Питер Голдсмит не слишком доверял системе социального обеспечения,
особенно в период инфляции. Инфляция сделала его родителей париями. Его
отец, дед Франни, без конца повторял одно из краеугольных положений
демократического мировоззрения: "Не доверяй сильным мира сего, потому что
их власть дороже для них, чем народ, давший им эту власть".
Все это и говорил сейчас Франни отец. Девушка улыбалась. Ей нравились
суждения отца на подобные темы. Он не часто мог позволить себе
порассуждать, потому что женщина, которая была его женой и матерью его
дочери, всегда сердилась, слыша его суждения.
Верить нужно только себе, продолжал он, и тогда не наступит
разочарование в сильных мира сего. Тогда все будет в порядке.
- Экономия, - вот выход из положения, - рассуждал он. - Мужчина,
любящий деньги, - мерзавец, достойный ненависти. Мужчина, не думающий о
деньгах, - просто дурак. Он достоин не ненависти, а жалости.
Франни показалось, что он имеет в виду беднягу Поля Керона, его друга
со времен, с которых Франни помнила себя; и она решила не уточнять.
Работать, работать и еще раз работать, продолжал он. Жаль, что мать
Франни не всегда понимает его. Карла никак не может смириться с тем, что
все изменилось, даже женщины. Она никак не может понять, что Франни и
девушек ее поколения не интересует охота на мужей.
- Вот выходит замуж Эми Лоудер, - рассуждал Питер, - и твоя мать
думает: "На ее месте могла бы быть моя Фран. Эми симпатичная, но рядом с
моей Фран - просто уродина". Твоя мать подходит к жизни со старыми
мерками, и она уже не изменится. Помни, Фран, она слишком стара, чтобы
меняться, а ты достаточно взрослая, чтобы это понимать.
И он продолжал работать, рассказывая теперь о своих сотрудниках. Он
перескакивал с одной темы на другую. Постепенно тени становились все более
вытянутыми, и пора было прекращать работу. Франни думала о том, что
приехала к родителям кое-что рассказать им, а вместо этого, как и в
детстве, слушает отцовскую болтовню. Что ж, по всеобщему мнению, он -
занятный рассказчик.
Она ждала, когда красноречие отца иссякнет. И действительно, он
наконец отложил в сторону шланг, присел на камень и отер пот со лба. Потом
пристально посмотрел на дочь:
- Так что у тебя на уме, Франни? Выкладывай.
Она задумчиво смотрела на него, не уверенная, стоит ли начинать.
Собственно, именно за этим она и приехала, но теперь вся ее решимость
исчезла. Некоторое время она вслушивалась в тишину, потом сделала глубокий
вдох, как перед прыжком.
- Я беременна, - просто сообщила она.
Отец, пытающийся раскурить трубку, от неожиданности отложил ее в
сторону и уставился на дочь.
- Беременная, - повторил он, будто никогда прежде не слышал этого
слова. - Франни... это шутка? Или розыгрыш?
- Нет, папа.
- Тогда подойди ко мне и сядь рядом.
Девушка нерешительно приблизилась к нему и села прямиком на нагретую
солнцем землю. У нее гудела голова и ныло в животе.
- Ты уверена? - спросил он.
- Уверена, - ответила она и потом - наверное, от беспомощности -
начала навзрыд плакать. Питер обнял ее одной рукой, она прижалась к нему,
собираясь задать вопрос, беспокоящий ее сейчас больше всего.
- Папа, ты все еще любишь меня?
- Что? - Он изумленно посмотрел на нее. - Да. Я все еще очень люблю
тебя, Франни.
Это вызвало новый взрыв слез, и он прижал ее к себе крепче, будто
намереваясь защитить от чего-то.
- Ты огорчен? - немного успокоившись, спросила Франни.
- Не знаю. До сих пор у меня не было беременной дочери, и сейчас я
просто не могу привыкнуть к этой мысли. Это Джесс?
Она кивнула.
- Ты сказала ему?
Она опять кивнула.
- И что же он?
- Он сказал, что женится на мне. Или даст денег на аборт.
- Женитьба или аборт, - сказал Питер Голдсмит, раскуривая трубку. -
Он напоминает мне двуствольное ружье, твой Джесс.
Она посмотрела на свои руки и вытерла их о джинсы. Руки женщины
свидетельствуют о ее привычках, считает ее чувствительная мама. Беременная
дочь. Руки женщины...
- Мне бы не хотелось лезть в чужие дела, - сказал тем временем ее
отец, - но разве он... или ты... разве вы не предохранялись?
- Я принимала противозачаточные таблетки. Они не помогли.
- Значит, виноваты оба, - он пристально смотрел на нее. - Но я
слишком стар, Франни, и многое забыл. Поэтому не будем выяснять, кто
виноват.
Она кивнула. Ее отец никогда не спорил с мамой. Не спорил вслух. Это
было бесполезно. Он просто оставался при своем мнении.
- Ты уверен, что сможешь противостоять ей, папа? - тихо спросила
Франни.
- Ты хочешь, чтобы я принял твою сторону?
- Не знаю.
- Что ты собираешься делать?
- С кем? С мамой?
- Нет. С собой, Франни.
- Я не знаю.
- Выйдешь за него замуж?
- Нет, не думаю, что я смогу выйти за него замуж. Я разлюбила его,
если то, что я чувствовала к нему, было любовью.
- Из-за ребенка? - Он смотрел на дочь из-под густых бровей.
- Нет, не из-за ребенка. Это так или иначе произошло бы. Джесси... -
Она на миг задумалась. - Он слабый. Я не могу объяснить лучше.
- И ты действительно не хочешь связать с ним свою жизнь, Франни?
- Не хочу, - ответила она. Она не верила Джессу. - Джесс мыслит
хорошо и хочет совершать правильные поступки; впрочем, он их и совершает.
Но... ты ведь знаешь меня...
Отец потерся щекой о ее щеку:
- Франни - шутница, да?
- Да. Верно. Ты хорошо меня знаешь.
- Есть немного.
- Так вот, Джесс не понимает моих шуток. И очень рассердился, когда
узнал о ребенке. Наверное, он был прав, и он имел право злиться... и
совершать глупости... И все же он - не тот человек, который мне нужен.
Если бы мы поженились... он сошел бы с ума со мной, а я с ним. Поэтому я
пытаюсь... и я надеюсь...
- Боюсь, ты будешь несчастна, - задумчиво сказал Питер.
- Надеюсь, что нет, - возразила Франни.
- Тогда не позволяй своей маме уверить тебя в обратном.
Франни прикрыла глаза. Он понял. Он все правильно понял.
- А что ты думаешь об аборте? - через некоторое время спросила она.
- Мне кажется, что именно об этом ты и хотела поговорить.
Она изумленно смотрела на него.
Он отвернулся, довольный своей проницательностью.
- Да, ты прав, - признала Франни.
- Что ж... И он надолго умолк. Девушка даже хотела спросить, все ли с
ним в порядке, но тут он заговорил:
- Франни, тебе, наверное, хотелось бы иметь отца помоложе, но тут я
ничем не могу тебе помочь. Я впервые женился в 1956 году.
Он задумчиво посмотрел на дочь.
- В те дни Карла была совсем другой. Она была... словом, она была
молода. И она не менялась, пока не умер твой брат Фредди. Тогда она
прекратила... расти. Не знаю, понимаешь ли ты, о чем я говорю. Но я точно
знаю, что Карла... прекратила расти, когда умер Фредди. И все же она не
всегда была такой, можешь мне поверить.
- Какой же она была, папа?
- Она напоминала тебя, Франни. Она любила шутить. Любила танцевать и
веселиться. Любила пиво...
- Мама... пила пиво?
- Да, пила. И еще обожала ходить в гости.
Франни попыталась представить себе мать с кружкой пива в руке и не
смогла.
- Она никак не могла забеременеть, - говорил Питер. - Мы ходили к
врачу, и он сказал, что у нас обоих все в порядке. Твой брат Фредди
родился в 1960 году. Она безумно любила сына, Фран. Ее отца звали Фредом,
ты должна это помнить. В 1965 году у нее наступил климакс, и мы оба
думали, что детей у нас больше не будет. А в конце 1969 года на свет
появилась ты. И я до полусмерти полюбил тебя. Каждый из нас двоих обрел
своего ребенка. Только она потеряла своего.
Он замолчал, вспоминая. Фред Голдсмит умер в 1973 году. Ему тогда
было тринадцать, Франни - четыре. Мужчина, убивший Фреда, был пьян.
Пьяный, он управлял машиной и сбил мальчика. Фред прожил после этого семь
дней.
- Мне кажется, аборт - не самое подходящее название, - сказал Питер
Голдсмит, отчетливо выговаривая каждое слово. - Я думаю, это нужно
называть детоубийством, ясно и понятно. Прости, но я могу назвать это
только так. Впрочем, я стар, чтобы...
- Ты не стар, папа, - прошептала Франни.
- Не нет, а да, - внезапно рассердился он. - Я - старик, пытающийся
давать юной дочери советы. Мартышка, которая хочет учить медведя!
Семнадцать лет назад пьяный шофер забрал жизнь моего сына, и с тех пор моя
жена переменилась. Аборты я всегда рассматриваю в связи с Фредом. Мы
лишили бы тебя права на жизнь. Вся наша западная мораль построена на этой
идее - право на существование.
- Я не хочу делать аборт, - тихо сказала Франни. - У меня тоже есть
на то причины.
- Какие же?
- Младенец - это частичка меня, - сказала она, вытягивая ноги. -
Может быть, это эгоистично, но меня это мало волнует.
- Итак, Франни, ты хочешь...
- Да. Я хочу оставить ребенка.
Отец умолк. Франни почувствовала, что он расстроен.
- Ты думаешь о школе, да? - спросила она.
- Нет, - вставая, сказал он. - Я думаю, что мы достаточно сказали
друг другу. И что ты не должна торопиться с решением.
- Смотри, вон мама, - указала на ворота Франни.
Отец посмотрел в указанном ею направлении и увидел, что во двор
сворачивает машина, из которой выглядывает Карла и машет им рукой.
- Я расскажу ей, - сказала Франни.
- Да. Но подожди денек-другой, дочка.
- Ладно.
Она помогла ему подняться, и они вместе направились навстречу матери.
7
Сквозь плотные шторы пробивался тусклый дневной свет. Вик Палфрей
постепенно приходил в себя. К нему возвращалось сознание.
Я умираю, подумал он, и ему показалось, что он произнес эту фразу
вслух.
Он огляделся и увидел больничную кровать. От нее тянулись какие-то
провода и трубочки. На кровати кто-то лежал. Понадобилось несколько минут,
чтобы Вик понял, что это лежит он сам.
Где я?
Его шею обвивала какая-то трубочка. Раскалывалась голова. Он был
болен, и не мог трезво обдумать то, что с ним произошло.
Вик попытался пошевельнуть рукой. Движение отозвалось болью в
локтевом суставе, и он заметил торчащую из кожи иглу капельницы. От нее
тянулась трубочка к стоящей на полу бутылке. Еще две бутылки висели позади
кровати. Соединяясь воедино, они заканчивались иглой, воткнутой в вену на
другой руке.
Все понятно. Принудительное питание.
Вам кажется, что этого достаточно, подумал Вик. Но это не поможет.
Над головой нависал какой-то купол. А это еще что такое? Защитное
поле?
- Эй!
Ему казалось, что он сказал "Эй!", на самом деле из его груди
вырвался несвязный хриплый звук, который вряд ли мог быть услышан.
Он долго не протянет, пронеслось в голове у Вика. Это... что бы там
ни было... оно убивает его. Мысль о том, что он может умереть, отозвалась
паническим страхом в голове.
Виктор, ты любишь свою маму?
Да. Но это...
Ты должен любить свою маму. У мамы воспаление легких.
Ошибаешься, мама. У тебя туберкулез. И этот туберкулез убьет тебя. В
сорок семь лет. А Джордж погибнет через семь дней после того, как окажется
в Корее. Ему хватит времени написать одно письмо - и привет. Джордж...
Вик, помоги мне поставить эту лошадь на место. Это мое последнее
СЛОВО.
- Это у меня воспаление легких, а не у нее, - прошептал Вик. - У
меня.
Он посмотрел на дверь и подумал, что для больницы дверь слишком
хороша. Она закруглялась по углам и была украшена резьбой.
Что-то переключилось в мозгу, и Вик попытался сесть, чтобы получше
