Джордж умолк. Его трубка погасла.
- А дальше? - весь подался вперед Адли. - Не дразните нас, Джордж.
Видите, мы ерзаем от нетерпения. Огорошьте нас, Джордж. Видите, мы ерзаем
от нетерпения. Огорошьте нас неожиданным финалом или успокойте.
- Немного выдержки, мой друг, - невозмутимо отвечал Джордж. Он
чиркнул спичкой о подошву туфли и принялся раскуривать трубку. Мы
напряженно ждали, храня молчание. За окном подвывал ветер.
Но вот все уладилось, трубка задымила, и Джордж продолжал:
- Как вам известно, правила покера гласят: тот, кто предлагает
открыться, первым показывает карты. Но Бейкер не мог больше выносить
напряжения, он перевернул одну из своих карт, лежавших лицом вниз, и все
увидели королевское каре.
- У меня меньше, - сказал я. - Цвет.
- Тогда банк мой, - обратился к Бейкеру Дэвидсон и перевернул две
карты. У него оказалось каре на тузах. - Отлично сыграно, господа.
И он начал сгребать гору денег.
- Подождите! - остановил его Брауэр. Он не взял Дэвидсона за руку,
как мог бы поступить любой из нас, но и одного этого слова было
достаточно. Дэвидсон замер с отвисшей челюстью - у него словно
атрофировались лицевые мускулы. А Брауэр перевернул все три карты, и
обнаружился... флеш-рояль, от восьмерки до дамы. - Я думаю, это будет
старше вашего каре.
Дэвидсон покраснел, потом побледнел.
- Да, - неуверенно выдавил он из себя, словно такая
последовательность комбинаций была ему в новинку. - Да, старше.
Я дорого бы дал, чтобы узнать, чем был вызван последовавший затем
жест Дэвидсона. Он ведь отлично знал, что Брауэр терпеть не мог, когда к
нему прикасаются; тому было множество свидетельств за этот вечер. Может,
Дэвидсон запамятовал, уж очень ему хотелось показать Брауэру (и всем нам),
что даже такой проигрыш ему по карману и он способен перенести удар столь
сокрушительной силы как истинный джентльмен. Я уже говорил вам, что он был
этакий теленок, так что жест был вполне в его характере. Но не забудем:
если теленка раздразнить, он может и боднуть. Не убьет, конечно, и кишки
не выпустит, но одним-двумя швами можно поплатиться. Такой поступок тоже
был бы в характере Дэвидсона.
Да, я дорого бы дал, чтобы узнать причину... но в конце концов
главное - результат.
Когда Дэвидсон убрал руки от банка, Брауэр потянулся за деньгами. На
лице Дэвидсона вдруг изобразилось живейшее расположение, он схватил руку
Брауэра и крепко сжал ее со словами: "Великолепно сыграно, Генри, просто
великолепно. Я первый раз вижу..."
Раздался пронзительный, какой-то женский визг, прозвучавший особенно
жутко в тишине ломберной комнаты; Брауэр выдернул кисть и отшатнулся. Стол
едва не опрокинулся, фишки и вся наличность полетела в разные стороны.
Мы все окаменели. Брауэр, пошатываясь, сделал несколько шагов, держа
перед собой вытянутую руку, точно леди Макбет в мужском варианте. Он был
белый как саван, в глазах непередаваемый ужас. Мне стало страшно; ни до,
ни после не испытывал я такого страха, даже когда получил телеграмму о
смерти Розали.
Он начал стонать. Звук шел словно из гулкий бездны, леденящий звук,
почти нечеловеческий. Помнится, я подумал: "Да ведь он сумасшедший!" И тут
же понес какую-то околесицу: "Ключ, я оставил ключ зажигания включенным...
Господи, я не хотел!" И он кинулся к лестнице, что вела в главный холл.
Я первым пришел в себя. Встал рывком из кресла и бросился за ним
следом, а Бейкер, Уайлден и Дэвидсон так и не пошевелились; они напоминали
высеченные из камня статуи инков, охраняющие сокровища племени.
Парадная дверь еще раскачивалась на петлях, я выбежал на улицу и
сразу увидел Брауэра, стоявшего на обочине и тщетно пытавшегося поймать
такси. Завидев меня, он горестно охнул, и я уже не знал, жалеть ли мне его
или изумляться.
- Подождите! - крикнул я. - Примите мои извинения за Дэвидсона, хотя,
уверен, он сделал это не нарочно. Но если в результате вы вынуждены
покинуть нас, что ж, не смею вас задерживать. Но сначала вы должны забрать
свой выигрыш, деньги немалые.
- Мне не следовало сюда приходить, - простонал он. - Ноги сами
понесли меня к людям, и вот... вот чем...
Я безотчетно потянулся к нему - естественное движение человека,
желающего помочь несчастному, - Брауэр же отпрянул и возопил:
- Не прикасайтесь ко мне! Мало вам одного? Боже, лучше бы я умер!
Вдруг его лихорадочный взгляд остановился на бродячем псе с
ввалившимися боками и шелудивой драной шерстью. Свесив язык, пес трусил на
трех лапах по другой стороне безлюдной в этот ранний час улицы - наверное,
высматривал мусорный бак, чтобы перевернуть его и порыться в отбросах.
- Вот и я так же, - в задумчивости сказал Брауэр как бы самому себе.
- Всеми избегаемый, обреченный на одиночество, осмеливающийся выйти на
улицу лишь после того, как все запрутся в своих домах. Пария!
- Послушайте, - сказал я более жестким тоном, не желая выслушивать
мелодраматические излияния. - Я догадываюсь, что вы пережили сильное
потрясение и это расстроило ваши нервы, но, поверьте, на войне мне
довелось видеть великое множество...
- Так вы мне не верите? По-вашему, я потерял голову?
- Старина, я не знаю, вы потеряли голову или она вас, но я точно
знаю, что если мы с вами еще немного подышим этой сыростью, мы определенно
потеряем голос. Так что соблаговолите войти внутрь, хотя бы в холл, а я
попрошу Стивенса...
Я осекся под взглядом безумца; в этом взгляде не осталось ни
проблеска здравого смысла. Мне сразу вспомнились повредившиеся рассудком
солдаты, которых после выматывающих боев увозили на подводах с передовой:
кожа да кости, страшные невидящие глаза, язык мелет что-то несусветное.
- Не желаете ли взглянуть, как один изгой откликается на зов другого?
- спросил он, игнорируя мои слова. - Смотрите же, чему я научился в
чужедальних портах!
Он возвысил голос и выкрикнул как повелитель:
- Эй ты, кабысдох!
Пес задрал голову и посмотрел на него настороженными бегающими
глазками (один светился яростным блеском, другой закрыло бельмо), а потом
неохотно изменил направление и, прихрамывая, затрусил к тому месту, где
стоял Брауэр.
Пес сделал это против своей воли, вне всякого сомнения. Он скулил,
рычал, поджимал хвост, напоминавший скорее грязную веревку, а ноги сами
несли его к противоположному тротуару. Он растянулся у ног Брауэра, весь
дрожа и подвывая. Его впалые бока ходили ходуном, а здоровый глаз,
казалось, готов был выпрыгнуть из орбиты.
У Брауэра вырвался дикий хохот, от которого я и по сей день иногда
вздрагиваю во сне.
- Ну что? Убедились? - сказал он, садясь на корточки. - Он узнал во
мне своего... и понял, чем это ему грозит.
Брауэр протянул руку - пес обнажил клыки и угрожающе зарычал.
- Не надо! - воскликнул я. - Он вас цапнет!
Брауэр и бровью не повел. В свете уличного фонаря его лицо,
искаженное гримасой, было синевато-серым, зрачки чернели, как две
прожженные в пергаменте дыры.
- Вот еще, - пропел он. Глупости какие. Мы с ним просто обменяемся
сейчас рукопожатием... как недавно с вашим другом.
Он проворно схватил собачью лапу и встряхнул. Пес отчаянно взвыл, но
даже не подумал укусить человека.
Брауэр резко поднялся. Взгляд его прояснился, и только необычная
бледность отличала его в эту минуту от того джентльмена, что любезно
согласился быть нашим партнером за карточным столом.
- Я должен идти, - спокойно сказал он. - Пожалуйста, передайте вашим
друзьям мои извинения за столь нелепое поведение. Может быть, мне еще
представится случай... искупить свою вину.
- Это нам следовало бы принести свои извинения. - сказал я. - И не
забудьте о деньгах, которые вы выиграли. Тысяча долларов на дороге не
валяются.
- Ах да! Деньги! - его губы скривила горькая улыбка.
- Вам нет необходимости возвращаться в холл. Если вы обещаете мне
подождать здесь, я принесу деньги. Обещаете?
- Да. Если вам угодно. - Он задумчиво поглядел на пса, скулящего у
него в ногах. - Что, дворняга, никак напрашиваешься в гости, хочешь разок
в жизни поесть прилично? - И снова эта горькая улыбка.
Я оставил его, пока он не передумал, и поспешил в дом. Кто-то -
скорее всего Джек Уайлден, самый рассудительный, - успел обменять фишки на
"зелененькие" и сложить купюры аккуратной стопкой с центре игрового стола.
Никто не проронил ни звука, пока я собирал деньги. Бейкер и Уайлден
курили; Дэвидсон сидел как в воду опущенный, терзаясь муками раскаяния.
Перед уходом я положил ему руку на плечо, и он проводил меня благодарным
взглядом.
Когда я снова вышел на улицу, там не было ни души. Брауэр исчез. Я
стоял, зажав в каждой руке по пачке денег, и бесцельно вертел головой по
сторонам. Я выкликнул его имя а случай, если он укрылся в тени где-нибудь
поблизости, - ответа не последовало. Взгляд мой упал вниз. Бродячий пес
лежал на прежнем месте, но я сразу понял, что ему уже никогда не рыться в
отбросах. Передо мной был труп. Клещи и блохи организованно покидали
околевающее тело. Я попятился, испытывая чувство брезгливости... и
безотчетного страха. Что-то мне подсказывало: Генри Брауэр не исчез из
моей жизни. Так оно и вышло, хотя мне не суждено было его увидеть.
От полыхавшего в камине огня остались язычки пламени, из углов
комнаты потянуло холодком, однако никто не пошевелился, пока Джордж снова
раскуривал трубку. Он вздохнул, скрестил ноги на другой манер, так что
суставы затрещали, и продолжил свой рассказ:
- Надо ли говорить, что все участники ночной игры были единодушны:
следует найти Брауэра и отдать ему выигрыш. Кто-то, возможно, назовет нас
ненормальными, но, не будем забывать, наша молодость пришлась на более
достойные времена. Дэвидсон совсем скис. Я попытался отвести его в
сторонку и как-то взбодрить - пустое, он лишь мотнул головой и побрел
домой. Я не стал его удерживать. Отоспится, решил я, и все предстанет уже
не в таком мрачном свете, тогда можно будет вдвоем отправиться на розыски
Брауэра. Вдвоем, потому что Уайлден уезжал из города, а Бейкеру предстояли
"общественные визиты".
Надо помочь Дэвидсону вернуть чувство собственного достоинства - с
этими словами я отправился к нему на квартиру утром следующего дня. Он еще
спал. Можно было, конечно, разбудить, но в этом возрасте сон целителен, и
я решил пока разъяснить кое-какие факты.
- Прежде всего я поговорил с вашим, Стивенс... - Джордж вопросительно
вскинул брови, глядя на своего дворецкого.
- Дедом, сэр, - подсказал тот.
- Благодарю.
- Всегда к вашим услугам, сэр.
- Я поговорил с дедом Стивенса. Кстати, на этом самом месте. И
выяснил, что некто Раймонд Гриэр, человек, с которым я был немного знаком,
вел какие-то дела Брауэра. Гриэр служил в городской торговой палате, и я
без промедления отправился в его офис, размещавшийся в Флатирон Билдинг.
Он был у себя, и мы сразу нашли общий язык.
Когда я рассказал ему о событиях прошлой ночи, на его лице
изобразилась сложная гамма чувств: жалость, озабоченность, испуг.
- Генри, бедняга! - воскликнул он. - Я ждал, что этим кончится, вот
только не думал, что так скоро.
- Вы о чем? - спросил я.
- О его нервном срыве, - пояснил Гриэр. - Это случилось в год его
пребывания в Бомбее, и, вероятно, никто, кроме Генри, не знает всех
подробностей. Я вам расскажу, что мне известно.
То, что я услышал от Гриэра, заставило меня отнестись к Генри Брауэру
с большим пониманием и симпатией. Этот молодой человек, оказалось, пережил
