контакт с разными птицами и млекопитающими. Он предложил от собственного
имени всем, в ком есть негритянская кровь, убраться на свой родной
континент. Выразил искреннюю уверенность в том, какое положение душа
водителя лимузина займет на том свете. И закончил, заявив, что, похоже,
встречал мать водителя лимузина в публичном доме в Новом Орлеане.
Потом он проехал вперед, оказавшись вне опасности и вдруг обнаружил,
что обмочил штаны.
Без конца повторявшееся у Холлоранна в голове
(ПРИЕЗЖАЙ ДИК ПОЖАЛУЙСТА ПРИЕЗЖАЙ ДИК ПОЖАЛУЙСТА)
стало отдаляться и затихать, как передача у границ диапазона вещания.
Он смутно понял, что его автомобиль катит по мягкой обочине и делает при
этом вовсе не пятьдесят миль в час. Холлоранн вывел его обратно на дорогу,
ощутив, как за миг до возвращения на поверхность покрытия вильнул
багажником.
Прямо перед ним оказалась забегаловка "Рутбир". Холлоранн посигналил
и свернул в нее. Сердце больно колотилось в груди, лицо приняло нездоровый
серый оттенок. Заехав на стоянку, он достал из кармана носовой платок и
промокнул лоб.
(Господи Боже)
- Чем могу помочь?
При звуке голоса он снова вздрогнул, хоть это был не глас Божий, а
голосок хорошенькой официантки, которая стояла у окошка его машины,
приготовив блокнот для записи заказов.
- Да-да, детка, "рутбир" со льдом. Две ложечки ванили, о'кей?
- Да, сэр. - Она ушла, приятно покачивая бедрами, обтянутыми красной
униформой.
Холлоранн откинулся на спинку кожаного сиденья и закрыл глаза.
Передача закончилась. Последние слова затихли между тем моментом, когда он
притащился сюда и тем, когда сделал заказ. Осталась только наводящая
дурноту пульсирующая головная боль, как будто мозг Холлоранна перекрутили,
отжали и повесили сушиться. Когда он позволил тому мальчугану, Дэнни,
"посиять" на него в уллмановской забаве миллионеров, голова трещала точно
так же.
Но на этот раз получилось гораздо громче. Тогда мальчик просто играл
с ним. Здесь же была паника в чистом виде, каждое слово вопило в голове у
Холлоранна.
Он посмотрел себе на руки. На них падал горячий солнечный свет, но
гусиная кожа еще не сошла. Он велел мальчугану позвать его, если
потребуется помощь - это он помнил. И теперь мальчик звал.
Холлоранн вдруг задумался - как вообще он мог оставить там мальчика,
который так сияет. Непременно быть беде. Может, большой беде.
Он вдруг завел машину, дал задний ход и, срывая резину, выбрался
обратно на шоссе. Во въездной арке ресторана остановилась официантка с
пышными бедрами. В руках она держала поднос, а на нем стояло пиво со
льдом.
- Да что там у вас, пожар? - крикнула она, но Холлоранн уже уехал.
Фамилия управляющего была Куимс, и, когда Холлоранн вошел, Куимс
беседовал со своим букмекером. Куимсу требовалась четверка лошадей. В
Рокавэе. Нет, не "парлей", не "кинелья", не "экзакта", не "футура", будь
она неладна. Просто старая добрая четверка, по шестьсот долларов на нос. А
в воскресенье "Джетс". То есть, как это "Джетс" играют с "Биллз"? Он что,
не знает с кем играют "Джетс"? Пятьсот, разрыв семь пунктов. Когда Куимс с
обессиленным видом повесил трубку, до Холлоранна дошло, как можно получать
пятьдесят тысяч в год, управляя этим маленьким курортом, и при этом носить
штаны, протертые на заду до блеска. Куимс уставился на Холлоранна глазами,
все еще налитыми кровью после того, как накануне вечером то и дело
заглядывал в бутылку виски.
- Какие-нибудь проблемы, Дик?
- Да, мистер Куимс, сэр. По-моему, так. Мне нужен отпуск на три дня.
В нагрудном кармане ядовито-желтой рубашки Куимса лежала пачка
"Кента". Он, не вынимая ее из кармана, извлек сигарету, размял и угрюмо
прикусил патентованный микронитовый фильтр. И прикурил от настольной
зажигалки "Крикет".
- Мне тоже, - сказал он. - Что это вы задумали?
- Мне нужно три дня, - повторил Холлоранн. - Это мой мальчик.
Взгляд Куимса упал на левую руку Холлоранна - кольца там не было.
- Развелся в шестьдесят четвертом, - терпеливо сказал Холлоранн.
- Дик, вы же знаете, что такое уик-энд. Все забито. До планширов.
Даже дешевые места. В воскресенье вечером у нас не протолкнешься даже во
"Флорида-рум". Так что забирайте мои часы, бумажник, пенсию. Черт,
забирайте хоть мою жену... если умеете терпеть острые края. Но, ради Бога,
не просите отпуск. Что с мальчиком, заболел?
- Да, сэр, - ответил Холлоранн, все еще стараясь вообразить, будто
мнет в руках полотняную шапочку и закатывает глаза. - Подстрелили.
- Подстрелили! - повторил Куимс. Он ткнул свой "Кент" в пепельницу с
эмблемой "Старушки Мисс", где он выучился на управляющего делами.
- Да, сэр, - мрачно подтвердил Холлоранн.
- Несчастный случай на охоте?
- Нет, сэр, - сказал Холлоранн, позволяя голосу упасть до более
низкой хриплой ноты. - Джэна... она жила с шофером грузовика. С белым. Он
и подстрелил моего мальчугана. Он в больнице в Денвере. В Колорадо.
Критическое состояние.
- Как, черт побери, вы узнали? Я думал, вы покупаете овощи...
- Да, сэр, этим я и занимался.
До того, как приехать сюда Холлоранн остановился у конторы "Вестерн
Юнион", чтобы заказать машину "Авис" в Степлтонском аэропорту. И послал
телеграмму "Вестерн Юнион". Сейчас он вытащил из кармана сложенный,
измятый бланк и махнул им перед налитыми кровью глазами Куимса. Сунув
бланк обратно в карман, понизив голос еще капельку, Холлоранн сказал:
- Джэна прислала. Приезжаю это я сейчас, а весточка-то в почтовом
ящике ждет.
- Господи. Господи Иисусе, - сказал Куимс. На его лице появилось
особое застывшее выражение участия, знакомое Холлоранну. Примерно так
выражают сочувствие белые, считающие себя хорошими по отношению к цветным,
если речь идет о черном - или о его мифическом черном сынке.
- Ага, ладно, езжайте, - разрешил Куимс. - Думаю, на три дня Бедекер
сумеет вас заменить. Может помочь мойщик посуды.
Холлоранн кивнул, заставив лицо вытянуться еще немного, но подумав о
помогающем Бедекеру мойщике посуды, про себя не мог не усмехнуться. Даже в
лучшие дни Холлоранн сомневался, сумеет ли мойщик посуды с первого захода
попасть струей в писсуар.
- Хочу вернуть жалованье за эту неделю, - сказал Холлоранн. -
Целиком. Знаю, в какой переплет вы из-за меня попадете, мистер Куимс, сэр.
Выражение лица Куимса сделалось еще более напряженным - выглядело это
так, словно он подавился костью.
- Об этом можно поговорить позже. Идите, пакуйтесь. Я поговорю с
Бедекером. Хотите, забронирую вам место в самолете?
- Нет, сэр. Я сам.
- Ладно. - Куимс поднялся, наклонился вперед, но вдохнул
поднимающийся от его "Кента" пласт дыма и страшно закашлялся, худое
бледное лицо покраснело. Холлоранн изо всех сил старался сохранять
угрюмость. - Надеюсь все уладится, Дик. Как станет что-нибудь известно,
позвоните.
- Будет сделано.
Они обменялись рукопожатием через стол.
Холлоранн заставил себя спуститься на первый этаж, пройти в помещение
для прислуги, и только там разразился басистым хохотом, тряся головой. Он
еще ухмылялся, промокая платком выступившие на глазах слезы, и тут запахло
апельсинами. Густой аромат прогнал желание смеяться, а следом в голову
Холлоранна ударил гром, да так, что Дик неверными пьяными шагами отступил
к розовой оштукатуренной стене.
(!!!ПОЖАЛУЙСТА ДИК ПРИЕЗЖАЙ ПОЖАЛУЙСТА ПРИЕЗЖАЙ ПРИЕЗЖАЙ СКОРЕЕ!!!)
Через некоторое время, немного придя в себя, Холлоранн почувствовал,
что, наконец, в силах взобраться по наружной лестнице к себе в комнату.
Ключ хранился под плетеным тростниковым ковриком для ног. Когда он
нагнулся за ним, из внутреннего кармана что-то вывалилось и упало на
площадку третьего этажа с печальным "тук". Мысли Дика настолько занимал
голос, вдребезги разнесший его голову, что в первую секунду он лишь
равнодушно взглянул на синий конверт, не понимая, что это.
Потом Холлоранн перевернул конверт. Прямо на него уставились черные,
похожие на пауков, буквы: ЗАВЕЩАНИЕ.
(О Господи, неужто так оно и бывает?)
Он не знал. Может быть. Всю неделю мысль о собственной кончине
крутилась в голове, как... ну, как
(давай, давай, скажи)
как предупреждение.
Смерть? За какую-то долю секунды перед ним в единой вспышке
промелькнула вся его жизнь. Не в историческом смысле, не топография
взлетов и падений, пережитых Диком, третьим сыном миссис Холлоранн, а
жизнь, какой она была сейчас. Незадолго до того, как пуля свела его в
мученическую могилу, Мартин Лютер Кинг сказал им, что достиг вершины. Дик
не мог претендовать на это. До вершины он не добрался, зато после многих
лет борьбы достиг солнечного плато. У него были хорошие друзья. У него был
полный набор рекомендаций, какие могут понадобиться, чтобы получить работу
где угодно. Если ему хотелось трахаться - что ж, находилась дружелюбно
настроенная баба, которая не ломалась и не исходила дерьмом по поводу "что
все это значит". С тем, что он черный, Дик примирился... совершенно
примирился. Ему уже стукнуло шестьдесят и, слава Богу, по свету он
поездил.
И он собрался рискнуть покончить со всем этим, покончить с собой
из-за трех белых, которых даже не знает?
Но ведь это неправда, верно?
Он знал мальчика. Они понимали друг друга так, как не способны даже
хорошие друзья после сорока лет знакомства. Он знал мальчика, а мальчик
его: ведь в голове у обоих имелся своего рода прожектор, что-то, чего они
не просили, что просто было им дано.
(не-е, у тебя фонарик, а прожектор у мальчугана)
Иногда этот свет - это сияние - казалось очень приятной штукой. Можно
угадывать лошадей или вот, как сказал малыш, - найти папе чемодан, когда
хватятся, что его нету. Но ведь это всего лишь приправа к салату,
оболочка, а в салате горькой вики не меньше, чем прохладного огурца.
Познаешь вкус боли, смерти и слез. Теперь мальчуган застрял в этом отеле,
и Холлоранн поедет. Ради мальчика. Ведь, коли речь зашла о мальчике, они
разного цвета только когда открывают рот. Поэтому он поедет. И сделает,
что сможет, потому что иначе мальчуган погибнет прямо у него в голове.
Но, поскольку Холлоранн был человеком, он ничего не мог поделать с
горьким желанием, чтоб его миновала чаша сия.
(Она стала выбираться наружу и искать его!)
Эта мысль пришла в голову Холлоранну, когда он упихивал в сумку
одежду на смену. Воспоминание оказалось таким ярким, что Холлоранн
оцепенел - такое с ним случалось каждый раз, как он думал об этом. А
думать об этом он старался как можно реже.
Горничная - звали ее Делорес Викери - была в истерике. Наговорила
всякого другим горничным и, хуже того, некоторым постояльцам. Болтовня
дошла до Уллмана (этой дурочке следовало бы знать, что иначе и быть не
может), и он вышвырнул девчонку с работы. Она явилась к Холлоранну в
слезах - не потому, что ее выкинули, а из-за того, что увидела в номере на
третьем этаже. Она зашла в 217-й поменять полотенца, сказала Делорес, а
там оказалась эта миссис Мэсси, она лежала в ванне, мертвая. Конечно, это
невозможно. Миссис Мэсси потихоньку увезли днем раньше, и в тот момент она
уже летела обратно в Нью-Йорк в багажном отделении вместо первого класса,
к которому привыкла.
Делорес не очень-то нравилась Холлоранну, но в тот вечер он сходил
наверх посмотреть. Горничная представляла собой девицу двадцати трех лет с
оливковой кожей. К концу сезона, когда становилось поспокойнее, она
обслуживала столики. Холлоранн пришел к выводу, что она сияет, но очень
