профориентации не верил в его способности, учителям же отнюдь не улыбалась
перспектива ежедневно лицезреть этого хулигана в кожаной куртке на молниях
и в высоких армейских ботинках на фоне благовоспитанных мальчиков и
девочек из добропорядочных семей, всегда аккуратно одетых и причесанных,
готовых день и ночь зубрить алгебру, латынь и естествознание. Среди них
Крис, с его вечно всклокоченными волосами и курткой в заклепках, выглядел,
ясное дело, белой вороной.
С десяток раз он был близок к тому, чтобы бросить учебу. Особенно его
достал папаша, не перестававший брюзжать, что "этот сопляк возомнил себя
умнее отца", что "нужно деньги зарабатывать, а не заниматься ерундой", ну
и так далее. Однажды, в сильном подпитии, он треснул Криса бутылкой
"рейнголда" по голове, после чего Крис оказался у доктора, своего старого
знакомого, которому пришлось наложить на его скальп четыре шва. Его старые
дружки (большинство из которых сейчас сидит, а остальные либо уже
отсидели, либо скоро сядут) устроили за ним настоящую охоту на улицах.
Ответственный за профориентацию убеждал его пройти хотя бы краткий курс
профессионального обучения, чтобы впоследствии не оказаться у разбитого
корыта. Но хуже всего было то, что в младшей школе Крис изрядно запустил
учебу, и теперь ему приходилось нагонять.
Чуть ли не каждый вечер мы с ним занимались вместе, иногда по шесть
часов кряду. Меня эти занятия просто выматывали, а временами и пугали:
пугало какое-то остервенение Криса по отношению к учебе. Тем не менее,
отставание его казалось непреодолимым: прежде чем приступить к введению в
алгебру, ему пришлось повторять дроби, потому что, когда их проходили в
пятом классе, они с Тедди и Верном учились играть в покер. Прежде чем
выучить по-латыни "Отче наш, иже еси на небесех", Крис должен был уяснить,
что такое существительное, предлог и дополнение. На первой странице его
учебника английской грамматики красовалась аккуратно выведенная надпись:
Е...Л Я ГЕРУНДИИ. Содержание его сочинений было неплохим, мысли его
отличались оригинальностью, но в правописании он был, мягко говоря, не
силен, а уж пунктуация вообще ему казалась темным лесом. Учебник Уорринера
стал для него настольной книгой, а когда один экземпляр истрепался до
того, что стало невозможно его раскрыть, он тут же приобрел другой, в
твердой обложке.
И тем не менее, дела его шли в гору. Я тоже не блистал: по
успеваемости в классе был седьмым, а Крыс поднялся до девятнадцатого
места, но нас обоих приняли в университет штата Мэн, только я получил
место в кампусе [студенческий городок] Ороно, а Крис - в Портленде.
Представляете, он пошел на юридический, туда, где вообще сплошная латынь!
Ни я, ни он практически не общались с девочками, не назначали
свиданий. Очевидно, большинство наших знакомых, включая и Тедди с Верном,
считали нас гомиками, однако наши с Крисом отношения были, по-моему,
гораздо ближе. Нас тянуло друг к другу, словно магнитом. Что касается
Криса, причину этого, по-моему, объяснять не надо, со мною же все было
несколько сложнее. Его жгучее желание вырваться из Касл-рока, из болота,
что его затягивало, стало для меня частицей моего собственного "я", причем
лучшей частицей. Я просто-напросто не мог оставить Криса в этом болоте,
иначе вместе с ним в нем бы погибла вот эта самая, лучшая часть моего
естества.
Шел к концу 1971 год. Крис вышел из общежития перекусить в
гриль-баре. В очереди, прямо перед ним, стояли двое, между ними вспыхнула
ссора по поводу того, который из них первый. Один из них вытащил нож.
Крис, этот вечный миротворец, стал их разнимать и получил удар в горло.
Умер он практически моментально. Позднее выяснилось, что его убийца имел
четыре судимости и лишь за неделю до того был освобожден из тюрьмы по
истечении срока заключения.
Я прочел об этом в газетах. Крис к тому времени только что поступил в
аспирантуру, я же преподавал английский в средней школе, был уже в-течение
полутора лет женат, супруга вскоре должна была родить, и я тоже пытался
родить свою первую книгу. Когда мне на глаза попался заголовок "Аспирант
убит кинжалом в ресторане Портленда", я сказал жене, что сбегаю ей за
молочным коктейлем, а сам сел в машину, выехал на окраину города,
припарковался и проплакал навзрыд, наверное, с полчаса. Я очень люблю свою
жену, но рыдать при ней, конечно, было невозможно. Уж слишком это дело
интимное...
34
Теперь, наверное, нужно сказать немного о себе.
Как вы уже знаете, я стал писателем. Многие критики считают, что все
мои писания - дерьмо, и иногда мне кажется, что они правы, однако мне все
же доставляет удовольствие вписывать "свободный литератор" в графу "род
занятий" многочисленных анкет, который приходится заполнять, скажем, при
получении кредита в банке или в конторе медицинского страхования.
Как это началось? Вполне обычная история: моя первая книга неплохо
разошлась, по ней сняли фильм, который неожиданно стал суперхитом, к тому
же получил неплохие отзывы критики. Тогда мне было только двадцать шесть.
Затем последовала вторая книга и фильм по ней, потом третья и еще один
фильм. Маразм, короче... В то же время жена вполне довольна моими
успехами, у нас свой дом и трое детишек, все они - отличные ребята, в
общем, я могу считать, что жизнь удалась и что, пожалуй, у меня есть все
для счастья.
С другой стороны, как мне уже приходилось отмечать, писательский труд
перестал мне приносить прежнюю радость. Эти бесконечный звонки, визиты...
Иногда у меня жутко болит голова, и тогда приходится запираться в темной
комнате, ложиться ничком и ждать, пока боль стихнет. Врачи утверждают, что
это не классическая мигрень, а результат постоянного стресса, и
уговаривают меня сменить образ жизни, работать менее напряженно, и все
такое прочее. Какая глупость... Как будто это от меня зависит. Впрочем,
время от времени я сам за себя беспокоюсь, но, что гораздо хуже, начинаю
сомневаться, а нужно ли кому-нибудь то, что я делаю.
Забавно, но я не так давно вновь повстречался с "Тузом" Меррилом. Вот
ведь как вышло: друзья мои мертвы, а "Туз" жив-здоров. Я видел, как он
отъезжал с фабричной стоянки по окончании трехчасовой смены, когда в
последний раз мы с ребятами навещали дедушку, то есть моего старика.
У него и сейчас был "форд", только не 1952-го, а 1977 года, с
наклейкой "Рейган/Буш-1980" на заднем бампере. Он сильно располнел и
полысел, его некогда красивое, с тонкими чертами лицо превратилось в
упитанную харю. Он равнодушно скользнул по мне взглядом, не узнавая в
тридцатидвухлетнем мужчине мальчишку, которому когда-то сломал нос.
Я решил понаблюдать за ним. "Форд" подкатил к замусоренной стоянке
рядом с "Похмельным тигром", Меррил вылез из машины и, подтягивая на ходу
брюки, заковылял к бару. Дальнейшее я мог вполне себе представить: вот он
открывает дверь и под приветственные крики остальных завсегдатаев,
усаживается на табурет, который протирает ежедневно, кроме воскресений, по
меньшей мере часа по три кряду с тех пор, как ему исполнился двадцать один
год, вот залпом выпивает первую кружку...
"Так вот ты каким стал, "Туз", - подумал я, трогаясь с места.
Слева, за фабрикой, виднелась Касл-ривер, не такая широкая, как
тогда, но и не такая грязная. Железнодорожного моста уже не было, а река
осталась. Как и я сам.
ЙНННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННН»
є Этот текст сделан Harry Fantasyst SF&F OCR Laboratory є
є в рамках некоммерческого проекта "Сам-себе Гутенберг-2" є
ЗДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДД¶
є Если вы обнаружите ошибку в тексте, пришлите его фрагмент є
є (указав номер строки) netmail'ом: Fido 2:463/2.5 Igor Zagumennov є
ИННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННј
