Стивен КИНГ
ТРУП
1
Наверное, в жизни каждого из нас есть что-то такое, что для нас имеет
первостепенное значение, о чем просто необходимо поведать миру, вот
только, пытаясь сделать это, мы сталкиваемся с неожиданным препятствием:
то, что нам кажется важнее всего на свете, немедленно теряет свой высокий
смысл и, облеченное в форму слов, становится каким-то мелким, будничным.
Но дело ведь не только в этом, правда? Хуже всего то, что мы окружены
глухой стеной непонимания, точнее, нежелания понять. Приоткрывая потайные
уголки своей души, мы рискуем стать объектом всеобщих насмешек и, как уже
не раз бывало, наше откровение будет гласом вопиющего в пустыне.
Понимание, желание понять - вот в чем нуждается рассказчик.
Мне только что исполнилось двенадцать, когда впервые в жизни я увидал
покойника. Это было давно, а 1960 году, хоть иногда мне кажется, что с тех
пор прошло совсем немного времени, особенно когда я вижу по ночам, как
крупный град бьет прямо по его открытым, безжизненным глазам.
2
Возле громадного старого вяза, нависавшего над пустырем в Касл-роке,
мы оборудовали что-то вроде ребячьего клуба. Теперь ни пустыри, ни вяза
уже нет - там обосновалась транспортная фирма. Что поделаешь, железная
поступь прогресса... У клуба не было названия, а располагался он в
сооруженной нами же хибарке, где мы - пять или шесть местных парней -
собирались перекинуться в картишки. Вокруг нас ошивалась мелюзга. Время от
времени - когда требовалось побольше игроков - мы дозволяли кому-нибудь из
малышей присоединиться к нам. Играли мы, как правило, в "блекджек", а
ставки редко доходили до пяти центов. И тем не менее, выигрыши достигали,
по нашим понятиям, солидных сумм, в особенности если пойти ва-банк, но это
мог себе позволить один лишь сумасшедший Тедди.
Стены нашей хижины мы сделали из старых досок, собранных на свалке
строительной фирмы Макки, на Карбайн-роуд, а многочисленные щели заткнули
туалетной бумагой. Крыша была из целого, хоть и проржавевшего листа жести,
который мы сперли на другой свалке. Отлично помню, как мы волокли этот
лист, трясясь от страха: у сторожа свалки была собака - настоящее
чудовище, которое, по слухам, пожирало детей. Там же мы добыли и
металлическую сетку от мух, служившую нам дверью. Мух-то она внутрь не
пропускала, но и свет тоже - такая была ржавая, - поэтому в хибаре всегда
царил полумрак.
Помимо картишек мы в нашем "клубе" тайком покуривали и рассматривали
картинки с девочками. У нас там было с полдюжины служивших пепельницами
жестянок с рекламой "Кэмела", два или три десятка потрепанных карточных
колод (их Тедди свистнул у своего дядюшки, хозяина писчебумажного
магазина, когда же дядюшка однажды поинтересовался, какими картами мы
пользуемся, Тедди ответил, что наша любимая игра - морской бой и ни о
каких картах мы и слыхом не слыхивали), набор пластмассовых жетонов для
покера, а также весьма древняя подшивка журнала "Мастер Детектив", который
мы иногда перелистывали, когда заняться больше было нечем. Под полом мы
вырыли потайной погреб, куда и прятали все эти сокровища в тех редких
случаях, когда одному из наших "предков" вдруг приходило в голову
проверить, действительно ли мы такие паиньки, какими дома кажемся.
Находиться внутри хижины во время дождя было все равно, что забраться в
большой африканский тамтам как раз в разгар ритуальных плясок, вот только
дождя в то лето не было и в помине.
Газеты писали, что такого жаркого и сухого лета не было с 1907 года.
В пятницу, накануне последних выходных перед Днем труда [первый
понедельник сентября] и началом нового учебного года, немилосердно палящее
солнце, казалось, собралось испепелить остатки жухлой травы в придорожных
канавах - поля и сады были сожжены уже давно. Обычно изобильный в это
время года рынок Касл-рока опустел: торговать было нечем, разве что вином
из одуванчиков.
В то утро мы с Тедди и Крисом засели за карты в довольно мрачноватом
настроении, "предвкушая" начало занятий в школе. Чтобы хоть как-то
развеселить друг друга, мы, как обычно, вспомнили пару анекдотов про
коммивояжеров и французов. Ну, например, вот этот: "Если ты, придя домой,
обнаруживаешь, что твое мусорное ведро вдруг опустело, а собака
забеременела, значит, к тебе в гости заходил француз". Почему-то Тедди
всегда обижался, услышав эту байку, хоть был он вовсе не французом, а
поляком.
Вяз отбрасывал густую тень, но мы все равно скинули рубашки, чтобы не
провоняли потом. Играли мы в скат по три цента - глупейшую игру, которую
только можно выдумать, - но мозги в этом пекле расплавились настолько, что
малейшее умственное напряжение давалось с превеликим трудом. Вообще где-то
с середины августа наша некогда мощная "команда" стала постепенно
распадаться, и все из-за жары.
Ну и невезуха - сплошные пики... Начал я с тринадцати, затем пришло
еще восемь, и на этом все кончилось. А Крис, похоже, хочет вскрыться. Ну
же, последняя взятка... и снова - ноль!
- Двадцать девять, - объявил Крыс, выкладывая свои бубны.
- Двадцать два, - разочарованно отозвался Тедди.
- А у меня дерьмо собачье, - швырнул я карты на стол "рубашкой"
вверх.
- Горди пролетел, дружище Горди снова пролетел, - хихикнул Тедди так,
как только он, Тедди Душан, мог хихикать: словно водил ржавым гвоздем
взад-вперед по стеклу.
Как и всем нам, Тедди шел тринадцатый год, но очки с толстыми
стеклами делали его старше, к тому же он пользовался слуховым аппаратом.
Мальчишки, несомненно, потешались бы над ним из-за очков, однако слуховой
аппарат - кнопка телесного цвета, торчавшая из уха Тедди, да еще с
батарейкой в кармане рубашки - был предметом всеобщей зависти и восторга.
Но даже с этими приспособлениями видел и слышал Тедди плохо. В
бейсбол он мог играть лишь в глубокой защите, гораздо дальше Криса на
левом поле и Билли Грира на правом, а если кто-то из соперников и
умудрялся послать мяч так далеко, то Тедди только провожал его недоуменным
взглядом. Изредка мяч попадал ему прямо в лоб, а однажды после такого
удара он, закатив глаза, отключился минут на пять, перепугав меня до
полусмерти. Затем он все-таки очухался, поднялся и, разбрызгивая кровавые
сопли, принялся доказывать, что удар был нанесен не по правилам. На лбу у
него мгновенно выросла громадная шишка, сиявшая всеми цветами радуги.
Зрение у него было плохим от рождения, со слухом же дело обстояло
иначе. Тедди первым в Касл-роке отпустил волосы "под битлз", когда
последним писком моды был "полубокс", а о "битлах" Америка услышала лишь
года четыре спустя. Сделал он это по необходимости: уши у Тедди стали
походить на два бесформенных куска расплавленного воска.
Благодарить за это Тедди должен своего папашу. Мальчишке было восемь
лет, когда он, к собственному ужасу, расколотил любимую отцовскую тарелку.
Мать Тедди в то время работала на обувной фабрике в соседнем городке под
названием Южный Париж. Когда она вернулась домой, все уже было кончено.
Папаша выволок упиравшегося мальчика на кухню, прижал его ухом к
раскаленной заслонке большой дровяной печки, подержал его так секунд
десять, после чего, ухватив его за волосы и повернув голову, проделал то
же самое и со вторым ухом. Затем он вызвал скорую помощь, достал из чулана
старую винтовку и, положив ее на колени, уселся смотреть дневной выпуск
новостей. Соседка, миссис Барроуз, заслышав вопли Тедди, заглянула узнать,
не случилось ли чего с мальчиком, и тут же пулей вылетела вон: папаша
Тедди навел на нее винтовку. Но позвонить в полицию она, конечно, не
преминула. Приехала машина скорой помощи. Мистер Душан впустил санитаров,
а сам с винтовкой встал на страже на крыльце, наблюдая, как изувеченного
мальчика грузят на носилках в машину.
Санитарам он пожаловался, что, несмотря на заверения военных властей,
в районе все еще полным-полно немецких снайперов, поэтому необходимо
держать ухо востро. Те многозначительно переглянулись, и один из них
спросил, сможет ли рядовой Душан продержаться до подхода подкрепления,
поскольку раненого ребенка необходимо срочно доставить в госпиталь. Отец
Тедди пообещал держаться до последнего, отдал честь, санитары ответили тем
же, и скорая помощь умчалась, а через пару минут явилось "подкрепление" -
патрульная машина полиции штата.
Чудить Норман Душан начал еще за год до этого происшествия -
постреливал в соседских кошек, поджигал ящики с почтой - и, после
недолгого разбирательства, его наконец водворили в психушку. Несмотря ни
на что, Тедди гордился своим папашей, ветераном войны и участником высадки
союзных войск в Нормандии. Они с матерью навещали старика регулярно, раз в
неделю.
По правде говоря, Тедди и сам был с приветом, но все его заскоки
странным образом сходили ему с рук. Ну, например, он обожал перебегать
196-ю автостраду в каких-то сантиметрах от мчавшихся с бешеной скоростью
трейлеров. Одному богу известно, скольких водителей он довел таким образом
до инфаркта. Вихрь, поднятый чуть не сбившим его грузовиком, трепал его
длинные волосы, а он безумно хохотал, стоя на обочине и поджидая очередную
жертву. Не забудьте при этом, что зрение у Тедди было из рук вон, несмотря
на очки-бинокли. И дураку ясно, чем бы рано или поздно кончилось такое
развлечение. В общем, парень был самым натуральным психом, а если его еще
и подначить - тогда держись!
- Гы-ы-ы! - продолжал веселиться Тедди. - Горди продулся!
- Замолкни! - цыкнул я на него и принялся листать "Мастер Детектив".
Я только взялся за рассказ "Красавчик Эд пришил меня в застрявшем
лифте", как Тедди громогласно объявил:
- Вскрываюсь!
- Задница четырехглазая! - выдохнул с досады Крис.
- Фигню несешь, - проговорил Тедди с мрачноватой убежденностью. - У
задницы только один глаз...
Мы с Крисом грохнули. Тедди в изумлении уставился на нас, недоумевая,
что это нас так развеселило. Это тоже было для него весьма характерно:
ляпнет что-нибудь эдакое, вроде "у задницы только один глаз", и не знаешь,
шутит ли он, или же на полном серьезе. Сам же при этом хмурится на
хохочущих, как бы вопрошая: "О Боже, ну какого еще черта?!"
У Тедди была на этот раз чистая "тридцатка" - трефовые валет, дама и
король, тогда как Крис с шестнадцатью и в самом деле оказался в заднице.
Тедди со своей обычной неуклюжестью принялся тасовать колоду, когда
раздался громкий стук в дверь.
- Кто там? - крикнул Крис.
- Это я, Верн!
Голос казался возбужденным и запыхавшимся. Я отодвинул засов и
впустил Верна Тессио, одного из старейших членов нашего "клуба". Вид его
говорил о том, что произошло нечто из ряда вон: рубашку можно было
выжимать, пот градом катился по физиономии, а всегда прилизанные - на
манер "звезды" рок-н-ролла Бобби Райделла - волосы стояли дыбом.
- Ну и дела, парни! - выдохнул он. - Нет, вы только послушайте...
- Да что случилось-то? - проговорил я.
- Подожди, дай отдышаться. От самого ведь дома бегом бежал...
- Ты бежал от самого дома? - недоверчиво переспросил Крис. - Вот
псих! - До дома Верна, вниз по Главной улице, было никак не меньше пары
миль. - Да ведь там, снаружи, градусов девяносто! [по Фаренгейту]
- Ничего, дело того стоит... Я вам, мужики, сейчас такое расскажу -
ушам своим не поверите. Вот, ей-богу, не вру!
Он даже шлепнул себя по потному лбу в доказательство, что и в самом
