бочком, подпрыгивающей петушиной походкой, осторожно поджав
руки в локтях и вытянув вперед острый носик, торчавший между
испуганно вытаращенными глазками. Стихов он не писал, но тем не
менее постоянно в кого-то влюблялся и с точно такими же, как у
папаши, результатами.
Посмотрев на Люсю, всезнайка Остап Оглоедов
глубокомысленно покачал головой:
-- Сразу видать, что за фрукт. Пальцем деланный. Потому у
него в голове этакий перекос -- параллакс.
По профессии Люся Шелапутин был профессиональным
неудачником. А по штатному списку дома чудес он числился личным
шофером управделами. Но ездить Артамону было почти некуда, и,
чтобы шофер не болтался без дела, он поручил Люсе по
совместительству должность своего лейб-биб-лиотекаря.
Когда-то Артамон достал где-то кучу старых книг, которые
свалили в одной из задних комнат, назвав этот чулан
библиотекой. Никто об этой библиотеке ничего не знал, а кто и
узнавал, тому говорилось, что она пока еще находится в стадии
комплектации. С тех пор лейб-библиотекарь Люся мирно сидел в
своем чулане и, запершись на ключ, занимался этой
комплектацией. Судя по толстому слою пыли на полках, к книгам
он никогда не прикасался.
Таинственной библиотекой пользовались только два человека.
Когда управделами требовалось опохмелиться без свидетелей, он
приходил инспектировать работу своего лейб-библиотекаря и
рычал:
-- Люся, ты опять бездельничаешь? А ну-ка сбегай за пивом!
-- Какого вам?-- испуганно таращил глаза Люся.
-- А ты что, сам .не знаешь? Мюнхенского, конечно! Люся
молча хватал свой изорванный портфель, который служил
специально для таких целей, и сломя голову мчался в соседнюю
пивную. Если приходили посетители, им говорилось, что
управделами уехал по срочным делам. Тем временем неистовый
Артамон мутными глазами обозревал свою библиотеку, вспоминал
золотые времена, когда он был директором школы для дефективных
детей, и всячески распекал своего лейб-библиотекаря.
Иногда в книжный чулан с озабоченным видом наведывался
потомок Чингисхана. Поправляя сползающие на нос очки, он шептал
что-то на ухо своему проблематичному сыну. Люся делал
удивленное лицо:
-- Ха, я думал, как бы у тебя денег занять, а ты меня
обскакал и пришел у меня занимать. С удовольствием бы, папочка,
но у меня в кармане -- вошь на аркане.
Проблематичный отец мрачно грыз пустой мундштук и вздыхал:
-- Если денег нет, то дай хоть закурить.
-- Что, закурить?-- всплескивал руками сын.-- Да ты, папа,
прямо мои мысли читаешь. Я сам только что подумал, нет ли у
тебя лишней папироски?
Как-то Гильруда спросили, зачем он держит такого
бездельника, как Люся. Комиссар задумчиво пожевал губами:
-- Из уважения к русской истории. Ведь это последний из
Чингисханов.
Где-то и когда-то лежал вдоль большой дороги лошадиный
череп. Бежала по дороге мышка, увидела череп, понюхала и
устроилась в нем на жительство. Чтобы не скучать, пригласила
мышка в компаньоны навозного жука. За жуком приползла улитка.
За улиткой дождевой червяк, божья коровка и прочие Божьи твари.
Так они и жили -- не тужили.
Со стороны казалось, что по такому же принципу жили и
чудаки в доме чудес. В тихом домике по соседству мирно, как
купеческая возлюбленная, дремала военная разведка. А в потайную
калитку между домами вместо веселого купца теперь бегал
комиссар дома чудес Сося Гильруд.
Свою кличку Гоняло Мученик папа Миллер заслужил честно.
Хотя бегал он много, но доходов это приносило мало. Разве что
угостят папироской. Поэтому семью содержала, собственно говоря,
Нина, которая работала машинисткой на радио "Свобода".
Однажды, когда дела с заработком были особенно плохи,
Гоняло Мученик вспомнил, что в доме чудес иногда покупают
статьи со стороны. И он решил испытать свое счастье в
литературе.
Для начала Акакий Петрович списал или, как говорят,
скомпонировал свою статейку из нескольких чужих статей. Пока он
прямо списывал, все шло хорошо. Но в промежутках получалась
такая путаница, что Акакий Петрович старался скрыть это за
умышленно неразборчивым почерком. Одновременно это скрывало и
дефекты правописания.
Затем Гоняло Мученик передал эту писанину Борису Рудневу с
просьбой посодействовать. При этом он занял у Бориса сто рублей
в счет будущего гонорара. Друг семьи почитал, чертыхнулся -- и
переписал все заново. Потом он передал эту стряпню Сосе
Гильруду. Комиссар дома чудес посмотрел на подпись папы Миллера
и понимающе усмехнулся:
-- Статья паршивая, но зато невеста там оч-чень
соблазнительная.
Вскоре Гоняло Мученик заплатил Борису свой долг натурой,
сунув ему еще несколько статей, которые оказались еще хуже
первой. Хотя выглядел папа Миллер как продувшийся в карты
аристократ, но в душе он был мелким шулером.
Тем временем Нина получила повышение по службе: из
машинистки ее перевели в секретарши. Да еще в секретарши у
самого Адама Абрамовича. Теперь Нина ходила сияющая и мечтала о
большой карьере.
По этому случаю в доме Миллеров устроили маленький
семейный праздник. И в качестве единственного гостя пригласили
Бориса -- Как друга семьи. Чтобы облегчить Нине будущую
карьеру, Борис подарил ей маленькую свинку из слоновой кости,
которую он купил в антикварном магазине и которые, как говорят,
приносят счастье. Нина повертела подарок в руках и поморщила
носик:
-- Вы это на что намекаете? Впрочем, я действительно
большая свинья.
В семейном празднике принимала участие также мать Милиции
Ивановны. Если мама Миллер напоминала собой милиционера, то
бабушка больше всего походила на отставного разбойника с
большой дороги. К тому же разбойника, не раскаявшегося в своих
грехах.
Эта мрачная старушенция смотрела на всех исподлобья и
молчала. Звали ее Ираида Феодоровна, наподобие того, как царя
Ивана величают Иоанном. Если кто-нибудь по оплошности пропускал
это "о", то бабушенция отворачивалась, словно разговаривают не
с ней, и потом долго косилась на обидчика.
После чая Нина посмотрела в окошко и сладко зевнула. А
Борис стал комбинировать. На дворе дождь и ветер -- раз. По
такой собачьей погоде бабушка, конечно, не захочет выходить из
дома -- два. А родители останутся вместе с бабушкой.
-- Нина, пойдемте в кино?-- предложил он.
-- Прекрасная идея!- воскликнула бабушка-разбойница и от
удовольствия даже хлопнула себя по колену. Она сразу
сообразила, что платить будет Нинин кавалер и можно сходить в
кино на халтуру.
Милиция Ивановна начала раскачиваться на стуле:
-- Ну что ж, придется сходить.
Гоняло Мученик попытался притвориться спящим, но это ему
не удалось.
-- Кики, собирайся!-- коротко приказала супруга. По узкой,
окруженной талым снегом и лужами дорожке идти можно было только
гуськом. Впереди размашисто шагала бабушка и приговаривала:
-- Мы еще и не по таким дорогам хаживали... За бабушкой,
как передвижная тумба для афиш, переваливалась с боку на бок
Милиция Ивановна и на ходу оправдывалась:
-- Терпеть не могу это проклятое кино. Разве что за
компанию...
Следом, втянув голову в плечи, понуро плелся Гоняло
Мученик и боялся потерять свои калоши. За папой, как козочка,
прыгала Нина и сердилась:
-- Тьфу, у меня уже все ноги мокрые! И кому только пришла
в голову эта глупая затея идти в кино!
Процессию замыкал охотник за девушкой нового типа. Он с
интересом наблюдал, как Нина судорожно мечется, стараясь
держаться от него подальше. Ничего, думал он, зато в кино он
хоть посидит рядом с героиней своего романа. Может быть, на
экране будет стрельба и от страха героиня прижмется к герою.
Но в кино Нина моментально спряталась между отцом и
матерью, а Борис очутился рядом с бабушкой. От старушки пахло
перцем и ладаном, напоминая не то монастырь, не то разбойничий
вертеп. Хоть бы стрельбы не было, думал он, а то эта бабушка
еще начнет прижиматься.
После перерыва пришлось поменяться местами, и на этот раз
Нина оказалась рядом с Борисом. Когда героиня на экране
заплакала, он осторожно погладил ручку своей героини. Так, как
делают все парочки на всех кино мира. Но девушка нового типа
судорожно отдернула руку и отодвинулась в сторону.
-- Эй вы там!-- раздался голос.-- Не мотайте головами!
Все настоящие мужчины -- в душе охотники и любят ту дичь,
которая дается в руки не сразу. Какой интерес свернуть шею
домашней утке? Никакого. А вот дикая утка -- это совсем другое
дело. Здесь нужно встать ни свет ни заря и потом часами лазить
по пояс в воде и зарослях камыша. Снизу подмывает холодная
водичка, сверху припекает горячее солнышко, а посередине
покусывают комарики. Разве это не удовольствие?
С этой точки зрения Нина была идеальнейшим объектом охоты.
В руки она так просто не давалась. Ни так ни этак.
Чтобы хоть как-то избавиться от родителей, Борис пригласил
свою героиню в плавательный бассейн. Уж сюда папа, мама и
бабушка вряд ли увяжутся. Встретившись с Ниной у воды, охотник
с трудом узнал свою дичь.
Дома, когда Нина лезла отцу на колени, она казалась
великовозрастным ребенком. Теперь же, в купальном костюме, она
выглядела совсем иначе. С любой точки зрения -- анатомической,
поэтической или прозаической -- это было совершенное
произведение живой природы. Не слишком много, не слишком мало.
Как раз то, что в искусстве называется каноном. Не девушка, а
богиня.
-- Пойдемте в воду,-- сказал он и протянул ей руку.
-- .Уберите ваши волосатые лапы!-- зашипела богиня.
"Порядки, как в музее,- подумал он.Смотреть можно, но руками не
трогать".
Он нырнул в воду с трамплина, а она подошла к другому
концу бассейна. Вынырнув, он увидел, что она, как и полагается
купающимся богиням, стоит в воде по колени.
-- Плывите сюда!- позвал он.
Но Нина упорно не хотела покидать место, предназначенное
для богинь.
-- В чем дело?-- спросил он.
-- Я не умею плавать,-- призналась богиня.
-- Давайте я вас научу.
-- Нет, нет, уберите ваши противные лапы! Пойдемте лучше в
буфет.
В буфете Нина проглотила полдюжины бутербродов с таким
аппетитом, словно она только что переплыла Ла-Манш-ский пролив.
Затем она решительно заявила, что соскучилась без папы и идет
домой.
Борис анализировал ситуацию так. Конечно, Нина ведет себя
немножко странно. Но это вполне естественно, если знать новые
классовые предрассудки советского общества и учитывать, что
Нина только маленькая секретарша.
Поскольку после революции частная собственность была
уничтожена, в новом советском обществе классовый отбор или
селекция происходили в основном по линии образования. И Борис
хорошо знал это на собственном опыте.
Когда он учился в индустриальном институте, где ковали
технократию, новое советское дворянство, в пункте ухаживания за
девушками там существовал строгий кастовый распорядок.
Ухаживать полагалось только за студентками. Предпочтением
пользовались студентки самого легкого факультета --
химического, где учились только девушки и футболисты.
Принималось за аксиому, что у студентки красота и ум -- это
столь же редкое совпадение, как редко хороший футболист бывает
хорошим студентом. Поэтому дирекция сразу отправляла всех
хорошеньких девушек и футболистов на химфак.
Если ухаживать за девушкой из мелиоративного, или, как
говорили, водного института,- это уже кастой ниже. Все-таки
