отправлялась.
- Я позвал Тони, - ответил Дэнни. - В бальном зале. По-моему я упал
со стула. Теперь уже не болит. Просто кажется... что губа слишком большая.
- Все действительно так и было? - спросила Венди, встревоженно глядя
на сына.
- Это не папа, - ответил он. - Сегодня - нет.
Она изумленно посмотрела на него, охваченная дурным предчувствием.
Мячик путешествовал из руки в руку. Дэнни прочел ее мысли. Ее сын прочел,
что она думает.
- Что... что тебе сказал Тони, Дэнни?
- Неважно.
Лицо мальчика было спокойно, а голос невыразителен настолько, что
пробирала дрожь.
- Дэнни... - Венди схватила его за плечо - сильнее, чем хотела, но он
не поморщился и даже не попытался скинуть ее руку.
(Господи, мы губим мальчика. Не только Джек, я тоже. А может, не
только мы... Отец Джека, моя мать - нет ли здесь и их? Конечно, почему бы
нет? Все равно этот дом запоганен призраками... подумаешь, парочкой
больше. Отче небесный, мальчик - как один из тех чемоданов, что показывают
по телевизору, его переезжают, роняют с самолета, пропускают через
фабричные машины. Или как часы "Таймэкс". Стукнешь, а они знай себе
тикают. Ох, Дэнни, мне так жаль)
- Неважно, - снова повторил Дэнни. Мячик очутился в другой руке. -
Тони больше не сможет приходить. Ему не дадут. Его победили.
- Кто?
- Люди из отеля, - ответил он. Тут мальчик взглянул на нее и глаза
оказались вовсе не равнодушными. Они были глубокими и испуганными. - И...
и вещи. Тут есть разные-разные. Отель просто набит ими.
- Ты можешь видеть...
- Я не хочу видеть, - тихо произнес мальчик и снова стал смотреть на
резиновый мячик, который описывал полукружья, летая из руки в руку. - Но
иногда, поздно вечером, я их слышу. Они, как ветер - вздыхают все вместе.
На чердаке. В подвале. В номерах. Везде. Я думал, это я виноват, потому
что я такой. Ключик. Серебряный ключик.
- Дэнни, не надо... не надо из-за этого расстраиваться.
- Но он тоже, - сказал Дэнни. - Папа. И ты. Ему нужны мы все. Он
обманывает папу, дурачит его, пытается заставить поверить, что больше всех
ему нужен именно он. Больше всех ему нужен я, но он заберет и тебя, и
папу.
- Если бы только этот снегоход...
- Ему не позволят, - все также тихо сообщил Дэнни. - Его заставили
закинуть в снег какую-то деталь от снегохода. Далеко. Мне приснилось.
Потом, он знает, что в 217-м действительно есть женщина. - Мальчик
взглянул на мать темными перепуганными глазами. - Неважно, веришь ты мне
или нет.
Венди обвила его рукой.
- Дэнни, я тебе верю. Скажи правду. Джек... он попробует нас обидеть?
- Его хотят заставить, - сказал Дэнни. - Я звал мистера Холлоранна,
он велел позвать его, если он будет мне нужен. Я и позвал. Но это ужасно
тяжело. Я устаю. А хуже всего, что неизвестно, слышит он меня или нет. Не
думаю, что он может отозваться, для него это слишком далеко. А я не знаю -
для меня тоже слишком далеко или нет. Завтра...
- Что завтра?
Он покачал головой.
- Ничего.
- Где он сейчас? - спросила Венди. - Папа?
- В подвале. Не думаю, что сегодня вечером он поднимется наверх.
Она вдруг встала.
- Жди меня здесь. Я вернусь через пять минут.
В свете флюоресцентных ламп под потолком кухня казалась холодной и
заброшенной. Венди подошла туда, где с магнитных планок свисали ножи для
резки мяса. Взяв самый длинный и острый, она завернула его в полотенце и
ушла из кухни, погасив за собой свет.
Дэнни сидел на лестнице, следя глазами за перелетающим из руки в руку
мячиком. Он пел: "Она на двадцатом живет этаже, а лифт, конечно, сломался
уже. И! Лезу на первый-второй этаж, на третий и на четвертый..."
(Лу, беги ко мне скорей...)
Пение прекратилось. Он прислушался.
(Буду ждать я у дверей)
Голос звучал у него в голове и был настолько частью Дэнни, таким
пугающе близким, что мог оказаться одной из его собственных мыслей. Тихий,
немного невнятный, он дразнил Дэнни, словно выговаривая:
(да, да, тебе тут понравится. Попробуй, тебе понравится. Попробуй,
тебе понраааааавится...)
Слух Дэнни неожиданно обострился, и мальчик вновь услышал - было ли
это сборищем призраков и духов, или же это был сам отель, страшная комната
смеха, где все нарисованные страшилы оказывались живыми, где каждый
аттракцион заканчивался смертью, где живые изгороди ходили, а серебряный
ключик мог запустить непристойное зрелище? Тихие вздохи и шелест,
напоминающий нескончаемую ночную игру зимнего ветра под карнизами, ветра,
убаюкивающего насмерть, которого ни разу не слышали приезжающие летом
туристы. Напоминающий гудение летних ос в земляном гнезде - сонных,
смертоносных; начинающихся пробуждаться. Торрансы находились на высоте
десяти тысяч футов.
(Чем ворон похож на конторку? Конечно, чем выше, тем реже! Выпей еще
чаю!)
Живой звук, создаваемый, однако, не голосами и не дыханием. Выросшая
на южных дорогах бабка Дика Холлоранна назвала бы его "морок".
Исследователь-психолог придумал бы длинное название - психическое эхо,
психокинез, телесмическое отклонение. Для Дэнни же это просто
безостановочно потрескивал отель, старое чудовище, навсегда запершее их в
себе: коридоры теперь простирались не только в пространстве, но и во
времени, голодные тени, беспокойные гости, которых нелегко угомонить.
В сумраке бального зала часы под стеклянным колпаком
одной-единственной музыкальной нотой пробили семь тридцать.
Хриплый, скотский от выпитого голос прокричал:
- Скидывайте маски и давайте трахаться!
На полдороге к дальнему концу вестибюля Венди вздрогнула и замерла на
месте.
Она посмотрела на Дэнни, который все еще сидел на ступеньках,
перебрасывая мячик из руки в руку.
- Ты что-нибудь слышал?
Дэнни только взглянул на нее, продолжая играть мячиком.
И хотя спали они за запертой дверью, вдвоем, этой ночью сон к ним не
шел.
Дэнни, не закрывая глаз, думал в темноте:
(Он хочет стать одним из них и жить вечно. Вот чего он хочет.)
Венди думала:
(Если придется, я заберу его в горы. Раз уж умирать, я предпочту
смерть в горах.)
Мясницкий нож, по-прежнему завернутый в полотенце, она положила под
кровать, чтобы был под рукой; они с Дэнни то задремывали, то просыпались.
Вокруг потрескивал отель. Снаружи с небес свинцом посыпался снег.
40. В ПОДВАЛЕ
(!!!Котел, проклятый котел!!!)
Мысль расцвела в мозгу Джека Торранса пышным цветом, у нее была
яркая, предостерегающая красная кайма. Тут же раздался голос Уотсона:
(забудешь - а оно поползет, поползет и очень может быть, что
проснетесь вы всей семейкой на луне, мать ее так... делали его на двести
пятьдесят, но теперь-то котел рванет куда раньше... коли эта стрелка
доберется до ста восьмидесяти, меня ни какими коврижками не заманишь
спуститься и стать рядом...)
Здесь, внизу, Джек провел всю ночь, углубившись в коробки со старыми
записями, одержимый безумным чувством, что время иссякает и надо
торопиться. Самые важные отгадки, связи, которые бы все прояснили,
по-прежнему ускользали. Пальцы Джека от похрустывающих старых бумаг
пожелтели и испачкались. Он так увлекся, что один раз забыл проверить
котел. Давление он сбросил накануне вечером, около шести часов, сразу, как
спустился сюда. Сейчас было...
Он взглянул на часы и вскочил, зацепив ногой кипу старых накладных.
Та перевернулась.
Иисусе, четверть пятого утра.
Позади буянила топка. Котел ревел и свистел.
Джек подбежал к нему. Похудевшее за последний месяц лицо сейчас густо
покрывала щетина, придавая ему изможденный вид узника концлагеря. Манометр
показывал двести десять фунтов на квадратный дюйм. Джек вообразил, что
видит, как бока старого, заплатанного и заваренного котла вспучиваются от
смертельного напряжения.
(оно ползет... коли эта стрелка доберется до ста восьмидесяти, меня
ни какими коврижками не заманишь спуститься и стать рядом с ним...)
Вдруг заговорил холодный, искушающий внутренний голос.
(Пусть его. Иди, забери Венди и Дэнни и уматывай отсюда на хрен.
Пусть шарахнет!)
Джек буквально видел этот взрыв. Двойной раскат грома, который вырвет
у этого места сперва сердце, а потом душу. Котел разлетится с
оранжево-лиловой вспышкой, от которой весь подвал зальет дождь горящей
раскаленной шрапнели. Мысленно Джек видел, как, подобно страшным
биллиардным шарам, от стен к потолку отскакивают раскаленные до красна
ошметки металла - свистящая в воздухе зубчатая смерть. Часть их, конечно,
пронесется прямо под этой каменной аркой, подожжет старые бумаги по другую
ее сторону и, черт побери, до чего же весело те запылают! Уничтожь
секреты, сожги разгадки, эту тайну никогда не решить ни одной живой душе!
Потом взорвется газ, оглушительно заревет и затрещит пламя, и эта огромная
горелка превратит всю середку отеля в настоящее пекло. Лестницы и
коридоры, потолки и комнаты - все утонет в пламени, как замок из последней
серии "Франкенштейна". Пламя перекинется в крылья дома, заспешит по
сине-черному плетению ковров подобно нетерпеливому гостю. Шелковистые обои
обуглятся и свернутся. Тут нет ни одного разбрызгивателя, только
устаревшие шланги, воспользоваться которыми некому - ни одна пожарная
команда на свете не доберется сюда раньше будущего марта. Гори, детка,
гори. Через двенадцать часов останутся лишь голые кости, и все.
Стрелка манометра поднялась до двухсот двенадцати. Котел кряхтел и
стонал, как старуха, пытающаяся встать с кровати. По краям старых заплат
заиграли свистящие струйки пара. Шипели крохотные шарики припоя.
(это мой последний шанс.)
Единственным, что еще не принесло им дохода, был их с Венди
совместный страховой полис. Прожив в Стовингтоне год, они застраховали
свои жизни. Смерть приносила сорок тысяч долларов и сумма удваивалась,
если один из них погибал в железнодорожной или авиакатастрофе... или во
время пожара. Умри тайком - выиграешь сто долларов.
(пожар... восемьдесят тысяч...)
У них будет время, чтобы выбраться отсюда. Даже если Венди с Дэнни
спят, время выбраться у них будет. Джек не сомневался. К тому же он
считал, что вряд ли кусты живой изгороди или что-нибудь еще попытаются их
задержать, когда "Оверлук" будет пылать в полнеба.
(пылать)
Стрелка протанцевала по грязной, почти неразличимой шкале к двумстам
пятнадцати фунтам на квадратный дюйм.
Джек вспомнил еще одну вещь из времен своего детства.
У них за домом росла яблоня, на нижних ветках которой осы устроили
гнездо. И укусили одного из старших братьев Джека (сейчас он не мог
вспомнить, которого), когда тот раскачивал старую шину, подвешенную папой
к одной из нижних ветвей. Стояло позднее лето, когда осы злее всего.
Отец только что вернулся с работы и, еще одетый в белое, с лицом,
окутанным тонким туманом пивного духа, собрал всех троих мальчиков -
Бретта, Майка и малыша Джекки - и сообщил им, что собирается избавиться от
ос.
- Теперь смотрите, - сказал он, улыбаясь и чуть пошатываясь (тогда он
еще не пользовался тростью, столкновение с молочным фургоном было тогда
делом далекого будущего). - Может, чему-нибудь научитесь. Это мне показал
мой отец.
Под ветку, на которой покоилось осиное гнездо (плод куда более
смертоносный, чем сморщенные, но вкусные яблоки, которые их яблоня обычно
давала в конце сентября, а тогда была еще середина месяца) отец подгреб
