языки. А с ними заодно изжили и культуру земледелия, и секреты
хозяйствования на африканских землях. И земля, которую кое-где африканцы
разучились обрабатывать по-старинке, отказалась кормить население так, как
раньше. Бесценный опыт был утрачен вместе с языками, на которых
существовал и передавался. Теперь продукты в эти страны нужно завозить...
Как видим, связь между словом и едой существует!
Едва Знайка успел выговорить последнее слово, как микрофон у него из
рук выхватил Незнайка.
- Чепуха какая-то на постном масле получается! - заорал он. -
По-вашему, если я захочу пожить среди бульбожеров, то по-бульбожерски
должен говорит? А если среди хапоедов, то по-хапоедски?!
- Разумеется! - подскочили к нему два вихрастых натоптыша - депутаты
от бульбожеров и хапоедов. - Если в гости пожалуешь - то общий язык
найдется. Милости просим! А если надолго жить - учи язык обязательно.
- Не знаю я ваших языков! И знать не хочу! - показал им Незнайка свой
депутатский язык. - Говорите сами на моем языке. А то какое же это
братство народов? А если вы против братства и будете меня заставлять на
своем языке долдонить, я позову на защиту деревянных солдат. Уж тогда не
обрадуетесь! Они вам мало того, что все уши пообъедают, так еще и в каждом
доме деревянных солдатиков настрогают полну горницу. С такими деревянными
кудряшками. Уж вы и поплачете тогда. Да поздно будет! Слезами горю не
поможешь. Депутат Незнайка слезам не верит!
Пока Незнайка хулиганил у микрофона, путь на трибуну грудью в
фанерном бушлате прокладывал себе в очереди депутатов деревянный солдат.
- Елки зеленые! - начал он. - В какое же положение вы ставите
деревянных солдат? Вы об этом подумали? Что-то в последнее время
участились нападки на армию - любимое детище Страны Дураков. Как только
требуется древесина для новых солдат, то и дело слышишь: мол, пускай наши
дубы и буки, клены и ясени на родной земле послужат. Там от ветра защитят,
там от оврагов, там воде глубоко в землю уйти не дадут... Спору нет - и
это надо делать. Но почему каждый о себе печется прежде, чем об армии?
Нет, это надо искоренять решительным образом! Ведь армия - защитница
братства народов. Только на ней это братство и держится. А то некоторые
взяли за моду так рассуждать: пусть, мол, крепкие деревья и леса послужат
на своей земле, там, где их корни. Но у нашей армии нет корней! Она, как
перекатиполе, по всей стране мотается и защищает братство от разных
коренных народов! Если я даже что-то не то говорю, то вы меня понимаете.
Армия освобождает древесину от всяких корней. И поэтому мне кажется, что
нам необходимо решительно бороться с любыми интересами коренного
населения... В том числе - и с коренными языками. Как ненужными для армии.
Зал загудел. Деревянного солдата попросили покинуть трибуну. Но если
бы на него даже двинулись танки, деревянный солдат все равно трибуны не
покинул бы. Он занял ее, как огневую позицию. И решил удерживать до
победы.
- Интересы армии и народа всегда совпадали, - рявкал он. - Что было
нужно армии, то было нужно и народу. Армии не нужны национальные языки.
Армия деревянных солдат - армия-освободительница. Она от языков народы
освободила. Значит, не нужны они и народам. А тут я слышу какие-то
вражеские голоса. Вместо закона о языках предлагаю принять другой закон:
превратить всю страну в армию и гонять с места на место, пока все народы и
земли не перемешаются. Пока все не поймут: родина там, где армия. И такую
родину мы дружно будем защищать от любого коренного населения. Мы его с
корнями выдернем. А заодно решим и языковую проблему.
Время на выступления истекло. Председатель дал звонок.
- Вы просите дополнительное время? - спросил Иванушка.
- Еще чего! - изумился деревянный солдат. - Армия ничего не просит.
Армия требует и берет... Ладно, не нравится вам мой фанерный бушлат, так
подумайте о детях - сыновьях и дочерях полков. Сколько они слез прольют,
когда засядут зубрить эти ненужные никому языки! А разве справедлив закон,
который держится на детских слезах - чистых, как березовый сок? Нет! Наша
армия - против несправедливости. А если кому-то хочется говорить на родном
языке - пожалуйста! Но только так, чтобы никто не слышал. Шепотом, а лучше
про себя.
Рокот и звонки председателя все же согнали деревянного солдата с
трибуны.
Микрофон в зале включили для реплики Айболиту.
- Я доктор, - сказал он, - и мое дело исцелять...
- Не доктор, а ветеринар! - закричал Незнайка. - И не исцелять, а
делать привики от бешенства...
- Доктор и ветеринар, - согласился Айболит, - а также детский врач. Я
далек от вопросов языка. Но как детский врач...
- Как ветеринар! - снова заорал Незнайка.
- Как детский врач я считаю, что изучение национальных языков и
вопросы защиты детства медицински не связаны. Как детский врач я не смогу
освободить от изучения этих языков сынов и дочек полков, поскольку тогда
мне пришлось бы освобождать их то от тарабарского, то от математики.
Именно дети легко учат языки. И чем раньше - тем лучше. Поэтому их надо
обучать, а не освобождать. Предлагать освободить их от изучения языков
коренной национальности может только тот, у кого чурбан вместо головы. В
защите нуждаются не дети полков. А национальные языки.
- Почему ветеринар говорит о детях?! - возмущался депутат Незнайка. -
По какому праву? И вообще: мы же не язык животных обсуждаем!
Но его уже никто не слушал.
На этом первый день работы депутатов закончился.
Глава 8. Споры подолжаются.
Слово для выступления имеет депутат от сказок неманского края человек
по имени Джюгас! - объявил председатель.
- Долго я молчал, - начал он, - накипело на сердце. Скажу, что думаю.
При царе Горохе худо жилось. Вот все народы против него и восстали. Из
последней денежки сковал я у кузнеца-великана серебряную пулю и пошел
воевать с неправдой. Многих богачей та пуля догнала и ко мне назад
вернулась. Мечтал я жить в стране, где ни господ надо мной не будет, ни
начальников. "Что ни посею, - грезилось мне, - для себя посею, что ни
сожну - все в свои амбары свезу, что ни намолочу - все в свои закрома
ссыплю. Свой хлеб себе же на стол и поставлю!" Так мечтали все в неманском
крае да и в других землях тоже. Сослужила серебряная пуля добрую службу и
пропала. А я и не горюю: зачем она, если мир наступил? Вроде сбылась моя
мечта. И работаю с песней, и детей ращу без думы тяжелой. Ни перед кем
спину не гну! Да недолгим было мое счастье. Вместо царя Гороха стал
править товарищ Бармалей. Прислал в наш край своих деревянных солдат. "Мы
вас не звали", - говорим. "А мы сами явились, не запылились, - отвечают
деревянные солдаты. - Любите нас и жалуйте. Мы пришли все народы в одну
семью объединить!" А следом за ними и толстяки прибыли. Нам в начальники.
Приблудился толстяк-проныра, пузатый задира и ко мне. Видит, поднимаю
целину. Винтовкой поиграл, хлыстиком помахал и молвит: "Товарищ Джюгас!
Хватит в одиночку хозяйничать! Отныне я твой начальник. Будешь все, как я
велю, делать. Отдай свою лошадь! Не то в интересах государства и братства
народов я тебя самого оседлаю и на тебе верхом поеду!" Отдал я лошадь. А
что делать? Только никак не припомню, чтобы этого толстяка в товарищи
брал. А он и говорит: "Меня товарищ Бармалей к тебе товарищем назначил!
Для твоей же собственной пользы". Ну, думаю, какая-то ошибка вышла. Выгнал
корову в луг. А толстяк-проныра, пузатый задира тут как тут. Ус колючий, с
папиросой вонючей. И командует: "Товарищ Джюгас, я твой начальник! Отдай
корову! Не отдашь - в лагерную пыль сотру, так далеко пошлю, что отсюда не
видно! И все в интересах государства и братства народов". Пошел в хлев
свинью резать. А толстяк деревянных солдат привел. И говорит: "Товарищ
Джюгас! Разве ты не знаешь, что с этих пор свинину одни начальники есть
будут? Отдавай! Не то в интересах государства и братства народов на первом
же суку, как колбаску, на веревочке повешу!" Все отобрал у меня
толстяк-проныра, толстый задира. А я думаю: в интересах какого государства
мужика вешать? В интересах какого народа? На весь неманский край такое
горе свалилось. Людей и взнуздывали, и ссылали, только их и видели. А
послушать толстяка-проныру, пузатого задиру, так лучшей жизни и не
пожелаешь. Сам товарищ Бармалей по всей Стране Дураков объявил: "Жить
стало лучше, жить стало веселй". Живу - ни коня, ни семян, с семьей с
голоду пухну. Не до смеха. А толстяк-проныра, пузатый задира, ни свет ни
заря в дом ломится - на работу гонит."Товарищ Джюгас! - кричит. - Я твой
начальник. В интересах государства и братства народов приказываю, чтобы
пашня была унавожена, вспахана, взборонена и засеяна. Мигом! Такова воля
самого товарища Бармалея!" А на дворе - стужа лютая. Потерял я терпение.
"Погоди, - говорю, - товарищ брюхо, свиное ухо. Воробьиным навозом пашню
удобрю, кошку запрягу - вспашу-взбороню, вшей с твоего затылка соберу и
засею!" "Товарищ Джюгас! - завизжал толстый проныра. - За такие слова я
запрещаю в интересах государства и братства народов говорить тебе на
родном языке!" Плюнул я ему в рожу - и в лес. Много нас таких туда бежало.
Да кузнец-великан уже сгинул. Одолели его числом деревянные солдаты.
Некому стало новую серебряную полю сковать. Вернулся как-то ночью - ни
жены, ни детей. Выполнил угрозу толстый проныра! Угнал их туда, откуда не
возвращаются. А избу мою спалил. Собрал я головешки в узелок и пошел
правду искать. Всюду про свою беду рассказывал. А еще более толстые
начальники говорили: "Товарищ Джюгас, это сделано в интересах государства
и братства народов". И звали деревянных солдат.
Решил я поглядеть на это государство. Узнать, какой народ от моего
горя счастливее стал, кому такое братство по душе. Везде люди мучились.
Всюду меня понимали. Все говорили, что такое братство толстые проныры,
пузатые задиры выдумали для того, чтобы дураков братством манить, а все
добро в Шлараффию увозить. И только в Тарабарии слушать меня не хотели.
Обобрали толстяки тарабарцев до нитки. Один родной язык им оставили. Тем и
одурачили. "Раз тарабарское правительство на нашем языке тарабарит, а не
на языках других братьев, значит, оно за нас, - решили местные дураки. -
Тогда и мы за них. И против всех остальных народов-братьев. А кто
по-своему говорит - тот нам враг. И кто против толстяков - тот тоже"...
Так толстяки за тарабарцев спрятались. Окружили свою Шлараффию заборами
глухими. Ни одной щелочки в них не оставили. Чтобы не видно было, как они
на лодочках по молочным рекам с кисельными берегами катаются. Птица через
те заборы и то не перелетит, такие они высокие. Это чтобы гор хлеба, масла
и колбас голодные да нищие не увидели. Живут толстяки припеваючи. Жиреют.
А деревянные солдаты их стерегут. От кого? От нас с вами. А уже потом и от
заморских злодеев. Понял я, кто мою лошадь, свинью и корову слопал. Не
тарабарцы - толстяки! Понял я, в интересах какого государства семью мою
загубили. В интересах толстяков. А теперь они и с народом моим решили
расправиться - языка лишить. А братством - прикрыться. Толстяки да
деревянные солдаты говорят, что это по-братски. Но в неманском крае больше
этим сказкам не верят! Разве это по-братски? Да, я за братство. Но за
такое, которое поможет нам сообща от толстяков с их деревянной армией
защититься и снова жить свободно и честно. Знаю: наш Верховный Совет не
сможет за это проголосовать. Ведь избирают в него по едокам. И большинство
