утра, стиснула руки.
Она не может унять твою боль... но может перенести ее в другое место.
Необъятный, неповоротливый кит вылезал на берег и остановить его не
мог даже мистер Гонт. Ничто не могло преградить ему путь.
"Вы не ДОЛЖНЫ этого делать, - уговаривал мистер Гонт, - поверьте мне,
не должны".
Полли отдернула руку от конверта w схватила азку, спрятав ее в
кулаке. Она почувствовала внутри серебряного шарика нечто живое,
согретое теплом ее тела, и новое незнакомое чувство содрогнуло ее,
настолько сильное и требовательное, что Полли даже ощутила приступ
тошноты. Она отпустила азку и снова потянулась к письму.
"Последний раз предупреждаю, Полли", - сказал голос мистера Гонта.
"Да, - вмешался голос тети Эвви, - он не шутит, Триша. Ему всегда
нравились женщины, готовые на все, лишь бы не пожертвовать собственной
гордостью, но знаешь, что я тебе скажу? Мне кажется, класть его не
бесконечна и распространяется лишь на тех, кто готов ей подчиниться.
Подумай, не пришло ли время раз и навсегда тебе решить - каково твое
истинное имя?".
Полли взяла с тумбочки конверт, стараясь не обращать внимания на тут
же начавшееся покалывание в пальцах, и прочла адрес, напечатанный
аккуратно, заглавными буквами. Это письмо - намеренное письмо - было
адресовано мисс Патриции Чалмерс.
- Нет, - прошептала Полли. - Нет, тут какая-то ошибка. - Пальцы ее,
невзирая на усиливающуюся боль, все решительнее стискивали конверт,
глаза лихорадочно горели. - Я ведь в Сан-Франциско всегда была только
Полли, для всех только Полли, даже для Отдела N666.
Это было частью ее попытки порвать с прошлым, казавшимся таким
отвратительным, что даже по ночам она не позволяла себе задуматься об
истинной его природе - не сама ли она главная виновница своей судьбы? В
Сан-Франциско не было ни Триши, ни Патриции, там была только Полли. Так
она подписывала все три свои заявления на пособие - Полли Чалмерс -
только так.
Если Алан и в самом деле отправлял запрос в Отдел социального
обеспечения детей, он мог, конечно, назвать ее Патрицией, но тогда ему
бы ответили, что такая в архивах не значится. Так или нет? Конечно, так.
У них ведь даже адреса этого не было: в графе ПОСЛЕДНЕЕ МЕСТО ПРОЖИВАНИЯ
во всех заявлениях и анкетах она в те времена указывала адрес родителей,
а их дом находился совсем на другом конце Касл Рок.
А вдруг Алан дал им два варианта имени - Полли и Патриция?
Ну, предположим, и что тогда? Полли прекрасно знала схему работы
бюрократической машины того учреждения, чьи пороги обивала. Какое бы имя
им не дали в запросе, ответ пришел бы с указанием того имени и на тот
адрес, который значится в документации. Бюрократы все одинаковы. У Полли
была знакомая в Оксфорде, которая получала корреспонденцию из
университета штата Мэн, всегда подписанную ее девичьим именем, хотя она
после окончания успела выйти замуж и ко времени получения последнего
письма прожила с мужем двадцать лет.
Это письмо адресовано мисс Патриции Чалмерс, а не Полли Чалмерс. А
кто в Касл Рок называет ее так?
Тот самый человек, который знал полное имя Нетти Кобб - Нетита. Ее
добрый друг Лилэнд Гонт.
"Все эти размышления по поводу карусели с именами чрезвычайно
занимательны, - неожиданно вмешалась ворчливым тоном тетя Эвви, - но
главное не это, Триша. Главное - мужчина, твой мужчина. Он ведь твой, не
так ли? Даже теперь. Разве ты недостаточно хорошо его знаешь, чтобы не
поверить, что он никогда не станет действовать у тебя за спиной, как об
этом сообщается в письме. И не важно, какое имя на нем проставлено и
насколько убедительно составлен текст... главное, что он не мог так
поступить. Ведь ты не можешь этого не знать, Триша, потому что ты знаешь
его самого".
- Да, - прошептала Полли, - я его знаю. Как же она могла в это
поверить? А может быть, она заставила себя поверить в этот абсурд,
потому что боялась, что Алан, узнав правду об азке, заставит ее сделать
выбор между амулетом и им самим?
- Нет, это слишком просто, - шептала Полли. - Ты поверила, в самом
деле поверила. Всего на полдня, но поверила. О Господи, Господи, что я
наделала?
Она отшвырнула письмо на пол с гримасой отвращения, какая может
появиться на лице женщины, внезапно обнаружившей, что держит в руках
дохлую крысу.
"Я ведь не сказала ему, на что рассердилась, даже не дала возможности
объяснить, оправдаться... Я просто... поверила. Но почему? Во имя всего
святого, ПОЧЕМУ?"
Она, безусловно, знала ответ на этот вопрос. Потому что она боялась,
что выплывет наружу ложь относительно ее жизни в Сан-Франциско,
относительно истинной причины гибели Келтона и того, что главной
виновницей его смерти была она сама. И вся эта страшная правда станет
достоянием человека, чьим мнением она дорожит больше всего на свете.
И это еще не все. И даже не большая часть всего. Гордыня - вот
главное. Болезненная, гневная, отчаянная, вымученная и бессмысленная
гордыня. Гордость как монетка, без которой опустеет ее кошелек. Она
поверила, потому что устыдилась, а стыд родился из гордости.
"Мне всегда нравились гордячки".
Жестокий приступ боли охватил руки Полли. Она застонала и прижала их
к груди.
"Еще не поздно, - мягко произнес голос мистера Гонта. - Даже теперь
еще не совсем поздно".
- К чертям собачьим гордость! - Неожиданно крикнула Полли в темноте
своей спальни и резким движением сорвала азку с шеи. Она держала в
стиснутом кулаке серебряную цепочку с маленьким шариком на конце, и
что-то в этом шарике жалобно хныкало - ломалось с хрустом, как яичная
скорлупа. - К ЧЕРТУ ГОРДОСТЬ!
Боль заползала в руки как злобное голодное животное, но Полли
понимала, что не такая она уж невыносимая, не такая страшная, ничего
общего с той, которую она так боялась. Она знала это теперь так же
твердо, как то, что Алан не имел ничего общего с письмом, присланным из
Отдела социального обеспечения детей из Сан-Франциско.
- К ЧЕРТЯМ СОБАЧЬИМ ГОРДОСТЬ! К ЧЕРТЯМ! К ЧЕРТЯМ! - кричала Полли и
швырнула азку через всю комнату.
Шарик ударился о стену, отскочил, упал на пол и раскололся. Вспышка
молнии осветила комнату, и Полли увидела, как из трещины показались две
волосатые лапы. Трещина расширилась, и на свет Божий выполз маленький
паучок. Он быстро засеменил в ванную. Очередная вспышка молнии очертила
троекратно увеличенную тень паука, словно причудливую татуировку.
Полли вскочила с постели и помчалась вслед за ним. Надо его убить и
как можно скорее, потому что он рос с каждой секундой, прямо на глазах.
Он был вскормлен ядом, который высасывал из ее собственного тела, и
теперь, освободившись из скорлупы, неизвестно до каких размеров
вырастет.
Она щелкнула выключателем в ванной, и над раковиной замигала лампа
дневного света. Паук направлялся в сторону ванны. Когда он был еще у
двери, размером не превосходил жучка, теперь же стал не меньше мыши.
Когда Полли вошла в ванную комнату, он повернулся и бросился к ней,
издавая лапками то самое шуршание, которое она слышала внутри азки. "Я
грела его на своей груди, - успела подумать Полли, - все это время я
грела и кормила его собственным телом...".
Паук был темно-коричневого цвета. Волоски топорщились на лапках.
Глаза смотрели на нее в упор и краснели фальшивыми рубинами... из пасти
высовывались два клыка, загнутые, как зубы вампира. С них капала
прозрачная жидкость. Падая на кафельный пол, капля оставляла дымящуюся
ямку.
Полли с криком схватила вантуз, стоящий рядом с унитазом. Руки тут же
отозвались болью, как будто обругали ее, но она превозмогла боль и, сжав
изо всех сил деревянную ручку вантуза, с размаху ударила паука. Он успел
отползти, повредив лишь одну лапу, и теперь волочил ее. Полли бросилась
вслед за пауком, ползущим к ванне.
Даже покалеченный, он продолжал расти. Теперь уже превосходил
размером крысу. Округлое брюшко касалось кафельного пола. Он добрался до
пластиковой занавески, ограждавшей ванну, и пополз вверх, изо всех сил
работая лапами. Каждый шаг по пластику - словно упавшая капля воды.
Кольца, державшие занавеску, позвякивали на алюминиевой палке,
протянутой над головой.
Полли размахнулась вантузом, как бейсбольной битой, и снова ударила
отвратительное насекомое резиновым концом. Чашка вантуза была довольно
велика, но в цель, к сожалению, не попала. Занавеска отлетела внутрь, и
паук мясисто шлепнулся на дно ванны. В этот момент погас свет.
Полли стояла в темноте с вантузом в руках и прислушивалась к шороху,
издаваемому лапами паука. Вспышка молнии осветила ванную комнату, и
Полли увидела жирную спину паука, пытающегося пролезть в сливное
отверстие ванны. Букашка, появившаяся из сломанной азки, теперь была
размером с кошку. Еще бы, ведь она питалась кровью ее сердца, унимая в
благодарность боль в руках.
Что это за конверт, который я оставила в имении Кеймбера? Азка
исчезла, боль в руках возобновилась, а вместе с ней яснее заработала
мысль, и Полли теперь не была уверена, что оставленное ею послание не
имеет отношения к Алану.
Паук грыз клыками фарфоровое покрытие ванны. Как будто кто-то стучит
монеткой по стеклу, призывая к тишине и вниманию. Выпученные, как у
куклы, глаза насекомого смотрели теперь на Полли поверх бортика ванны.
"Слишком поздно, - говорили эти глаза. - Слишком поздно для тебя,
слишком поздно для Алана. Для всех слишком поздно". Потрясенная этим
взглядом, Полли закричала.
- Что ты заставил меня сделать? Ах ты мерзкое чудовище, ЧТО ты
заставил меня сделать?! - она снова замахнулась на него вантузом.
Гигантский паук встал на задние ноги и, упершись для равновесия в
занавеску, приготовился к обороне.
5
Туз Мерилл проникся уважением к старому чудаку, когда тот достал из
кармана ключ и открыл дверь склада, на которой был изображен красный
шестигранник и висела табличка ВЗРЫВЧАТКА. С еще большим почтением Туз
отнесся к Китону, когда, оказавшись внутри склада, почувствовал холодок
и шорох кондиционеров и увидел сложенные в аккуратные стопки ящики.
Динамит. Множество динамита. Это конечно не то, что арсенал ракет с
боеголовками типа "Стингер", но тоже не фунт изюму. Что верно, то верно.
Между передними сидениями фургона, среди множества необходимых
инструментов, нашелся мощный фонарь, и теперь, пока Алан мчался в своем
стареньком автомобиле по направлению к Касл Рок, пока Норрис Риджвик
примерял, придется ли по размеру петля на конце пеньковой веревки, пока
беседа спящей Полли Чалмерс с тетей Эвви подходила к концу, Туз
переводил луч фонаря с одного ящика на другой. Дождь выбивал барабанную
дробь над головой по крыше склада. Он так хлестал, что Тузу на мгновение
показалось, что он вновь находится в тюремной душевой.
- Давай закругляться, - хриплым шепотом произнес Умник.
- Минутку, папаша, - возразил Туз. - Перекур - святое дело. - Он
протянул Умнику фонарь, а сам достал из кармана пластиковый пакетик,
полученный от мистера Гонта. Насыпал небольшую горсть порошка на ноготь
большого пальца и с наслаждением вдохнул.
- Что это? - недоверчиво поинтересовался Китон.
- Южно-американская пудра, - объяснил Туз. - Пахнет лучше
французской.
- Хм, - Китон презрительно сощурился. - Кокаин. Они и кокаином
приторговывают.
Туз не стал выяснять, кто такие Они. Старик ни о чем другом говорить
не мог всю дорогу сюда, и Туз подозревал, что тему он менять не
собирается еще долго.
- Не совсем так, папаша, - сказал он. - Они "дрянью" не торгуют,
