, которую он
вел с искренним удовольствием.
Когда Филимону было лень идти в лавку и он покупал у Акопа
целую пачку папирос -- с маленькой надбавкой,-- это уже шло под
рубрику крупной оптовой трансакции. Если Артамону экстренно
требовалась бутылка водки и он приобретал ее в бухгалтерии,
Акоп терпеливо отсиживал сверхурочные часы, надеясь, что
потребуется и вторая бутылка. Доходов эта коммерция приносила
мало, но зато сам процесс торговли доставлял Акопу глубокое
моральное удовлетворение.
Иногда Акоп тяжело вздыхал:
-- Эх, разве это торговля? Чистые слезы! А ведь
когда-то я мильонами заворачивал.
-- Неужели? -- удивлялся Филнмон.
-- Да-а, только в минусовой степени...
В конце нэпа Саркисьян был крупным оптовиком, но сумел
вовремя сделать банкрота и остался должен советской власти
ровно миллион рублей налогов. Да не простых рублей, а золотых
рублей. Это была самая удачная коммерческая операция за всю его
жизнь. И воспоминания о ней наполняли душу бывшего миллионера
приятной гордостью.
В эпоху коллективизации Акоп занимался всякими темными
махинациями и в результате попал в концлагерь. Во время войны
его выпустили из лагеря и, помня о его коммерческих
способностях, заслали его в качестве агента в оккупированную
немцами Прибалтику. Там под маркой казино для немецких офицеров
он содержал публичный дом и притон для азартных игр. Там-то и
завязалось его знакомство с комиссаром Гильрудом.
Что касается психологической войны, то неистовый Арта-мон
бойко строчил листовки и воззвания, которые он перекатывал в
основном из центральной прессы. Чтобы повысить эмоциональность
текста, он густо перчил свое творчество вопросительными и
восклицательными знаками.
-- Напоминает школьную стенгазету для дефективных детей,--
комментировал Остап Оглоедов.
Энтузиаст по футболу и соскам, флегматичный Филимон
когда-то был доцентом кафедры энтомологии, то есть специалистом
по всяким гусеницам и червячкам. В доме чудес он работал, как
гусеница. Гусеница может ползать в любом положении, а Филимон,
если преодолевал свою лень, мог писать на любую тему. И с такой
же скоростью.
Весь день Филимон сидел, чесал затылок и сосредоточенно
изучал медленно ползущие часовые стрелки. К концу рабочего дня
он с трудом выдавливал из себя полстранички. продукции. Чтобы
на вид получалось больше, писал он детскими крупными буквами и
растягивал каждое слово.
Иногда и Саркисьяна просили написать что-нибудь. Например,
экономический обзор с иллюстрациями из собственной практики.
Бывший миллионер ежился и втягивал голову в плечи.
-- Вы что, хотите меня в тюрьму посадить?! Из осторожности
финансовый гений даже расписывался умышленно неразборчиво. Изо
всей письменности он признавал только цифры. Но зато их он
выписывал с такой нежностью, как художник портрет своей
возлюбленной.
Акоп Саркисьян был армянином, а жена у него была русская.
Хотя генетика утверждает, что смешанные браки благотворно
