Мы еще немного посидели под деревом, болтая о всякой всячине, вроде
того, кто станет в этом сезоне чемпионом (при этом сошлись во мнении, что,
конечно, "Янки" - ведь за них теперь играли Мэнтл с Мэрисом), какая тачка
лучше всех (конечно, "тандерберд" 1955 года, хоть Тедди и утверждал
упрямо, что "корвет" 1958 года даст "тандерберду" сто очков вперед), кто
не из нашей команды самый крутой парень в Касл-роке (все согласились, что
это Джейми Гэллант, потому что он кое-что показал миссис Юинг, а когда та
принялась на него орать, спокойно - руки в карманах - вышел из класса),
что было по "ящику" достойного внимания (безусловно, "Неприкасаемые" и
"Питер Ганн" - оба фильма с Робертом Стэком, Эллиотом Нессом, а также
Крейгом Стивенсом в роли Ганна). Ну и тому подобное...
Тень от ясеня становилась все длиннее. Первым это заметил Тедди и
поинтересовался у меня, который час. С удивлением я увидел, что уже
четверть третьего.
- Кому-то нужно отправляться за едой, - сказал Верн. - Свалка
открывается в четыре, а мне бы не хотелось повстречаться с Чоппером и
Майло.
С этим согласился даже Тедди. На старого, тощего Майло ему было,
конечно, наплевать, но вот при одном упоминании Чоппера у любого пацана из
Касл-рока душа уходила в пятки.
- Ну, хорошо, - сказал я. - Держите по монете.
Четыре монетки блеснули на солнце, прежде чем упасть каждому на
ладонь. Два орла и две решки... Мы опять подбросили монеты - на сей раз
все четыре выпали решкой.
- О Господи, вот это уже погано, - выдохнул Верн.
Что погано, мы и без него знали: четыре решки, иначе говоря "луна",
предвещали что-то крайне неприятное. Какое-то несчастье.
- Бросьте, это ровным счетом ничего не значит, - заявил Крис. -
Давайте еще раз.
- Нет, дружище, - с убежденностью заговорил Верн, - "луна" означает,
что худо дело. Помните историю с Клинтом Брейкеном и его приятелями? Билли
рассказал мне, что, прежде чем сесть в тачку, они кинули монетки - кто
побежит за пивом, - и выпала как раз "луна". И что от них осталось? Все
четверо всмятку! Нет, мужики, ей-Богу, мне это не нравится.
- Да кто поверит в эту чепуху? - нетерпеливо заворчал Тедди. - Все
это байки, Верн, для маленьких детей. Давай, кидай монетку.
Верн, с очевидной неохотой, кинул монету, а за ним и остальные. На
этот раз им, всем троим, выпала решка, а на моем пятаке сиял профиль
Томаса Джефферсона. Внезапно мне стало по-настоящему страшно: как будто
сама судьба предвещала нам несчастье уже вторично. Или, по крайней мере,
им троим. На память вдруг пришли слова Криса: "В руке остается лишь клок
его волос, а Тедди с воплем падает и падает... Кошмар, правда?"
Три решки, один орел...
Раздался безумный хохот Тедди, и тут же ощущение страха у меня
прошло. Тедди со смехом указывал на меня пальцем. В ответ я
продемонстрировал ему фигу.
- Чего ты ржешь, как сивый мерин после случки?
- Гы-ы-ы, Горди... - надрывался Тедди, - давай, чеши-ка за едой,
засранец скребанный...
Я и не возражал: после такого отдыха пройтись до магазинчика
"Флорида" мне казалось плевым делом.
- Это тебя так матушка твоя зовет? - поддел я Тедди.
- Гы-ы-ы, - не унимался он, - Лашансу явно не везет в азартных
играх...
- Давай, Горди, - сказал Крис. - Мы будем тебя ждать у железки.
- Не вздумайте меня бросить, - предупредил их я.
Теперь уж засмеялся Верн:
- Куда ж мы без тебя, Горди? Да еще на пустой желудок...
- Вот с этого и начинал бы.
Я снова показал кукиш, на этот раз не только Тедди, и, повернувшись,
отправился в путь. Они все еще ржали мне вслед. Теперь, вспоминая
прожитое, я вижу, что лучших друзей, чем тогда, когда мне было всего
двенадцать, я больше уже в своей жизни не встречал. Интересно, только ли
со мной так получилось?
12
Недаром говорят: "на вкус, на цвет товарища нет", и слово "лето",
понятное дело, вызовет у вас совершенно иные ассоциации, нежели у меня.
Услыхав его, я непременно вспоминаю себя бегущим в кедах по
девяностоградусной жаре к магазинчику "Флорида", позвякивая мелочью в
кармане. Еще при этом слове в памяти моей встает железнодорожная колея,
уходящая вдаль, к горизонту, сверкающие на солнце рельсы, такие
ослепительные, что я продолжаю видеть их и при зажмуренных глазах, только
тогда они меняют цвет, становясь из белых голубыми.
Помимо нашей экспедиции к реке на поиски тела несчастного Рея
Брауэра, воспоминание о лете 1960 года будит у меня и ряд других
ассоциаций. Так, в голове почему-то непременно возникают одни и те же
мелочи: "Неслышно приблизься ко мне" в исполнении "Флитвудз", "Дорогая
Сузи" Робина Люка и "Бегом к дому" Литл Энтони. Были ли именно эти песенки
суперхитами сезона? И да, и нет, хотя, скорее всего, были. Долгими
багряными вечерами того лета их крутили по радио ежедневно по несколько
раз, вперемежку с бейсбольными репортажами. Бейсбол стал тогда частью моей
жизни. Я тогда внезапно осознал, что бейсбольные "звезды", по крайней мере
некоторые из них, в чем-то мне очень близки. Произошло это после появления
на первых страницах газет сообщения об автокатастрофе, в которую попал
знаменитый Рой Кампанелла: он не погиб, однако навсегда остался
прикованным к креслу-каталке. Такое же ощущение посетило меня вновь совсем
недавно, когда, садясь за пишущую машинку, я услыхал по радио о гибели
Тармена Мансона при неудачной посадке самолета.
Еще тем летом мы довольно часто бегали в кино (того старенького
кинотеатра под названием "Жемчужина" теперь в Касл-роке уже нет). Больше
всего я любил смотреть научно-фантастические картины, вроде "Гога" с
Ричардом Иганом в главной роли, вестерны с Эди Мэрфи (Тедди прямо-таки
боготворил Эди Мэрфи и по меньшей мере трижды пересмотрел все фильмы с его
участием), а также ленты про войну, особенно с Джоном Уэйном. Ну и,
конечно, у нас были разнообразные игры: те же карты, бейсбол,
"расшибалочка" на деньги - обычные мальчишеские забавы. Все это было,
однако теперь, когда я, тупо уставясь на клавиатуру машинки, вспоминаю то
безумно жаркое лето, перед глазами встает лишь одна картина: потный Гордон
Лашанс в кроссовках и джинсах, бегущий, звеня мелочью, по пыльной дороге к
магазинчику "Флорида)".
Хозяин магазина по имени Джордж Дассет сложил в пакет три фунта
гамбургеров, четыре бутылки "кока-коли" и открывалку за два цента. Это был
громадных размеров мужчина с накачанным пивом брюхом, выпиравшим из-под
белой футболки на манер надутого ветром паруса. Как только я появился в
его заведении, он, посасывая зубочистку и опершись толстыми, как
сардельки, пальцами о прилавок, принялся наблюдать, не сопру ли я чего, и
заговорил лишь когда стал взвешивать гамбургеры:
- А я, кажется, знаю тебя, парень. Ты - брат Денни Лашанса, так?
При этих словах зубочистка перекочевала из одного уголка его рта в
другой. Он, пыхтя, достал из-под прилавка бутылку содовой и открыл ее.
- Совершенно верно, сэр, вот только Денни...
- Я знаю. Печальная история, малыш. Как говорится в Библии, "и в
расцвете лет помни, человек, что ты смертен". Вот так, малыш... Знаешь, у
меня брат погиб в Корее. Тебе когда-нибудь говорили, как ты похож на
Денни? Да-да, ну, просто копия брата...
- Да, сэр, говорили, - соврал я.
- Я ведь отлично помню, каким он классным был полузащитником. Вот это
игрок, Бог ты мой! Ты тогда был слишком мал и вряд-ли что-то запомнил...
Он уставился поверх меня куда-то в пространство, словно перед его
глазами возникло вдруг видение моего брата.
- Ну, почему же? Прекрасно помню. Эй, мистер Дассет...
- Что, малыш?
От нахлынувших воспоминаний глаза его затуманились, а зубочистка
слегка вздрагивала во рту.
- Снимите руку с весов.
- Что-что? - В легком недоумении он уставился на тарелку весов, где,
рядом с гамбургерами, покоились его пальцы-сардельки. - Ах, да... Извини,
задумался о твоем брате, упокой, Господи, душу его. - Он убрал ладонь с
весов, и стрелка тут же прыгнула вниз на добрых шесть унций. Пришлось-таки
ему доложить еще гамбургеров. - Ну, хорошо, держи, - сказал он, протягивая
мне пакет. - Посмотрим, что тут у нас получилось... Три фунта гамбургеров
- доллар и сорок четыре цента, рулет - двадцать семь, четыре воды - сорок,
плюс открывалка за два цента. Итого... Он пощелкал костяшками счетов, -
два двадцать девять.
- Тринадцать, - возразил я.
Нахмурившись, он медленно поднял на меня глаза:
- Что ты сказал?
- Два тринадцать. Вы неправильно посчитали.
- Ты что, малыш...
- Вы неправильно считаете, - повторил я. - Сначала вы собирались меня
обвесить, мистер Дассет, а теперь хотите обсчитать? У меня была мысль
оставить вам несколько центов чаевых, однако, теперь я, наверное, от этого
воздержусь.
Я выложил перед ним ровно два доллара и тринадцать центов мелочью. Он
хмуро посмотрел на деньги, затем на меня. Лоб его пересекли глубокие
морщины.
- Да ты в своем уме, молокосос?! - В тоне его звучала неприкрытая
угроза. - Считаешь себя чересчур умным, да?
- Не чересчур, сэр, а в самый раз. И я вам не молокосос. Что бы
сказала, интересно, ваша собственная мамочка, узнай она, что ее сыночек
обсчитывает, как вы говорите, малышей?
Он чуть ли не в лицо швырнул мне пакет. Бутылки с "кокой" сердито
зазвенели. Физиономия его побагровела, и он заорал:
- Вон из моего магазина, молокосос! Смотрите, какой умник нашелся!
Сукин ты сын, не вздумай появиться у меня еще раз - вышвырну к чертовой
матери, так и знай!
- Успокойтесь, не появлюсь, - парировал я, направляясь к двери. Жара
за ней стояла несусветная. Солнце, хоть и давно перевалило полуденную
отметку, продолжало палить нещадно. - И непременно прослежу за тем, чтобы
ни один из моих друзей - а их у меня где-то с полсотни - никогда не сунул
нос в вашу парашу.
- Ублюдок! - завопил Джордж Дассет. - Брат твой не был таким!
- Да пошел ты...
Указав точный адрес, я выскочил на улицу. Дверь за мной с пушечным
выстрелом захлопнулась. Вдогонку я услышал:
- Ну, погоди, гаденыш, как только я тебя еще увижу, к чертовой матери
башку оторву!
Не переставая хохотать, хоть, честно говоря, сердце у меня и
колотилось, я добежал до ближайшего пригорка и только тогда перешел на
шаг, поминутно оборачиваясь: черт его знает, вдруг он погнался за мной на
машине, или еще что...
Он, однако, не стал гнаться, и очень скоро я добрался до ворот
свалки. Сунув пакет за пазуху, я перелез через ограду, спрыгнул на другой
стороне, и тут увидел то, что мне уж совершенно не понравилось: возле
лачуги Майло Прессмана стоял его потрепанный "бьюик" 1956 года. Значит,
Майло уже явился на работу, и если меня угораздит напороться на него,
тогда пиши пропало. Пока что ни его, ни вселяющего ужас Чоппера нигде не
было видно, к тому же конура монстра располагалась в дальнем конце свалки,
и тем не менее я уже пожалел, что перелез через ограду - ведь мог же
обойти свалку стороной. Как бы то ни было, лезть обратно теперь еще
опаснее: Майло может запросто меня заметить и спустить свое чудовище с
цепи.
В голове у меня слегка помутилось от страха. Стараясь выглядеть как
можно невиннее - будто свалка и есть мой дом родной, - я не торопясь
направился к той части изгороди, за которой виднелись железнодорожные
рельсы.
Футах в пятидесяти от загородки, когда мне начало уже казаться, что
