теперь каждый сам под себя работает - правильно я понимаю? А? Не слышу! -
и, словно глухой, приставил ладонь к уху.
В зале засмеялись. Лишь депутаты Незнайка и Сиропчик крикнули с мест:
"Возмутительно!"
- Теперь, когда каждый говорит и с места выкрикивает, что думает,
глупость каждого видна стала, - и бровью не повел Петрушка.
Но все снова засмеялись. Так, словно это был ответ Незнайке и
Сиропчику.
- И никто не посылает за длинный язык ни в печку товарища Барабаса,
ни на строительство Дуреморканала. Хорошо! Хуже, когда депутаты на
ниточках работают и по бумажке читают. Я это на собственной шкуре испытал.
За свой язык. Вот он теперь какой у меня! - и Петрушка вывалил Незнайке
язык.
Суконный и красный Петрушкин язык свесился с трибуны до самого пола.
Все захлопали. Лишь Незнайка повертел пальцем у виска.
- Маленький, правда! - доверительно подмигнул Петрушка. - Что
поделаешь: сначала клещами его из меня тянули. А потом укоротили.
Обрубили. Прикусить заставляли. Ну, ничего. Теперь гласность. Думаю,
отрастет. Как у ящерицы хвост. Иначе какой же я без языка Петрушка?! Да
что это я все о себе да о себе? Раньше вон целые народы жили, проглотив
языки. Не мудрено, что в Перестройку и они разговорились. Оказалось, у них
тоже есть языки! Ох как это некоторым борцам за бармалеевское братство не
по душе!
В зале снова одобрительно захлопали.
- Я - тарабарец. Кто я без тарабарского языка? Тряпичная кукла. А с
языком - народный герой! Это товарищу Бармалею и не нравилось. Народные
герои ему не нравились, на каком бы языке ни говорили. Хоть и на
тарабарском. Не нравились ему и народы. Ему нужен был сброд. Толпа
безродная. Рабы. И я, и товарищ Бармалей говорили на одном языке. Но
общего языка мы не находили. Странно, правда? А по мне так нисколечки.
Важно не только, на каком языке говорят, но и кто, и что говорит...
Тарабарский язык не виноват, если на нем товарищ Бармалей, толстяки и их
последыши да подголоски тарабарят. Если они все другие языки выжить из
обихода народов хотели. Да и теперь еще не прочь. Но они и на любом другом
языке заговорят, если это потребуется. Держите ухо востро! Не теряйте
бдительности! Не дайте себя на родном языке убаюкать! Ведь и на родном
языке лесть и ложь опасны. Я любил правду. Товарищ Бармалей - обман. Вот и
говорили-тарабарили, а друг-друга не понимали. Почему же из-за товарища
Бармалея да товарища Бабая, да толстяков, да деревянных солдат должен
страдать мой родной тарабарский язык? Он за них не в ответе. Как и за то,
что из него хотели сделать орудие гонения на все языки, все народы Страны
Дураков. И страдает он теперь понапрасну. Он тоже нуждаетсмя в защите и
понимании. Как искренний сторонник равноправия всех языков, буду просить о
справедливости и для своего, родного тарабарского языка. Явите милость, не
судите о нем по тем мерзавцам, которые из него пугало сделали!
И Петрушка повинно склонил свою растрепанную голову.
- Мы тебе верим, Петрушка! - закричали депутаты. - Твоей вины, как и
вины всех честных тарабарцев, в этом нет!
Петрушка трижды просил депутатов не пенять честным тарабарцам и
тарабарскому языку за то, что из них сделали царские да бармалеевские
правительства. Он подробно объяснил, что они в большинстве и сами-то не
были тарабарцами. Просто примазались к самому многочисленному народу,
пролезли в руководство и вертели им, как хотели, при помощи Призрака
Светлого Будущего да грубой силы деревянных солдат. А тарабарцы от этой
клюквы развесистой и сами уши развесили. Шли за ними в огонь и в воду. При
этом Петрушка особенно налегал на то, что так же подло можно использовать
и любой другой язык, чтобы одурачить простой народ. По мнению Петрушки, у
тарабарцев и в собственной стране дел невпроворот. Так что нечего им в
жизнь других народов вмешиваться, пока собственную не наладили. Да и
вообще каждый народ должен хозяйничать на своей земле сам. И не
передоверять этого ни министерским крысам, ни толстякам, ни соседям. И
только после заверений и уговоров совестливый Петрушка повел свою речь
дальше.
- Скажу по правде, все как есть, - повесил он свой длинный нос, - не
все тарабарцы так, как я, думают... Многие еще Бармалеевым духом дышат.
Других народов на дух не переносят. Поселяются ради легкой жизни на землях
других народов и требуют запрета на их права и языки. А чуть что -
деревянных солдат на подмогу кличут. А все почему? Да потому, что таких,
как я, истребляли. Вот их почти и не осталось. Но я сказочный герой. Мне
проще. Вспомнили меня, из тряпки ситцевой сделали - и снова я тут как тут
разговоры разговариваю. А кто попроще, тот испугался. И спасения ради в
бармалееву ложь уверовал. Духом его пропитался. Старшим надо всеми
народами себя возомнил. Забыл о равенстве, ради которого царя Гороха всем
миром сбрасывали, весь горох извели под корень... Братство попрал ради
мелкой выгоды... Много таких среди тарабарцев! Обесславили они свой народ.
И тем, что на своей земле не держатся и не обустраиваются, и тем, что в
чужих краях без уважения к хозяевам себя ведут: ничем не дорожат, все под
себя гребут, а других ни в грош не ставят. Вот что Бармалей да царь Горох
своей ложью с великим народом творили: все доброе в нем истребляли, лишь
дураков на развод оставляли. Чтобы дурак на дураке ездил и дураком
погонял. А о правде не догадался. Но многие среди тарабарцев тоже только
прикидывались дураками, чтобы понапрасну своей кровью пиявок товарища
Дуремара не кормить. Больше и больше их день ото дня становится. И хотят
они того же, что и все - своими собственными тарабарскими делами заняться,
в своем доме с толстяками да крысами бессчетными разобраться. Сложность в
одном. Если все народы под видом братства подневольными были, то тарабарцы
были не только подневольные, но и больше всех одураченные. Ведь они для
Бармалеев да Горохов старались. А сами думали, что это о них да об ихнем
языке так правители позаботились, что надо всеми народами главными
поставили. Вместо полицейского да надсмотрщика.
- Что вы несете! - заорали депутаты толстяков. - Ведь в зале дети!
Ведь все транслируется по тарелочкам с наливными яблочками!
- Пора председателю навести порядок! Применить силу! - командирскими
голосами перекрикивали толстяков деревянные солдаты.
- Так это же хорошо, что в зале дети! - хлопнул в ладоши Петрушка. -
Может, они послушают меня и умнее родителей вырастут. Дорогие мои земляки,
тарабарцы! Если вы косо смотрите на другие народы в их же собственном
краю, если вас коробят их языки в их же собственном доме - какие же вы им
братья? А если и вы, ребята, чувствуете то же самое, знайте: у вас в душе
поселился маленький Бармалейчик. И со временем он превратится в большого!
Топот и грохот прервали речь Петрушки - депутата от тряпичных кукол.
Это буянили деревянные солдаты. Они дубасили кулаками из железного дерева
в фанерные бушлаты, громыхали кованными сапогами, скрипели зубами так, что
искры сыпались и дым валил. В зале запахло военным переворотом. Для этого
не хватало только команды.
Может, она и прозвучала. Но поднялся такой гам, что ее не услышали.
Ивашка-дурачок долго звонил в трамвайный звонок, пока навел порядок. И
Петрушка сказал, что хотел, до конца.
- Было ли братство между нашими народами? - поставил он вопрос
ребром. - Убежден, было. Когда царя Гороха сбрасывали. Братьями были и те
сказочные герои всех народов, которые не хотели поддерживать Бармалея.
Вместе на Дуреморканале гибли да в огне. Я - один из них! Мы и теперь
братья, раз сообща поднялись против кривды за правду. И наши народы тоже -
все честные люди разных национальностей. Но что это за братство, если от
него никому счастья не было? Я отвечу. Наше братство - братство по
несчастью. Братства по счастью нам построить не удалось. И не удастся,
хоть как прошлое перестраивай, пока мы не разоблачим бармалейщины и не
осудим ее на все времена. Пока все народы не получат обещанной свободы.
Пока каждый из них не станет полным хозяином на своей земле. Пока
непрошенные гости не перестанут именем братства требовать у хозяина
отказаться от своего родного языка и навсегда забыть о своих правах в
собственном доме, на своей земле. Если тарабарский народ поймет это - он
вернет себе уважение народов. Он перестанет быть послушной игрушкой в
руках угнетателей - банды толстяков. И мы станем братьями по счастью.
Братскими станут и языки. На ошибках, говорят, учатся. У нас их было
столько, что нам впору стать мудрыми. Так вынесем же справедливое решение:
каждый народ - хозяин в своих пределах. И начнем с принятия закона о
родных государственных языках. Развеем ложь. И тогда, возможно, Страну
Дураков нарекут в Мире Сказок Страной Мудрецов...
- Нам такая петрушка не нужна! - свистели и орали депутаты от
толстяков.
- Ишь, какой! Клюква ему развесистая не нравится! - лютовали
деревянные бушлаты.
- Прикуси язык! Не сунь свой нос в языковый вопрос! Не то барбос
откусит нос! - пуще всех бушевал неукротимый депутатище Незнайка.
Его было слышно без микрофона. Незнайка завывал в ночной горшок из
дворца царя Гороха. Голос коротышки разносился из ночной посудины, словно
из подземелья.
Глава 9. Справедливость в опасности.
Среди сторонников Петрушки тоже поднялся ропот. Иванушка-дурачок
трезвонил беспрестанно в трамвайный звонок. Лишь депутат Пачкуля терпеливо
ждал своего часа. Судя по всему, он близился. Отмытая рука Пачкули
скрывалась под черной перчаткой. Ее ослепительная белизна должна была
оставить ярчайший след в темной истории Страны Дураков. Одним ее взмахом
Пачкуля отметал свое запятнанное прошлое, на которое так напирали его
противники по выборам, и обретал новое имя с новой судьбой. Когда он
станет Чистюлей и жертвой клеветников, никто не посмеет ему напомнить, что
слово "кандидат" в переводе означает "незапятнанный". И он навсегда
одурачит всех избирателей. И этим будет обязан вождю всех времен и народов
гениальному товарищу Бармалею. И никому больше...
А если по правде, то немножечко и себе. Самую малость! Не полагаясь
на случай и острое зрение депутатов, кое-что Пачкуля предпринял на свой
собственный страх и риск. После помывки, завитой и надушенный, он явился
прямиком к крашеному Лису Миките. Тот всегда держал нос по ветру и первым
узнавал, в какое время и в какой цвет необходимо перекраситься. Раньше
пламенно красный, Лис Микита какое-то время ходил барвинково-голубым, а
теперь прибавил к этому цвету еще и желтый. "Защитная окраска! -
порекомендовал он. - Но все зависит, в каком регионе вы собираетесь
спасать свою шкуру". Он продемонстрировал запасы и других ходовых
красителей. Но Пачкуля проследовал к бочке со светящейся бело-зеленоватой
краской и окунул в нее по локоть обе руки. На тот случай, если с другой до
голосования что-то случится. То-то будут светиться! Даже слепые кроты
увидят!
Вокруг кипели страсти. Но Пачкуля был спокоен. Он был уверен в
успехе. Потому что если даже враги оторвут ему одну руку, он все равно
проголосует другой. Тоже предусмотрительно замаскированной черной
перчаткой.
Пачкуля чувствовал, что становится опытным, предусмотрительным
политиком. Лиса Микиту, который знал о его проделке, он решил после своего
торжества расстрелять и пустить на мыло. А его шкуру подарить гражданке
Шапокляк. И одним выстрелом убить двух зайцев. Опасного свидетеля -
